Шмаков В. С.
Для Коллингвуда связь собственно философии и истории не просто очевидна; он полагал, что новый взгляд на философию прежде всего связан с анализом исторического познания. Для него объективность исторического факта уступала место интерпретации этого факта. Довольно четко такая позиция находит свое отражение в афоризме "факты ничто, их интерпретация все". "Фактом, привлекающим внимание философа, является не прошлое само по себе как для историка, и не мысль историка о нем как для психолога, но и то и другое в их взаимном отношении. Мысль в ее отношении к своему объекту - уже не просто мысль, а знание'1. В связи с этим можно отметить две особенности философии Коллингвуда: во-первых, он противопоставляет знание историческое и знание естественнонаучное, хотя при этом он не отрицает, что методы современного исторического исследования сложились под воздействием "их старшего собрата" - естественнонаучного метода исследования, принимая, таким образом, дуалистическую позицию. Во-вторых, его субъективизм в оценке исторических фактов не произволен, а подчинен определенной схеме: хотя исторический факт для него и есть продукт мышления историка, само мышление не произвольно, а отвечает определенным закономерностям. В некоторой степени эти закономерности сравнимы с эпистемами М.Фуко и парадигмами Т.Куна. Рассмотрим его подходы к определению некоторых категорий философии истории.
Исторический метод. В "Идее истории" Коллингвуд делает противоречивое заявление о том, что историк полагается только на свое мнение, и поэтому его мысль 'автономна, независима и обладает неким критерием, которому должны соответствовать его так называемые авторитеты, критерием, на основании которого они и подлежат критической оценке'2. На простейшем уровне эта автономность (самостоятельность) выражается в процессе отбора. Однако ни один историк, как бы плохо и просто он ни воспроизводил авторитетных авторов, никогда не делает этого без разбора. Это при условии, что историк несет ответственность за то, что привносится им в историю. Автономность историка служит примером и дальше, так как авторитеты объясняют определенные фазы исторического процесса, но могут не рассматривать промежуточные фазы. Историк заполняет пробелы, которые авторитеты оставляют, полагаясь на свои собственные методологические принципы и критерии уместности и сопоставимости. Это как раз то, что Коллингвуд немного позже назвал конструктивной историей, - наложение положений, взятых у авторитетов, на значимые для нас исторические факты. Мы вычисляем, что происходило в прошлом не фантазируя бездоказательно, а при помощи априорного воображения3. Другими словами, он считает себя авторитетом для самого себя, и то, что представляло авторитет для истории компиляции (или истории 'ножниц и клея'), для научного историка становится 'всего лишь источниками'4.
Самостоятельность историка видна во время критики источников, когда авторитеты подвергаются сомнению и иногда даже отвергаются как не заслуживающие доверия. Или историк может осудить предшественников за слишком доверчивое восприятие поверхностных ценностей, поскольку это вводит читателя в заблуждение. Даже когда авторитет принимается, это происходит не потому, что он не подвергается сомнению, а благодаря историку, подвергнувшему его испытанию на истинность. Картина прошлого, построенная историком при помощи априорного воображения, - это критерий, на основании которого историк оценивает и критикует источники как совместимые или несовместимые с согласованной картиной, составленной при помощи воображения. Например, Минк и Рубинофф считают, что априорное воображение является необходимым условием истории. Другими словами, это то, без чего история как вид деятельности не может продолжаться, поэтому, следовательно, не подвергается сомнению, а принимается в качестве необходимого условия5. Является ли, однако, вывод Коллингвуда о том, что историк - это критерий, формой радикального субъективизма?6 События, изучаемые историками, - это факты или следы, выражающие мысли, и выражения мысли - это языки, которые может читать соответственно подготовленный. Историк, способный читать их, должен осмыслить факты в своем воображении и выразить их в виде собственного опыта. Точка отчета любой истории - это не факт сам по себе, а значение, которое выводит историк, знающий язык, на котором изложен данный факт. Он делает свои собственные предположения на основании уже существующего утверждения. Историк принимает решения, строя по-своему понимание факта, часто предлагая понимать его немного по-другому, и в этом заключается автономность историка относительно фактов. Факты всегда представляют собой для историка его собственный опыт, действие, выполненное как бы его собственными силами, и сознание того, что оно было выполнено им самим: производится эстетический процесс чтения определенного текста на знакомом языке и отнесение его к определенному смыслу. Даже если подтверждение факту не найдено, но он обработан в голове историка, который определяет, что этот факт говорит и что означает. Только относящиеся к делу факты служат доказательством для правильно настроенного исторического сознания.
Коллингвуд не очень поощряет использование историком воображения и не предполагает, что возможен выбор в таком случае. Задаваемый им вопрос похож на вопрос, который задавал Гадамер относительно герменевтики: что происходит с нами каждый раз, когда мы интерпретируем текст? Ответ Гадамера - наш кругозор переплетается с кругозором текста. Это вопрос не метода, а онтологического условия. Когда мы занимаемся историческим объяснением, нравится нам это или нет, наше априорное воображение играет определенную роль,- это и есть онтологическое условие понимания. Как именно - это вопрос исторического метода; следовательно, историк должен подкрепить фактами понимание доказательства, другими словами, исторический метод накладывается на условия априорного воображения историка. Следовательно, доктриной Коллингвуда не является радикальный субъективизм, а осознание личной ответственности за предложенную интерпретацию.
Коллингвуд доказывает, что различие между естественными и гуманитарными науками имеет религиозные основы, поскольку природа относится к творениям Бога и далеко не все задуманное человеком исполняется. Следовательно, успех и неудача неотъемлемы от исследования человеческих действий. Коллингвуд, делая вывод, предполагает, что "в 18 веке люди верили в универсальность и нерушимость природных законов и в невозможность отделения природного успеха от неудачи, даже если они отделились от теологии, на которой были основаны эти предрассудки. Новую науку предложили критериологи под видом психологии. Логика, например, используя критерии истинности и ошибочности, объясняет, почему определенные аргументы не срабатывают. Психология, с другой стороны, покажет, насколько они типичны для определенной категории людей и попытается доказать почему. Критериология властвует над человеческими науками, это не случайный, а самокритичный элемент; это "способ применения мыслителем определенных стандартов или "критериев" и, таким образом, определение того, правильно или нет он мыслит". Целесообразность теоретического разума - это поиск истины и избежание ошибок, в то время как практический разум - это ничего кроме отделения добродетели от порока, верного и неверного.
Исторический факт. Рассмотрим эту особенность коллингвудской философии истории. Противопоставление естественнонаучного и исторического типов знания, столь свойственное неокантианской школе, принимает у Коллингвуда своеобразную трактовку. В основу ее положено понимание исторического события как действия. Действие при этом противопоставляется простому событию, факту, который является предметом изучения естественных наук. Сам Коллингвуд отличает действие и событие с помощью так называемых внешней и внутренней сторон факта или события. Простое событие имеет только внешнюю сторону и лишено внутренней, в то время как действие есть единство внутренней и внешней сторон. Не совсем ясно, что имеет в виду Коллингвуд, различая внешнюю и внутреннюю стороны. Так Коллингвуд утверждает, что ученый-естествоиспытатель не трактует событие как действие и не пытается воспроизвести замысел лица, совершившего его, проникая через внешнюю сторону события к его внутренней стороне. Вместо этого естествоиспытатель выходит за пределы события, устанавливает его отношения к другим событиям и тем самым подводит их под некоторую общую формулу, или закон природы. Для естествоиспытателя природа всегда только "феномен", "феномен" не в смысле ее недостаточной реальности, но в смысле того, что она является некоторой картиной, данной сознанию наблюдателя; в то же время события истории никогда не выступают как простые феномены, картины для созерцания. Они объекты, и историк смотрит не "на" них, а "через" них, пытаясь распознать их внутреннее, мысленное содержание.
Различение событий простых, или фактов; и событий-действий, обусловлено недоверием Коллингвуда к неопозитивистской трактовке научного факта. Во-первых, это касается природы научных фактов. Классический позитивизм полагал факты исходной точкой всего научного исследования, сводя их при этом к чувственным данным. Для Коллингвуда же факты не есть пассивные чувственные данные; они, скорее, имеют более активную и высокую по уровню когнитивную природу. Это подчеркивается Коллингвудом с особой настоятельностью: "Природные процессы поэтому с полным правом могут быть описаны как последовательность простых событий, исторические же процессы - нет. Они не последовательность простых событий, но последовательность действий, имеющих внутреннюю сторону, состоящую из процессов мысли. Историк ищет именно эти процессы мысли. Вся история - история мысли"7. Таким образом, оказывается, что факт, или простое событие, отражает физическую сторону явления, а действие - мыслительную сторону (внутреннюю, по терминологии Коллингвуда). Действительно, в конечном счете для историка "объектом, подлежащим открытию, оказывается не просто событие, но мысль, им выраженная. Открыть эту мысль - значит понять ее. После того как историк установил факты, он не включается в дальнейший процесс исследования их причин. Если он знает, что произошло, то он уже знает, почему это произошло... Причина данного события для него тождественна мыслям в сознании того человека, действия которого и вызвали это событие, а они не что иное, как само событие, его внутренняя сторона"8.