Смекни!
smekni.com

Основные вопросы и задачи изучения истории русского языка до XVIII в. (стр. 14 из 22)

Несомненно, что семантическая структура синонимов той эпохи была иная, чем в современном русском языке (ср. продолжение и пространство) [27]. Любопытно, что среди диалектологов с историческим уклоном у нас тоже было распространено убеждение в большей синонимичности древнерусского языка по сравнению с языком современным (например, А. П. Евгеньева, Б. А. Ларин и нек. др.) [28].

Задача исследования синонимов церковнославянских и русских в эту эпоху (XI-XIV вв.), в сущности, еще не поставлена. Было бы целесообразно исследовать соотношения и взаимодействия, а также различия этих двух синонимических серийных потоков. Вообще говоря, одной из самых трудных и неразработанных задач истории лексики русского литературного языка с XI по XIV в. является исследование закономерностей слияния русизмов и церковнославянизмов, омонимической дифференциации их, а также новообразований славяно-русизмов. Ведь на основе разнообразных комбинаций церковнославянских и восточнославянских элементов вырабатываются новые слова и фразеологические обороты для выражения новых понятий и оттенков. Кроме того, одни и те же слова - иногда с почти одинаковыми или очень близкими значениями - могли употребляться и в церковнославянском языке и в живых восточнославянских говорах.

Очень интересная и ценная работа К. Тарановского о формах общеславянского церковнославянского стиха в древнерусской литературе XI- XIII вв. [29] внесла существенный вклад в понимание взаимодействий старославянской (а позднее церковнославянской) языковой струи с восточнославянской в эту эпоху. Русский церковнославянский литературный язык уже при своем историческом становлении усваивает некоторые из предшествующих литературно-поэтических структур, например организационные системы молитвословного стиха. Молитвословный стих (в более узком понимании называемый кондакарным), по определению К. Тарановского, - это свободный несиллабический стих целого ряда церковных молитв и славословий, обнаруживающий наиболее четкую ритмическую структуру в акафистах. Восходит он к византийскому стиху, а в конечном итоге - к библейскому.

К. Тарановский так описывает стихотворную структуру молитвословного размера: "Основным определителем молитвословного стиха является система ритмических сигналов, отмечающих начало строк. В первую очередь в этой функции выступают две грамматические формы - звательная форма и повелительное наклонение, отличающиеся от всех остальных грамматических форм и образующие особый "сектор" в нашем языковом мышлении: эти две формы не только сигнализуют установку па адресата... В синтаксической просодии эти две формы также играют особую роль: они чаще всех других форм наделяются экспрессивным, т. е. более сильным ударением. Другим средством маркирования начала строки в молитвословном стихе является синтаксическая инверсия, т. е. постановка на первое место в строке прямого дополнения перед сказуемым. Такое отмеченное положение какого-нибудь члена предложения опять-таки является благоприятным условием для наделения его логическим ударением. И в речитативном исполнении молитвословного стиха начала строк фактически наделяются более сильными ударениями. Само собой разумеется, что такое сильное ударение может автоматизироваться и падать на начало строк, синтаксически не отмеченных. Итак, ритмическое движение молитвословного стиха в первую очередь строится на ожидании отмеченности начала строк. Регистрируя повторное наступление начального сигнала, мы ожидаем и дальнейшего его появления: речь как бы протекает в двух измерениях (от одной словесной единицы к другой и от строки к строке), т. е. становится стихотворной. Особой важностью начального сигнала в молитвословном стихе объясняется тяготение этого стиха к анафорическим повторам и к акростиху.

Молитвословный стих не знает так называемых междустрочных переносов: концы строк в этом стихе всегда совпадают с естественными интонационными сигналами типа антикаденции (с "интонацией побуждения"), а концы строф или "строфоидов" - с сигналами типа каденции (с "интонацией завершения"). При этом начало строки, оканчивающейся каденцией, часто бывает и неотмеченным, и эта неотмеченность ("нулевой знак") в свою очередь может сигнализировать наступление каденции, т. е. разрешения созданного ритмического напряжения" [30].

"Вообще синтаксический параллелизм в молитвословном стихе является основным структурным приемом в организации текста. Он также способствует протеканию речи в двух измерениях, подчеркивая соотнесенность смежных строк и вызывая ожидание повторности определенных ритмико-синтаксических фигур" [31].

Старейшим примером применения молитвословного стиха в оригинальном произведении древнерусской письменности является "похвала" князю Владимиру в "Слове о законе и благодати" митрополита Илариона. Разбить ее на строки не представляет большой трудности:

1. Въстани, о честнаа главо, от гроба твоего,

2. Въстани, отряси сонъ,

3. НЬси бо умьрлъ, нъ спиши до общааго всЬмъ въстанiа

4. Въстани, нЬси умерлъ

5. HЬ бо ти лЬпо умрЬти,

6. ВЬровавъшу въ Христа, живота всему миру.

7. Отряси сонъ, възведи очи, да видиши,

8. Какоя тя чьсти господь тамо съподобивъ,

9. И на земли не беспамятна оставил сыномъ твоимъ.

10. Въстани, виждь чадо свое Георгiа,

11. Виждь утробу свою,

12. Виждь милааго своего,

13. Виждь, его же господь изведе от чреслъ твоихъ,

14. Виждь красящааго столъ земли твоей,

15. И възрадуися и възвеселися... [32]

Славянский сказовый стих хорошо описан П. Слиепчевичем на сербском фольклорном материале, а на русском и сравнительном славянском Р. О. Якобсоном [33]. Очень интересны новые соображения и наблюдения К. Тарановского, относящиеся к разным видам структуры сказового стиха. "Стих этот основывается на синтаксической просодии. Как отметил Р. О. Якобсон, этот стих был наименее подвержен изменениям в отдельных славянских языках, ибо "синтаксическая структура является самым консервативным слоем славянских языков" [34]. "В древнерусской литературе, - пишет К. Тарановский, - есть одно произведение, всецело построенное на синтактико-интонационной модели сказового стиха. Это - "Слово о погибели русской земли" (XIII в. - В. В.) [35].

Членение "Слова" на строки, предлагаемое К. Тарановским, близко к разбивке текста, предложенной А. В. Соловьевым [36]:

1. О свЬтло светлая/ и украсно украшена/
1a. земля Руськая!
2. И многыми красотами/ удивлена еси,
3. Озеры многыми/ удивлена еси,
4. РЬками и кладязьми/ мЬсточестьными,
5. Горами крутыми,/ холмы высокыми
6. Дубровами частыми,/ польми дивными,
7. ЗвЬрьми разноличыными,/ птицами бещислеными,
8. Городы великыми,/ селы дивными,
9. Винограды обительными,/ домы церковными,
10. И князьми грозными,/ бояры честными,
10а. вельможами многами и т. п.

"Слово о погибели русской земли", - заключает К. Тарановский, - произведение риторическое, но не церковного, а светского типа. И поэтому его автор обратился к риторическим жанрам русского фольклора и проникся их ритмикой и образностью. Чтобы в этом убедиться, стоит только сравнить начало "Слова" со следующим местом свадебного приговора:

Ехать бы нам/ путем дорогою,
Чистыми полями,/ белыми снегами,
Крутыми горами,/ быстрыми реками,
Черными грязями,/ зелеными лугами,/
шелковыми травами.

Общность ритмики и образности текста, созданного в тринадцатом веке, и текста, записанного в девятнадцатом, может свидетельствовать только об одном: об общем народном источнике обоих текстов, источнике, восходящем к глубочайшей древности" [37].

Итак, "Слово о погибели русской земли" представляет с лингвистической и поэтической точки зрения самобытное гибридное произведение - народно-русское и вместе с тем церковнославянское. Оно наглядно показывает, какой сложный и глубокий процесс синтезирования народных восточнославянских и книжных церковнославянских элементов протекал в русском литературном языке с самых первых веков его развития. Вместе с тем по этим иллюстрациям можно судить, какие борозды литературности и стихотворной поэтичности прорезывали в разных направлениях систему древнерусского литературного языка, содействуя формированию и выделению из общей сферы литературно-письменной речи языка в собственном смысле литературного славяно-русского.

Особенно важное значение в решении и постановке вопросов, касающихся формирования и развития древнерусского литературного языка, имеет "Моление Даниила Заточника". Недаром С. П. Обнорский включил его в число важнейших памятников древнерусского народно-литературного языка. Анализ К. Тарановского вносит новые черты в понимание этого произведения и его места в развитии древнерусской литературы в древнерусского литературного языка. К. Тарановский пишет: "Моление Даниила Заточника" - произведение ритмизированное. Его текст, в общем, распадается на сопоставимые между собою интонационно-синтаксические отрезки, которые назовем строками. "Моление" - произведение риторическое, с установкой на адресата" [38]. "Моление" объединяет стиль и образы церковнославянского языка и языка народного русского.