Однако любопытен другой факт. В казахском языке существуют 2 других слова мама, и сформировались они гораздо раньше: мама I «Ат байлайтын діңгек ағаш» - «Столб, к которому привязывают коней») и мама II «Ананың емшегі» — «Материнская грудь». В словарях казахского языка эти слова представлены как омонимы, однако гомогенность их происхождения очевидна. Применительно к животному (корове, кобыле) в сочетаниях мама сиыр, мама бие слово означает «большое вымя». Мама сиыр (бие т.б.) – «мол сүт беретін, емшегі жер сызатын, сүтті» (букв.: «дающая много молока, с большим выменем, задевающим землю»). К.Жубанов высказывал предположение, что слова маh-маh (в казахском — междометие, призывающее коня к кормушке, а в китайском — «лошадь»), мама-бие — сақа бие, т.е. «взрослая, старая кобылица», мама-ағаш — ат байлайтын ағаш («дерево для привязи лошадей»), мәстек (от маса + естек, т.е. «конь-осёл», «плохой конь») — все эти слова имеют отношение к наименованиям лошади, см.: [Жубанов 1999: 126]. Ср. в связи с этим происхождение cамого слова бие (кобылица) из еміе с выпадением гласного и переогласовкой мб. Использование данной лексемы в эпических произведениях (например, «Қобыланды батыр»: “Енекемнің еме кет төсінде екі мамасын”), а также тот факт, что для русского языка подобное употребление не свойственно, позволяет прийти к выводу, что, скорее всего, слово мама в данном значении в казахском языке появилось тем же путем, как и в ряде других языков, т.е. “образовано в языке детей на стадии лепета удвоением слога ма”, ср. маммолог — “специалист по заболеваниям женской груди”. Думается, и значение “Столб (дерево) для привязи коней” сформировано на основе метонимического переноса.
В толковом словаре казахского языка под редакцией С.Кеңесбаева слово мама дано в одном, по всей видимости, исконном значении “Әйелдің сүт бездерінің бірі, емшек” (“женская молочная железа, грудь”), а в более поздних словарях приводятся все 3 слова-омонима, однако последовательность их подачи различается. Так, в толковом словаре под ред. А.Ысқакова мама1 — “Әйелдің баланы қоректендіретін, сүт шығаратын мүшесі, емшек” (т.е. то же значение, что приведено выше); мама2 ор. “Баланың туған шешесі, ана” (“Родная мать ребенка”), причем с пометой (рус.), т.е. «заимствовано из русского языка». Мама3 – “Ат байлайтын діңгек ағаш” (Столб для привязи коней” … - Мама ағаш [қазық] – “кол, вбитый в землю для привязи коней”.
В словаре под ред Т.Жанұзақова слова даны в ином порядке: МАМА-I — “Столб для привязи”; МАМА-II — “Материнская грудь”, МАМА-III — “мать” (без помет). По видимому, авторы нового словаря сочли такую последовательность подачи материала более логичной.
В «Казахско-русском словаре» 2001г. слова предъявляются с учетом актуальности, частотности употребления:
МАМА-I р.мать
МАМА-ІІ (чаще ақ мама) материнская грудь
- мама бие молочная кобылица с большим выменем МАМА-ІІІ коновязь, стойло, столб-коновязь во дворе.
Этимологическая справка по отношению к концептам мать и ана будет не очень объемной, ибо сами слова относятся к древнейшим пластам лексики, немногосложны, не характеризуются яркой внутренней формой и не способствуют проявлению ложной, народной этимологии. Однако и в этом направлении можно обнаружить немало интересного. Так, материалы словарей свидетельствуют, что оба слова: мама и мать — образованы на языке детей, первое на стадии лепета удвоением слога ма, второе — “вероятно, суффиксальное производное от детского лепетного мама”. Процесс, достаточно распространенный в языках мира, подтверждение чему находим в самых разных источниках.
В словаре П.Я.Черныха отмечается, что «слово это <мама> имеется и в некоторых неиндоевропейских языках. Ср.напр., турец. тата - детск. «пища», в других тюркских языках: кирг. мама - детск. «материнская грудь», южн. «бабушка»; узб. мамма - детск. «женская грудь»... » [Черных 1999:506]. Вместе с тем нельзя не упомянуть о существовании критической точки зрения, связанной со ссылками на «детский язык». Так, О.Н.Трубачев считает «проблему связи <...> простейших терминов родства и «детского языка» как такового недостаточно разрешенной» [Трубачев 1959: 194].
Казахские лексемы ана и ене, по данным этимологических источников, являются равно распространенными. «Однако форма ене отсутствует в наиболее ранних памятниках, и это обстоятельство может свидетельствовать о более поздней ее выработке из формы ана»[Севортян1974: 279]. Свойственные казахскому языку значения, по данным указанного словаря, сводятся к следующим: <1.> Мать, свекровь, теща; … <7.> матка (у животных). Исследователи «видят в ана <…> — лепетное по происхождению слово <…>, что уже неоднократно принималось для индоевропейской параллели тюркской основы.
См. подробную сводку гомогенных индоевропейских форм у Ю.Покорного; ап- — обозначение мужских и женских предков — лепетное слово» [Севортян 1974: 281].
Наиболее интересными в плане прояснения некоторых фактов как современного казахского, так и современного русского языка оказываются этимологические сведения, касающиеся вариантов огласовки древнего корня-синкреты. Так, по словарным данным, «Г.Вамбери выделял корни ат, ап, ет, еп и включал в один ряд как генетически общие следующие основы: еттек, iттек ‘сосать’, апа, епе ‘мать’, епеке ‘матушка’». Следует отметить чрезвычайное распространение, как в казахском, так и в других тюркских языках, взаимозаменяемости, вариативности гласных звуков а || е, а также согласных н || м || б. В древнем синкретичном корне ап || еп || ат || ет || ев представлены смыслы, связанные с размножением, плодородием, материнским и отцовским органами деторождения, самим процессом зачатия новой жизни (корень ев не сохранился в казахском языке, но достаточно отчетливо представлен в сниженной, “матерной” русской речи); материнском органом кормления (ет — сосать материнскую грудь); наименованием матери (ана, ене) и, наконец, именем забытого в казахском языке божества – покровительницы женщин Умай. О культе Умай как о реликте языческой веры писал в свое время Ч.Валиханов, отмечая, что культ достаточно распространен среди казахов, хотя и в несколько измененном виде: «льют в огонь жир, и она <невеста> падает несколько раз ниц, приговаривая: мать-огонь и жир-мать, награди меня милостью!” [Валиханов 1986: 303-304] (на каз.: «От-ана, майана, жарылқа!»).
Для подтверждения обратимся к К.Жубанову: «последнее <слово май>, по всей вероятности, стало господствовать в связи с культом божества — покровительницы женщин Умай, фонетическим лишь вариантом которого (утратившим начальный узкий гласный, очевидно, бывший детерминативом) и является слово май “масло”, “жир”. Такое невероятное отождествление названия женского божества словом, означающим “масло”, “жир”, оправдывается тем, что почитание культа Умай всегда сопровождается употреблением “масла” или “жира” вообще. Мусульманская религия не оставила места чистому виду культа Умаи у казахов. Они не знают такого божества. Но зато процедура почитания Умаи сохранилась в довольно чистом виде. Во время родов женщины бросают в огонь масло или сало, обращаясь при этом к каким-то забытым божествам со словами: “От ана! Май ана! Жарылқа!” (в переводе: “Мать огонь! Мать Май (масло)! Помилуй!) Об этой процедуре свидетельствует и классик казахской поэзии Абай в своем трактате «Пара слов о происхождении казахов”. “Мать Май”, к которой обращаются женщины за помощью в трудные моменты их жизни – во время родов, не могла быть никем иным, кроме как покровительницей женщин – Умай. Но ее имя произносится казахами иначе, чем в Сибири, как Май, без начального гласного у. Название покровительницы матерейкормилиц могло стать названием и матери-женщины, и материнских органов, т.е. органов кормления – груди – и деторождения – vulva, и названием корма, еды, съедобного, в том числе и жира. Отсюда наличие слов в казахском ұма (вымя) с перегласовкой у в е: ем — (сосать), емшек (женская грудь), алтайское емеген (мать), якутское емiе (кобыла, т.е. мать), что с выпадением начального гласного в казахском будет бие/мие id. Основа ем (сосать, женская грудь) с перегласовкой е в а будет означать vulva — материнский орган» [Жубанов 1999: 418-419].
Этимология слова апа связана с выделением ее из единой основы апа ~ аба путем унификации ее формы и значений. В “Этимологическом словаре тюркских языков…” Э.В.Севортяна в характеристике слова апа почти не встречается ссылок на казахский язык, за исключением следующего факта: “В значении ‘мать’ в форме апа: <…> каз (при обращении) ” [Севортян 1974: 55].
Ученый подчеркивает, что «семантическую основу классификационного термина родства аба ~ абу ~ апа ~ аппа ~ абба образует значение старшего по возрасту в системе кровнородственных отношений, опирающихся на мужскую или женскую линии», и это “находит свое косвенное выражение, между прочим, и в том, что, напр., в киргизском языке дети – как отмечал Л.З.Будагов – называют родную мать тетей или старшей сестрой, но не матерью, если только жива их бабка” [Там же]. Учитывая, что Л.З.Будагов киргизским языком называет казахский (в духе своей эпохи), думается, приведенные данные можно на законном основании отнести к особенностям казахского языка, подтверждение чему мы находим в современном казахском языке. Поэтому факты, характеризующие другие тюркские языки, позволяют нам использовать их применительно к казахскому языку. Так, из указанных автором значений для казахского языка свойственны: <1> “мать”, которое зафиксировано почти во всех языках в структуре говоров, диалектов, и только в тувинском указано без такой пометы. В чувашском языке реализуется значение «моя мать». <2> “старшая сестра” — также диалектного происхождения. В качестве литературной нормы указано для уз., уйг., карач. В чувашском - “моя старшая сестра”. <4> “родственница” (старше говорящего) — чувашское. <5> “моя бабушка” (со стороны отца) — чув.диалектное. <6> “употребляется при именах пожилых женщин” <...> кар.к., «обращение к пожилым женщинам» чув.диал.; обращение к старшей родственнице – киргизское.