Владимир Брескин
Метод Триады как инструмент изучения антропологии языка и искусства
Известно, что период бытования устного народного творчества как живого культурного процесса относительно четко ограничен только временем его исчезновения - временем популяризации навыков письма. В эволюционном измерении этот промежуток времени занимает ничтожно малый срок. Весь опубликованный багаж образцов устного народного творчества собран только в этот короткий период, и лишь на основе научного анализа можно судить о более древних корнях или происхождении тех или иных текстов или жанров. Вышесказанное относится и к фольклору в целом.
В глубине веков остались времена, когда весь комплекс информации (исторической, культурной, бытовой и т.д.) передавался от поколения к поколению изустно, нивелируясь, изменяясь, приобретая и утрачивая оттенки, типизируясь, находя, часто за счет или при помощи других фольклорных форм, оптимальные пути и приемы для успешного восприятия, передачи и сохранения в памяти.
Изобретение письма и популяризация его навыков - закрепление устных текстов - стало революцией в жизни человечества. Устное народное творчество со всей его наивной архаикой, самоотверженной обезличенностью автора (в современном понимании) заняло свое место как дописьменно-литературный период, еще некоторое время продолжая оставаться творчеством, альтернативным письменному.
Целью данного исследования является описание нового метода, при помощи которого возможно более глубокое изучение культурных процессов, их принципов и истоков. В соответствии с данным методом, синхронизация эволюции языка с эволюцией человека как вида, рассмотренная на примере периода становления и распространения устного народного творчества (oral folklore), позволяет провести хронологизацию важных культурных процессов. Традиционно изучение истории и самой природы устного народного творчества основано на анализе трансформаций смысла текстов и жанров. Данный метод, в отличие от традиционного подхода, базируется на изучении фундаментальных основ устного народного творчества как части фольклора и фольклора в целом как слагаемой части исторического периода культурной, творческой деятельности человека.
На протяжении веков неоднократно делались попытки функциональной интерпретации фольклора и искусства и их взаимосвязи с языком, предлагались возможные пути и механизмы распространения культуры. Гипотеза Бойда и Ричерсона сравнивает процесс распространения культуры с эпидемией, тем самым подчеркивая его неэволюционность (Boyd & Richerson 1985). Другая гипотеза - об информационном взрыве – и, вероятно, наиболее перспективная, предполагает, что появление в разных регионах в разное время тех или иных форм изобразительной деятельности могло явиться следствием необходимости в специальных вспомогательных средствах хранения и передачи культурной информации (Шер 1990). Необходимость в этом возникала там и тогда, где и когда функционирование культуры (в зависимости от характера адаптаций, способов жизнеобеспечения, внутри- и межличностных отношений и т.д.) становилось невозможным без усвоения, сохранения и использования самых разных сведений об окружающем мире в ходе приспособления к всеусложняющейся среде обитания (Pfeiffer 1991). Австрийский психолог Х. Вернер, считавший, что любой процесс восприятия нового начинается с возврата на недифференцированный уровень (микрогенезис), приводил в подтверждение пример с туристами, попавшими в незнакомую иноязычную среду. Новизна обстановки пробуждает поначалу ощущение полной дезориентации, но постепенно, путем поиска путей общения с людьми при помощи жестов, знаков (рисунка) и голосовых обозначений, вырисовывается "карта" города и, соответственно, значительно облегчается процесс адаптации к незнакомой окружающей среде (Werner 1957).
Еще одна гипотеза – игровая – известна в археологии и поддерживает идею искусства ради искусства. Суть ее заключается в предположении, что формы древнего искусства представляют собой не что иное, как игру и стремлению к эстетическому наслаждению (Halverson 1987). Данная гипотеза утратила в последние годы свою популярность в научной литературе, но идея связи игровой активности с принципами коммуникации получила широкое распространение и применение в психологии и психиатрии. Метод создания игровых ситуаций и их интерпретация с целью определения психосоматических нарушений, а также диагностическая интерпретация спонтанного и направленного рисунка получил научное и практическое развитие (Cugmas 2004).
Интонации голоса во время речи, графика и язык тела (невербальная семиотика) широко используются и в быту, как, например, при общении матерей с новорожденными детьми, при попытках общаться с людьми с нарушениями слуха и речи, с животными или для выражения «более убедительной» экспрессии (Condon & Sander 1974).
В семиотике принято считать рисунок (или образ) знаком, направленно передающим информацию визуальному восприятию получателя информации. Иными словами, рисунок создает иллюзию общности между двумя сторонами коммуникативного действия. Не все визуальные знаки могут называться рисунком, но часто многие из них нужны для его характеристики (Sonesson 1989, 1990). Известно также утверждение, что образ (рисунок) относится к одному из трех подтипов иконических знаков – к тому, в котором иконическая связь утверждена “элементарными качествами” (Gibson 1982). В то же время Гибсон утверждает, что рисунки в привычном смысле основаны не на “элементарных качествах”, а, большей частью, на сенсорной и логической аналогии или, по определению М. Хасслера, на “рисуночной сознательности” – “pictorial consciousness” (Hassler 1991).
В 1977 году этнолингвист Рой Эллен представил новый термин – “семиотика тела” в исследовании, посвященном различным путям сегментирования языка тела во многих языках мира (Ellen 1997). Культуры, использующие язык, не включающий в себя языковые различия, к примеру, между кистью руки и рукой, могут построить определенные информационные модели на базе техники движения, объясняющие данную разницу. Организация визуальных жестов, которые кинетически и визуально неразличимы от слов языка знаков, коренным образом отличается от организации вербального языка. В первом случае слово имеет структуру миниатюрного предложения, так как содержит два компонента: активную часть тела и действие, которое она выполняет (Armstrong 1994). “Теория жестов”, в основе которой лежит положение о том, что первым языком древнего человека был язык тела, а не звуковые обозначения, является наиболее популярной среди большинства глоттогонических теорий, а ряд исследований 70-х годов на приматах лишь подтвердил ее состоятельность (Gardner & Gardner 1971, Premack 1971). Язык жестов, или знаков принято считать первичным инструментом коммуникации, тогда как речь – лишь вторичным. И, хотя языки знаков являются ономатопоэтичными, знаки представляют вполне законченные черты передаваемой информации (McBride 1973).
Определение речи как совокупности символических звуков, грамматически связанных между собой, было дано в 1998 году в “музыкальной теории” происхождения языка. По мнению авторов теории, воспроизведение речевых структур возможно при наличии особого механизма Music Acquiring Device (MAD), от которого в процессе миметической эволюции образовался новый механизм - Language Acquiring Device (LAD). Таким образом, речь отнесена авторами к раннему культурному феномену, а сама древняя способность к песнопению базируется на особенностях физического строения и нейрологического контроля дыхания – элементах, необходимых для воспроизведения современной речи. Вопрос о происхождении языка сводится авторами “музыкальной теории” к изучению вопроса происхождения способности современных людей к песнопению (Vaneechoutte & Skoyles 1998). Можно привести контраргумент данной теории - французский зоопсихолог Р. Шовен доказал, что некоторые характеристики песни у птиц заучиваются, а не воспроизводятся инстинктивно, не создавая, тем не менее, никаких предпосылок к развитию речи (Шовен 1972).
Музыкальное оформление передаваемой информации помогает определять предметы по тону, высоте, тембру звука и прочим характеристикам. Известен факт, что, начиная с первого дня жизни, новорожденный синхронизирует свои движения со звуками взрослой речи, а его способность усваивать фонетический фон всех языков сохраняется до 9-го месяца жизни, то есть, до времени сознательного восприятия родного языка (Eimas, Miller & Jusczyk 1987). В то же время подчеркивается, что шумы, оторванные от звуков самой речи, имеют низкий коммуникативный индекс, а вокальные элементы систематически связаны с элементами языка тела, например, губы, рот и язык могут имитировать руку и другие части тела, вовлеченные в определенное движение (Paget 1963).
Начиная от палеолита и вплоть до XVIII века, звуковые обозначения имели ярко выраженную роль аффективных функций и служили средством межличностных интеракций, таких, как религиозные церемонии, ритуалы и символы социальной иерархии (Benson & Zaidel 1985).
Что касается понятия фольклор, обобщившего все три медии в один вид культурной деятельности, то оно было определено в середине XIX века как “популярная старина” и включало в себя древние обычаи, празднества, мифы, легенды, сказки и поговорки. Современное определение фольклора, принятое большинством научных школ в данной области, принадлежит Дану Бен-Амосу и объединяет в себе все вербальные и невербальные формы. Артистические формы фольклорного искусства - это, по определению Бен-Амоса, примитивные формы выражения, на которых строится литературное, изобразительное и музыкальное наследие народов. Фольклор является уникальным средством коммуникации на всех трех уровнях – формальном, тематическом и исполнительском, которые исполнители фольклора никогда не используют в других принятых формах коммуникации. Между самими тремя уровнями существует ярко выраженная корреляция, а оба неизменных атрибута фольклора – универсальность и коммунальность – сплетены воедино и объединяют общее и частное в одну концептуальную базу. Атрибут универсальности присутствует в необъяснимой схожести тем, метафор, сюжетов рассказов и высказываний людей, принадлежащих к различным языковым группам. Атрибут коммунальности необходим для всех видов фольклорного творчества, которое, по сути своей, является результатом групповой активности человека (Ben-Amos 1983).