215
Пустое вы сердечным ты
Она, обмолвясь, заменила, И все счастливые мечты
В душе влюбленной возбудила.
Пред ней задумчиво стою,
Свести очей с нее нет силы, И говорю ей: как вы милы!
И мыслю: как тебя люблю!
Не все языки располагают средствами передачи оппозиции двух форм личного местоимения, на котором основано содержание этого стихотворения. Например, английский язык такого противопоставления не знает, в то время как в немецком оно есть. И это еще один пример, подтверждающий тезис о том, что воспроизводимость внутриязыкового содержания в переводе во многом зависит от случайности.
Принципиальная случайность воспроизведения внутриязыкового содержания объясняется тем, что оно представляет собой информацию не об объективной реальности {в основном одной и той же для всех народов), а об устройстве того или иного языка. Устройства же языков отличаются друг от друга значительно больше, чем картины объективной реальности у разных народов.
В процессе перевода принципиально случайная возможность воспроизведения внутриязыкового содержания реализуется разным образом и сводится к четырем типичным случаям.
П е р в ы й случай, когда случайное совпадение средств языкового выражения избавляет переводчика от каких бы то ни было проблем и позволяет воспроизвести внутриязыковое содержание без ущерба для содержания других видов:
Wer nur mit Verstand lebt, hat das Leben nicht verstanden. {Uhlenbruck Gerd) Тот, КТО живет одним лишь разумом, не уразумел, что такое жизнь. (Уленбрук Герд)
В оригинале обыгрывается производность существительного Verstand от глагола verstehen и существительного Leben от глагола leben.
В русском языке наличествуют пары слов с аналогичными значениями и аналогичным отношением производности — жить, жизнь; разум, уразуметь. Это и позволяет без потерь перевести немецкий афоризм.
Второй случай характеризуется отсутствием в ПЯ языковых средств, позволяющих воспроизвести внутриязыковое содержание без потерь в содержании других видов, однако при этом языковые средства ПЯ позволяют сконструировать несколько иной, но подходящий по смыслу аналог внутриязыкового содержания.
216
Сравните:
Eine Konferenz ist eine Sitzung, bei der viele hineingehen und wenig herauskommt. (Finck Werner)
Конференция — это заседание, на котором подолгу сидят, но мало чего высиживают. (Финк Вернер)
Сравнивая исходное и переводное высказывания, мы видим определенные семантические сдвиги, произошедшие в переводе {hineingehen -> сидеть, herauskommen -> высиживать), которые, однако, практически не отразились на смысле высказывания и позволили сохранить его иронию. Объективности ради следует сказать, что возможен и более близкий к оригиналу в семантическом плане перевод: Конференция — это заседание, куда многие приходят, но из которого мало что выходит. Однако этот перевод звучит порусски менее естественно, чем первый вариант. Он менее выразителен. (Здесь еще раз подтверждается парадоксальное положение К. И.Чуковского о «неточной точности в переводе», когда в смысловом, эмоциональном, эстетическом отношении более точным порой оказывается более далекий от текста вариант перевода) [64].Поскольку решений второго типа может быть несколько, переводчик не должен останавливаться на первом, пришедшем на ум, а постараться найти из ряда решений наилучшее.
В романе Германа Канта «Die Aula» есть следующий фрагмент:
Einen Schuss Narrheit hat er immer in sich gehabt, der Cheforganisator Quasi Rick, nur merkwürdig, dass ihm nie etwas vollständig schief gegangen ist, oder eher dass am Ende doch immer so geraten ist, wie er es gewollt hat, wenn auch nicht ganz auf die vorberechnete Weise, und wenn er auch fast immer Haare dabei lassen musste. Wäre dies wörtlich zu nehmen, so hätte er nach seiner berühmten Aularede kahlköpfig dastehen müssen, als Sieger mit blankem Schädel, aber eben als Sieger.
В приведенном отрывке текста имеется каламбур, построенный на обыгрывании двух значений выражения Haare lassen, которое буквально означает терять волосы, а в переносном смысле — нести урон (в каком-нибудь деле). В русском языке нет выражения с таким же соотношением прямого и переносного содержаний. Поэтому в русском издании романа Г. Канта использован аналог с иным прямым значением.
Какая-то дурость была в нем всегда, в этом главном организаторе, Квази Рике, странно только, что у него ничего не проваливалось окончательно, вернее, что, в конце концов, все получалось так, как он задумал, пусть не совсем и по намеченному им плану, пусть и не без того, чтобы на чемто обжечься. В день произнесения знаменитой речи в актовом зале он, если пользоваться тем же сравнением, и вовсе погорел, но и погоревший победитель все-таки победитель. {Кант Г. Актовый зал)
Данный вариант перевода трудно признать удачным. Значение слова погореть (потерпеть крах) трудно согласовать с представлением о победе, и совсем уже странным представляется погоревший (потерпевший крах?) победитель. (В оригинале же соответствующее словосочетание абсолютно естественно — победитель с голым черепом) Поэтому, на наш взгляд, более приемлемым был бы такой вариант:
Он всегда был немного со сдвигом, наш великий организатор Квази
Рик. Странно только, что у него ничего никогда не проваливалось полностью, а если быть точным, то все в конечном счете получалось, как он хотел, пусть даже и не совсем по его плану. Самому Квази Рику это стоило многих синяков. После своей знаменитой речи в актовом зале он, если пользоваться тем же выражением, представлял собой один большой синяк, переливавшийся всеми цветами радуги. Но и победитель в синяках — все равно победитель. (Кант Г. Актовый зал)
Т р е т и й случай имеет место, когда от воспроизведения внутрилингвистического содержания, и в том числе от подбора аналогов, приходится отказаться, ограничившись попыткой воспроизвести лишь общее воздействие исходного высказывания.
Viel Wissen, wenig Gewissen. (Sprichwort)
Знания не прибавляют совести. (Немецкая пословица)
Данный вариант перевода хоть и не сохранил эффект, основанный на созвучии и «корневом родстве» двух слов, однако передал смысл пословицы, сохранив присущую пословицам афористичность.
Ч е т в е р т ы й случай, когда вообще приходится отказаться от перевода. Такое бывает, если внутриязыковое содержание передаче не поддается, а без этого содержания подлежащий переводу отрезок текста либо лишается смысла, либо теряет свою коммуникативную ценность (в частности, когда остроумная сентенция превращается в банальность).
Пример первого рода — диалог из рассказа М. Горького «Хозяин» — мы приводили в начале части 3 нашего учебного пособия. Для удобства повторим его еще раз:
На подоконнике у нее стоял бальзамин в цвету — однажды она хвастливо спросила:
— Хорош светок?
— Ничего. Только надо говорить цветок.
Она отрицательно качнула головою.
— Нет, это не подходит: цветок — на ситце, а светок, светик — это от Бога, от солнышка.
Одно — цвет, другое — свет... Я знаю, как говорить: розовый, голубой, сиреневый — это цвет.
Основанный на фонетическом сходстве и отношении произволности ряд свет — цвет — цветок не воспроизводим средствами не-
218
мецкого языка (сравните: Licht — Farbe — Blume). По-видимому, нельзя здесь также подобрать и ничего аналогичного (произведя замену типа сосна — кедр). Однако без внутриязыкового содержания весь диалог в переводном варианте станет бессмысленным. Поэтому в немецком издании он просто опущен. Эту потерю никак не назовешь несущественной. Рассуждения девицы Софьи про цветок — светок играют важную композиционную роль, ибо они предшествуют последующему признанию автора, которое как бы спровоцировано разговором с Софьей:
Все труднее становилось жить с этими как будто несложными, а на самом деле страшно и жутко запутанными людьми. Действительность превращалась в тяжкий сон и бред, а то, о чем говорили книги, горело все ярче, красивей и отходило все дальше и дальше, как зимние звезды.
Странный диалог, предшествующий авторским словам о «страшно запутанных людях», в переводе опущен. Но у переводчика просто не было иного выхода.
В тексте внутриязыковой компонент содержания никогда не фигурирует отдельно, там он слит с другими составляющими содержания, образуя с ними единое целое, совокупно воздействующее на получателя. Передать в переводе это целое, включая и внутриязыковое содержание, удается нечасто. Поэтому обычно переводчик вынужден как бы «отслаивать» один вид содержания от другого и передавать их в той или иной мере отдельно друг от друга и с разной степенью точности. Успех этой процедуры зависит от того, насколько внутриязыковое содержание поддается такому «отслаиванию».Как мы видели (см. диалог из рассказа М. Горького), это не всегда удается.
В других контекстах это получается (например, в переводе стихотворения Г. Гейне, осуществленном Ф.Тютчевым). Ради сохранения мужского грамматического рода русский поэт произвел замену денотативного значения Fichtenbaum (сосну он превратил в кедр). Диапазон возможных замен определялся при этом двумя требованиями: «Заменяющее» дерево также должно было произрастать на севере, название дерева должно быть мужского рода.
Случается, что диапазон варьирования денотативным содержанием очень широк. И это облегчает задачу языкового посредника. Сравните:
„Schöne Ansichten!" konnte die Mutter einen ihrer Lieblingssprüche anbringen. Sie verfügte über eine ganze Sammlung solcher Redensarten: „Das kommt davon", „Wer nicht hören will, muss fühlen", „Eines schickt sich nicht für alle". (Becher J.R. Abschied)
— Ну и дела! — вставила мама, наконец, одно из любимых присловий вроде: «В том-то и беда», «Хочешь не хочешь, а приходится», «Кому смех — кому слезы». (Бехер И. Прощание)