Однако многое и именно не лучшее сохранилось. Сохранился господствовавший в советской науке стандарт поведения, предписывающий автору научного труда максимально обезличенную форму изложения новых концепций и теоретических моделей, якобы основанных на предварительно полученных результатах эксперимента. Вот этот-то стандарт, в немалой степени способствующий устранению личности из научного поиска27, эффективно отчуждает массы исследователей от действительного творчества, поскольку в действительности в научном процессе все делается в обратной последовательности. Крупный результат “представляется скорее достижением концептуального и спекулятивного характера, чем результатом эмпирических и строго контролируемых действий”.28 “Обобщение” экспериментальных результатов не может быть методом создания теории. Фундаментальные, да и прикладные теории не строятся методом “стогования” фактов (В.И. Корюкин). Но именно стандартные действия и эмпирические процедуры поддаются максимальной формализации и могут быть переданы машине. На долю же исследователя остается действительно творческая часть научного процесса: формулирование основополагающих идей и представлений, выдвижение гипотез, конструирование моделей, проектирование экспериментов и разработка экспериментальных процедур, создание теорий, т.е. интеллектуальные спекуляции.
Происходящим сегодня изменениям есть поучительные исторические аналоги. К концу XIX столетия делопроизводство в промышленно развитых странах приобрело такие масштабы, что потребовало массового освоения принципиально нового вида издательской техники – пишущей машинки. “Пишущая машинка, – писал в декабре 1888 года журнал "Scientific American", – стоит в одном ряду важнейших изобретений века. ...Пишущая машинка дала хорошо оплачиваемую и приятную работу тысячам мужчин и женщин. Она оказалась великолепным "педагогом", поднявшим уровень письма. С ее помощью удается объединить в одном лице автора, наборщика, печатника и корректора”.29 Спустя столетие происходит нечто подобное, но в неизмеримо больших масштабах. Распространение по миру ЭВМ и персональных ЭВМ, появление и развитие суперкомпьютеров производит глубинные преобразования содержания, структуры и социальной роли интеллектуального труда. Выход в Интернет дал потрясающий эффект: повысился “уровень обучения и образования студентов, которые из пассивных пользователей Интернета превратились в писателей, издателей, репортеров, приобретя творческие и индивидуальные качества и навыки для самостоятельного роста”.30
Машинные методы сбора и хранения научных данных, их обработки и обмена информацией переворачивают представления о квалификации интеллектуального труда. Автоматизация производства информации, как и автоматизация любого другого производства, вытесняет из него не человека вообще, а неквалифицированного, “частичного работника”-специалиста, поскольку только его труд может в массе быть заменен интеллектуальными автоматами. Именно массовые формы научной работы, осуществляемые сегодня подавляющим большинством научного сообщества, профессионально обесценивается компьютерной революцией. “...Именно рутинная работа, – предупреждает О. Тофлер, – исчезнет быстрее всего”.31 Этот процесс аналогичен образованию структурной безработицы, возникающей, по О. Тофлеру, при переходе от индустриальной технологии к нетрадиционной демассифицированной технологии “третьей волны”.32 Это наиболее опасный вид безработицы, и обеспокоенность людей, осознавших на себе ее угрозу, давно уже хорошо просматривается, а их все более упорное сопротивление новым уже не индустриальным (постиндустриальным) демассифицированным способам научного производства проявляется в разнообразных, порой совершенно неожиданных формах.
2. Компьютерная контрреволюция как стратегия участия в компьютерной революции
Сопротивление натиску компьютерных технологий – это естественная стратегия участия в информационной революции людей, занявших ключевые посты в руководстве научным процессом не в силу выдающихся личных способностей, широкого образования и высокой культуры, но волей случая и конъюнктуры. Именно такая конъюнктура сложилась на гребне индустриализации науки. От этих людей мы слышали и все еще слышим категоричные утверждения об отставании СССР, а сегодня России (что бесспорно!) в создании электронной вычислительной техники, о том, что мы - а, будем точны, - они “проморгали” начало компьютерной революции на Западе и Востоке. Это отставание они аргументируют отсутствием у нас собственной современной элементной базы для массового производства конкурентоспособных отечественных ЭВМ - наша страна не производит микропроцессоры потребного качества. В Бразилии и Сингапуре, на Тайване и в Южной Корее элементная база производится, а в стране, открывшей эру космическую и эру “мирного атома”, нет. А не потому ли и нет, что люди, наделенные властью принимать решения, не были и тогда, да и сейчас не заинтересованы в наступлении на СССР/Россию компьютерной революции?
Наше отставание от мировой компьютерной революции фундаментально. Дело даже не в элементной базе, которая при желании и масштабах советской экономики давно уже была бы создана. Мы потому и отстали в этом ключевом направлении научно-технического развития от Запада, да и от Востока, что позволили монополизировать науку узкому кругу сверхспециалистов.33 А те не замедлили отгородить ее от “гущи жизни”, где и сегодня в виде исключений, в зачаточной, неразвитой, потенциальной форме, в виде случайных отклонений от признанной научным сообществом парадигмы, а поэтому и в головах людей, сознательно ставящих себя вне парадигмы, выкристаллизовываются действительно революционные идеи. Но за очень редким исключением, все более-менее значительные теоретические, философские и мировоззренческие концепции, а среди них и те, что сформулированы нашими соотечественниками, как и образцы, действительно творческой научной деятельности, мы вот уже не одно десятилетие импортируем с Запада, а устойчивая тенденция к сокращению числа открытий (так еще в 1971-1985 годах в СССР зарегистрировано в 4,7 раза меньше открытий, чем в 1956-1970 годах) есть результат изощренного и особо эффективного в нашем отечестве подавления инициативы снизу.
Если поступками людей движут их собственные интересы, то в чем, собственно, состоит интерес сверхспециалистов - руководителей и “стратегов” массовой, т.е. индустриальной науки, надежно отгородивших и себя, и нас от компьютерной революции? На Западе, Востоке, в странах третьего мира компьютеризация, как и вообще формирование наукоемких производств (аэрокосмических отраслей, робототехники, радиоэлектронной промышленности, малотоннажной химии и др.) осуществляется молодыми, как правило, людьми, не связанными с традиционным бизнесом, владельцами “молодых” денег, и до начала современного этапа НТР еще только искавшими выхода своей предприимчивости. “На Западе вычислительная техника развивалась не только в крупных фирмах типа IBM, и не столько, может быть, в них, а в значительной мере "снизу". Маленькие предприятия, готовые идти на риск, способствовали накоплению идей, создавали предпосылки для технологического прорыва”. Они работали “вопреки господствующему мнению крупных фирм и ученых...”34 Чужой опыт поучителен для того, кто желает извлечь из него урок. Но извлекаемые уроки неоднозначны.