Этот вопрос исходил, наверно, от каких-либо очень серьезных людей - логиков, кибернетиков - и поставлен был, надо думать, с серьезной целью: опознание образа, определение понятий или что-нибудь еще более глубокомысленное. Широкие массы сделали из него забаву. Спрашивающий подразумевал, что дать на вопрос однозначный ответ невозможно. Ни одного признака, при всех обстоятельствах отличающего кошку от собаки и неотъемлемого от обоих животных, нет и быть не может. Требовалось, чтобы отвечающий методом проб и ошибок сам убедился в этом.
Спрашивает этакий кибернетический юнец у своей мамы: <Чем же кошка отличается от собаки?> Мама говорит: <У кошки усы большие, торчащие, а у собаки маленькие и прилежащие>. - <А если усы отрезать, так ты кошку от собаки не отличишь?> Мама отвечает: <У кошки зрачок суживается в щель, а у собаки, суживаясь, остается круглым>. - <Значит, спящую кошку нельзя отличить от собаки?Турнир продолжается. <У собаки когти не втягиваются и, когда она бежит по полу, слышно, а кошка бежит бесшумно>. - <Значит, стоит кошке показать когти, и тебе покажется, что перед тобой собака?> - <У кошек уши торчат, а у щенков всех пород уши висячие>, - говорит мама, которая не просто дело знает, а и в тонкости входит. Ответ незамедлителен: <Так. Щенка овчарки ты принимаешь за собаку, а взрослую овчарку относишь уже к кошкам>.
Мама от отдельных животных переходит к их множествам: <Все взрослые кошки примерно одинакового размера, а собаки - разные>, - говорит она. Она права. Еще Дарвин обращал внимание на малое число пород кошек по сравнению с превеликим межпородным разнообразием собак. Он усматривал причину различия в трудности поставить под контроль человека кошачьи браки - в отличие от браков собачьих. А подбор пар - основа выведения пород.
Но сын этой мамы не зря кибернетик. <Значит, сто такс - это кошки?> - спрашивает он с невинным видом, скрывающим торжество победителя. Мама сдается. Отличить кошку от собаки ей не дано.
Известному писателю и драматургу Евгению Львовичу Шварцу этот вопрос был задан в очень деликатной форме. <Скажите, Евгений Львович, почему собака - животное для человека не менее полезное, чем кошка, - терпит и голод, и холод, живет в будке во дворе и ее на цепи держат, а кошка - сытая, пьяная, нос в табаке - спит на постели хозяина?> - <Кошка умеет себя поставить> - сказал Евгений Львович.
Есть ли в действительности отличие - одно-единственное, первопричина всех остальных, тот аргумент, по отношению к которому все остальное выступает как функция, как производное?
В поисках решения этой задачи мы будем рассматривать собаку как представителя определенного типа. И точно так же будем рассматривать кошку - как представителя другого типа. Под типом мы подразумеваем множество, и всем представителям его присущ комплекс свойств. Эти свойства закономерно сочетаются друг с другом, компенсируют друг друга и порознь не существуют. Кибернетический юнец назвал бы эти свойства комплементарными.
Великим мастером очерчивать круг таких взаимозависимых признаков был в прошлом веке Жорж Кювье. <Дайте мне зуб животного, и я восстановлю его облик вплоть до волоска на кончике его хвоста>. Таков приблизительно был девиз этого реставратора ископаемых чудовищ. Мог бы он указать на фундаментальное различие собаки и кошки? Попытаемся реставрировать возможный ответ реставратора.
Исходя из двух своих великих принципов - принципа корреляций (соответствий) и принципа условий существования, не потерявших своего значения и поныне, Кювье ответил бы: кошка - подстерегающий хищник, собака добывает пищу, преследуя жертву. Технология добычи пищи - аргумент, все остальное - функция.
Действительно, характер пищи и способ ловли - цель и способ ее достижения - налагает отпечаток на весь жизненный строй вида, на облик каждого представителя вида, предопределяет черты его характера, его взаимоотношения с животными своего вида и других видов.
Подкарауливая, кошка затаивается. Выключение любой сигнализации - залог успеха. Жертва не должна видеть, слышать, обонять притаившегося убийцу. Внезапность нападения - главный стратегический козырь кошки. Прицел и нападение ведется с короткой дистанции. Прыжок должен быть сильным и верным.
Расцветка шкуры всех кошачьих имитирует игру света и тени. Для зорких глаз кошки и в тени света достаточно. А на свету света слишком много, и кошка щурится. Кошка лишена запаха, движения ее беззвучны. Пахнущая кошка, кошка, стучащая когтями, умерла бы с голоду. Запах для нее - непозволительная роскошь. Целый ритуал умывания, строжайшая чистоплотность избавляют кошку от голодной смерти.
Совершая свои отправления, кошка действует тщательно и аккуратно. Собака в той же ситуации поступает иначе. Два-три небрежных движения задними ногами, как будто на пожар спешит. Обернуться собака не дает себе труда. Ритуал совершается чисто формально, можно сказать - бюрократически.
Но и кошка действует не из врожденной стыдливости. Она преследует свои, чисто корыстные цели. Охотничья территория не должна выдавать присутствия зверя. Своей охотничьей территорией кошка владеет единолично. Она - кошка, которая ходит сама по себе.
Но те самые свойства, которые нужны кошке, чтобы усыпить бдительность жертвы, открывают ей доступ в покои хозяев. Кошка лежит на постели хозяина, потому что она подстерегающий хищник.
Собака - преследующий хищник. Собаки объединяются в стаи для совместной охоты. Общительность их нрава, привязчивость коренятся в совместной охоте. Кошка привязана главным образом к охотничьей территории, к дому, а собака - к самому человеку. Затаиваться, чтобы быть сытой, собаке в ее исконном состоянии не приходилось. Вонь, шум - ей все нипочем. Чистоплотность собаки весьма относительна. Поэт, у которого бесенок говорит:
"Я сам в ненастье пахну псиной
И шерсть лижу перед огнем"
- ошибался: запах псины и вылизывание шерсти - <две вещи несовместные>, одна - собачья, другая - кошачья. Тот, кто лижет шерсть, не пахнет ничем, иначе зачем бы он стал стараться?
Собака лает - ветер носит. Кошка - за вычетом кошачьих концертов - слова на ветер не бросит. Истошные крики мартовских котов - приглашение к бою, пережиток старины, реликт заявки на охотничью территорию. Звучат они тогда, когда не до еды. Пропади они пропадом, все мыши и крысы всего мира. Пусть слышат. Идет крупная игра. Самая последняя ставка - жизнь.
Собака поддается влиянию человека. Кошка всегда остается сама собой. В человеческих распрях она не участник.
Хорошо, говорите вы, мои читатель, мои воображаемый собеседник, там у вас проскользнула - в вопросе, обращенном к Евгению Шварцу, - такая мысль, что собака не меньше принесла человечеству пользы, чем кошка. Собака ведь сторож, пастух, охотник. Именно из-за необходимости общаться с себе подобными в процессе добывания пищи собака легко входит в контакт с человеком, и человек возлагает на нее множество обязанностей. А кошка ловит мышей - только и всего.
Да, вы правы, роль собаки в жизни человека очень велика. Вы забыли еще упомянуть ездовых собак. Знаменитый исследователь Камчатки Крашенинников описывает, как в его время на Камчатке зимой лошадей на собаках возили.
Кошка же ловит мышей. Но, ловя их и не возлагая на себя больше никаких обязанностей, кошка сыграла в жизни человечества великую роль, намного превосходящую все вместе взятое, сделанное для человека собакой. Без кошки человечество никогда не достигло бы высокой численности.
Есть виды растений и виды животных, занимающие особое место в человеческой истории. В той роли, которую они играют в жизни человека, они не заменимы никаким другим видом животного и растения. К таким видам относится кошка.
Чем была бы Греция без оливкового дерева? Можно с уверенностью сказать, что прекрасные амфоры предназначались главным образом для хранения оливкового масла - калорийного, хранимого, портативного продукта. В полумраке трюмов греческих судов я вижу сдвоенные ряды сосудов. Остроконечные днища каждого ряда входят в промежутки между остроконечными днищами другого ряда, не оставляя ни малейшего просвета. Ни виноградники, ни отары овец не были для Греции тем, чем были масличные рощи. Лишь рыболовство, добыча даров моря может сравниться в экономике Древней Греции с добычей оливкового масла.
Не только расцвет культур связан с каким-либо животным или растением. Разрушение цивилизаций зависело чаще всего от военной мощи пришельцев, а в иных случаях эта мощь создавалась не без участия животных.
Для древних монголов и арабов, повинных в разрушении огромного количества культурных ценностей, таким животным была лошадь.
Лошадь - это средство передвижения и источник питания, корабль, способный питаться и воспроизводить себя в пути, поставлять еду и материал для изготовления обуви и для строительства жилищ, питье и материал для изготовления тех сосудов, в которых оно будет храниться. Лошадь - это корабль, на котором можно ездить и из которого изготовляются седла - снасти, необходимые, чтобы ездить было удобней. Бурдюк, изготовленный из лошадиной шкуры, монголы наполняли кобыльим молоком, и оно превращалось в великолепный слегка пьянящий напиток - кумыс. Осуществляя нашествие на Русь, монголы переправляли скарб, женщин и детей на плотах, положенных на бурдюки, надутые воздухом. Плоты тянули вплавь лошади. Нагайки, которыми подгоняли лошадей, были сделаны из их же кожи. Вот уже поистине как в средневековой армянской басне: когда пришли люди, чтобы спилить кипарисовую рощу, кипарисы говорили: смотрите, ручки того, чем нас пилят, из нас же.
Но вернемся от этих печальных мыслей к той благородной роли, которую играли растения и животные в человеческой истории.
Чем был бы Древний Египет времен своего расцвета без возделываемых растений и зернохранилищ? Тут мы дошли до кошки. Когда зерно собрано, найдется немало претендентов питаться им помимо человека. В конкуренцию за обладание богатейшим скоплением пищи вступают мыши. Они размножаются в гигантских количествах. Возрастание их численности не связано теперь с периодичностью урожая. Человек снабжает их круглый год. Хорошо бы заставить работать этого снабженца на себя и одновременно сдерживать его численность, не давая ему размножаться в нежелательных пределах. Так рассуждали бы мыши, доводись им рассуждать. Мыши, не рассуждая, начали со своим благодетелем и конкурентом бактериальную войну. Иммунные по отношению к чуме, способные культивировать в своей крови возбудителя болезни, не заболевая, мыши вместе с блохами чуть было не сделались регуляторами численности человека. На стороне человека выступила кошка. Можно сказать, что египетская культура покоится на разливах Нила, на зернохранилищах и кошках.