Во введении к «Голой обезьяне», как автор именует человека (лишенного, в отличие от всех прочих приматов, развитого шерстного покрова), он высказывает свое методологическое кредо. Науки, намеревающиеся раскрыть пути эволюционного становления и сущность человека, шли по ложному пути, когда пытались решить эти проблемы путем досконального изучения современных этносов, находящихся на ранней стадии охотников-собирателей. Это боковые, тупиковые тропинки человеческого бытия, не отражающие истинного существа «голой обезьяны». Не так много для понимания исконно человеческого могли дать и работы психиатров, исследующих психику и поведение тех индивидов, /39/ которые принадлежат цивилизованному обществу, но резко уклоняются от принятых социальных и культурных норм. В действительности, как утверждает Д.Моррис, истинное ядро человеческого существа может быть выявлено лишь путем простых этологических наблюдений за средним, типичным, преуспевающим представителем ведущих культурных общностей (major cultures), круг которых автор, судя по многим его рассуждениям, ограничивает странами с европейским типом цивилизации, основанной на христианской морали. Последнее обстоятельство во многом определяет дальнейшие построения автора, с самого начала надевшего на себя шоры европоцентристски ориентированного обывателя.
Намеченный Д.Моррисом подход приводит его к весьма неожиданному заключению: «Как мало, как ничтожно мало голая обезьяна (имеется в виду средний преуспевающий член развитого общества – Е.П.) изменилась со своих ранних дней примитивного состояния» [53: 186]. Постоянное повторение этой темы диктуется сопоставлением образа жизни, главных импульсов и «инстинктивного» поведения современного человека с тем, что Д.Моррис приписывает его гипотетическому обезьяноподобному предку. Последний, будучи первоначально типичным приматом – растительноядным и промискуитетным, лишенным развитого территориального поведения* {*Территориальное поведение – средство активного рассредоточения особей и их группировок в пространстве. Индивидуальная или групповая территория – участок местности, охраняемый его владельцем (владельцами) от проникновения сюда прочих особей своего вида. См. также далее, раздел 5, пункт 4.}, на какой-то стадии своей эволюции перешел на животное питание и приобрел основные биологические характеристики хищного млекопитающего. Практика охоты на крупного зверя заставила самцов подавить взаимную агрессивность и объединяться в однополые группы, сплотив последние на основе взаимопомощи. Самки, занятые выращиванием потомства, должны были оставаться в местах постоянного жительства данной замкнутой группировки – черта, также новая для хищного примата по сравнению с приматами-вегетарианцами. Уходя на охоту, самец должен был быть уверен в том, что его половой партнер остается верным ему. В связи с этим естественный отбор привел нашу примитивную голую обезьяну от промискуитета к моногамии, которая и стала основной формой социосексуальных отношений у современного человека. Переход от. промискуитета к моногамии сопровождался коренным изменением облика голой обезьяны – в частности, утратой им шерстяного покрова (о причинах этого см. ниже).
Чем же, в сущности, отличается современный средний член западного общества от своего палеолитического предка? Да почти что ничем. Мужчина каждое утро уходит на работу, где /40/ проводит день с другими такими же мужчинами в составе «односамцовых групп». Вечером он несет добычу (теперь уже не кусок мяса, а деньги) жене, которая воспитывает детей на общей для нее и мужа территории. По вечерам мужчины снова собираются в клубе или на бейсбольном матче. Молодые индивиды мужского пола также формируют однополые группы, которые, наподобие таковых у обезьян-лангуров, зачастую несут угрозу для семей, охраняющих собственные территории (квартиры). Вероятно, нет смысла продолжать перечень этих беспомощных аналогий. Обратимся лучше к тому, каким образом Д.Моррис раскрывает суть разных типов поведения человека, облекая свои рассуждения в термины этологической теории инстинкта и социальных релизеров.
Каждая глава книги Д.Морриса (за исключением первой, где рисуются пути эволюции человека, и последней, трактующей тему одомашнивания животных) посвящена, как говорят исследователи поведения, определенному типу активности: исследовательской, пищевой, половой, самоохранительной (включая сюда и агрессивность), родительской. Недостаток места заставил нас ограничиться кратким анализом всего лишь двух глав, одна из которых имеет дело со сравнительно простым типом индивидуального поведения – питанием, а другая рассматривает гораздо более сложно структурированные акции, лежащие в основе сексуальных контактов.
По поводу пищевого поведения человека Д.Моррису не удается сказать многого – посвященная ему глава самая короткая в книге. Ведущая здесь тема – хищная сущность голой обезьяны. Отсюда и целый ряд «откровений» по поводу видоспецифичности кормового поведения «современного» человека. Например, подогревает пищу он для того, чтобы придать ей температуру тела только что убитой жертвы – в этом отголосок хищнических повадок наших далеких предков. Вместе с тем высокая температура улучшает вкусовые качества пищи, придавая ей разнообразие – тут говорят еще более ранние привязанности, связанные с предыдущей стадией типичного примата, промышлявшего собирательством фруктов и насекомых. Человек ест не более трех-четырех раз в день. И в этом он следует обычаю охотника съедать как можно больше сразу же после охоты, а не отщипывать по кусочку на протяжении всего дня – как это делает обезьяна, рыскающая по лесу весь день и съедающая там плод, здесь – кузнечика. Поедание пищи мелкими порциями у современного человека Д.Моррис называет «смещенной активностью» (см. раздел 2), которая, в согласии с этологической теорией, должна иметь место в ситуациях нервного напряжения (фрустрации). Это, как полагает автор, и имеет место на всевозможных приемах, вечеринках и т.д. Смещенной активностью является и употребление жвачки. Наконец, всевозможные виды спортивной охоты, как и охотничьи игры детей, – это не что иное, как реализация глубоко присущего /41/ человеку охотничьего инстинкта (hunting urge), выливающегося в аппетентное поведение (поиски дичи) и реализуемого в заключительном акте умерщвления жертвы.
Гораздо больше любопытных сведений можно извлечь из главы о половом поведении человека, которая следует прямо за рассуждениями о его происхождении и занимает пятую часть всей книги. Общую схему полового поведения человека Д.Моррис описывает в тех же терминах, в каких этологи описывают поведение птиц: «Половое поведение у нашего вида проходит через три характерные стадии: формирование пар, прекопуляционная активность и копуляция (этот порядок их следования сохраняется не всегда). Стадия формирования пар, обычно обозначаемая как ухаживание, чрезвычайно продолжительна по сравнению с другими животными – часто она длится неделями или даже месяцами. Как и у многих других видов, она характеризуется неуверенным, амбивалентным поведением, основанным на конфликте между страхом, агрессивностью и сексуальностью. Нервозность и неуверенность медленно редуцируются в том случае, если взаимно демонстрируемые сексуальные сигналы достаточно интенсивны. Последние включают в себя сложную лицевую мимику, всевозможные позы и вокализацию. Вокализация проявляется в виде высоко специализированных и символизированных звуковых сигналов речи, но столь же важно, что они подаются особи противоположного пола в особой тональности» [53: 51].
Поскольку, по схеме Д.Морриса, важнейшим моментом в становлении человека было развитие (на основе естественного отбора) у обоих полов строгой тенденции к поддержанию длительных моногамных связей, вся эволюция морфологии и внешнего облика вида проходила под знаком обеспечения этой функции. Таким образом, человек стал видом с максимально выраженной сексуальностью. Такие морфологические структуры, как, например, ушные мочки, отсутствующие у прочих приматов, развились под действием отбора в специализированные эрогенные зоны. Да и сама «нагота» человека, как и подвижность его пальцев, в значительной степени явились результатом отбора на большее сексуальное вознаграждение полового партнера при обмене с ним тактильными сигналами, ибо все это способствовало максимальному укреплению персональных половых связей.
Прямохождение человека приводит к тому, что при встрече двух индивидов они экспонируют друг другу фронтальную сторону тела. Поэтому, учитывая сказанное выше, все социальные релизеры, служащие опознаванию пола и выступающие элементами взаимных сексуальных демонстраций, должны были быть перенесены вперед. У самок обезьян сексуальные стимулы, вызывающие половое влечение самца, сосредоточены в аногенитальной области (так называемая половая кожа, приобретающая интенсивную окраску в период рецептивности самки). Перенос таких сигнальных структур на переднюю поверхность тела «голой /42/ обезьяны» произошел, по Д. Моррису, в результате процесса «самоимитации», подобного ритуализации. В этом смысле грудь женщины имитирует ягодицы предчеловека, а губы – половую щель. У негров, у которых губы своим цветом не отличаются от цвета лица, отсутствие этого качества, обеспечивающего у белых броскость сигнала, компенсируется их большей толщиной и выпуклостью.
Едва ли есть смысл продолжать перечень других подобных же «гипотез». Мы не будем останавливаться и на тех интерпретациях, которые Д.Моррис дает результатам воздействия культуры на половое поведение человека. Здесь точка зрения автора хорошо выражается следующим высказыванием: «Как зоолог я не могу обсуждать половые «особенности»* {*Имеются в виду гомосексуализм, проституция, порнография и т.д.} (человека.– Е.П.) в общепринятых понятиях морали – в терминах популяционного успеха или потерь для популяции».