«Чудны дела твои, Господи,— восклицает летописец,— не вчера ли ещё чтим был от человеков кумир сей? Ныне же он поруган!» Когда влекли Перуна по ручью в Днепр, плача бежали за ним неверные люди, ещё не приявшие крещения, и громко вопияли: «Выдыбай, наш боже». Есть народное предание, что он выплыл на берег реки на том месте, где поставлен впоследствии монастырь Выдубицкий, и что слышан был, по лести демонской, вопль поражаемого кумира; но Владимир, опасаясь, чтобы народ не привязался опять к кумирам, велел следовать за ним вниз по реке, повсюду отталкивая его от берега, доколе не пройдет Днепровские пороги. Там, далеко за порогами, извергла его река, и место сие прослыло Перуновою речью, то есть косою.
Когда таким образом очистил Владимир столицу от скверных идолов, приступил он к общему крещению народа, который уже был довольно времени приготовляем к сему священному делу предварительным испытанием князя своего о вере, посольством избранных мужей из его дружины для познания веры истинной и походом Владимира под Корсунь для приобретения сей веры. Низвержение кумиров было окончательным знамением его воли, которой не смел ослушаться народ, привыкший уважать своего князя. Чтобы ещё более возбудить ревность к христианству, Владимир окрестил прежде пред лицом всех двенадцать сыновей своих на Почайне, и граждане Киевские могли видеть во всём благолепии церковном то священное таинство, которое их ожидало. Тогда послал князь глашатаев своих по всему городу с таким словом: «Если кто не обрящется на реке в означенный день, богатый или убогий, раб или свободный, тот будет мне противник»,— и по чудному промыслу Божию, повелительное, но вместе и спасительное слово сие не только не нашло себе пререкания в людях, неверных до того времени Богу, верных, однако, своему князю, но даже было принято с любовью; все с радостью устремились в заветный день на реку, говоря один другому: «Если бы не добро сие было, не принял бы сего князь наш и бояре». С такою младенческою простотою стекались они к спасительному крещению, и по истине сбылось над ними евангельское слово: «Аще не будете яко дети, не можете внити в Царствие Божие» (Матф. 18, 3).
Торжественное и умилительное зрелище открылось: равноапостольный князь с новопросвещенным сонмом своих двенадцати сыновей и со всею дружиною стоял на берегу Днепра, при рассвете, ожидая, когда взойдет денница и с ней воссияет свет Христов на землю Русскую. Пред ним у самых вод освящённой реки стояли святители и все пресвитеры, сколько их было, в священных облачениях, со свечами и кадилами, в облаке фимиама, как лик небесных ангелов, спустившийся на землю, и заветными их молитвами освящались скромные струи Почайны и широкого Днепра; они обращались в спасительные воды Иордана для обновления всего народа киевского, который толпами стремился в реку по гласу своего владыки, без различия возраста и пола; одни погружались по самую шею, другие только до груди, смотря по глубине вод, более юные ближе к берегу, взрослые держали детей на руках, чтобы и они сподобились святого крещения, и над всеми сими, жаждущими спасения, пресвитеры читали разрешительные молитвы крещения: поистине радость была на небе и на земле о стольких душах спасаемых; плакал только один демон, изгоняемый от места, где думал навсегда утвердить жилище свое вдали от учения апостольского и крови мученической. Равноапостольный князь на соседнем холме, подняв к небу взоры и руки, в радостном восторге, что сам он и люди его познали Бога истинного, так помолился: «Боже, сотворивший небо и землю, призри на новых людей сих и даруй им, Господи, уведать Тебя, истинного Бога, как уведали страны христианские, утверди в них веру правую и невозвратную; мне же помоги, Господи, на сопротивного врага, да надеяся на Тебя и Твою державу, побежду его козни».
Как только окрещены были жители Киева, озаботился благочестивый князь, чтобы и вся подвластная ему земля Русская просветилась святым крещением. Повсюду велел он сокрушать капища и низвергать кумиров и ставить церкви, наскоро срубленные, и разослал пресвитеров для крещения народа. В Киеве, на бывшем холме Перуна, чтобы истребить память сего языческого бога, поставил цековь во имя ангела своего, святого Василия, подобно как и в Корсуни на осадном холме. Но для того чтобы просвещение духовное ещё более утвердилось в народе с юного возраста и как бы всосалось с млеком младенцев, ревностный Владимир повелел повсюду устраивать училища для малых детей, которые через грамоту научались бы слову Божию; не только в Киеве и других городах, но и в нарочитых сёлах, где только сооружены были церкви и были пресвитеры, устраивались такие училища; и что же?— ослеплённые неверием, коснея в невежестве, плакали о детях своих, для спасительного учения как будто отдаваемых на жертву, хотя и не смели противиться воле князя; мудрая эта мера свидетельствовала, как глубоко был проникнут сам Владимир истиною христианства и как искренно желал он просвещения своего народа.
На следующий год после своего крещения приступил Владимир к строению храма во имя Богоматери близ своего терема в Киеве, на том месте, где пострадали мученики варяжские, и вызвал для сего опытных мастеров из Греции, ибо он хотел, чтобы храм сей по своему благолепию не уступал корсунским, и не щадил для украшения его сокровищ своих; мощи, и честные иконы, и вся утварь были принесены из Царьграда; Анастас-пресвитер заблаговременно назначен для служения при сей новой церкви, которая прозвалась Десятинною, потому что Владимир посвятил на содержание её десятую часть княжеских доходов. Когда же через шесть лет довершен был соборный храм сей, который праздновал собор Матери Божией на другой день Рождества Христова, радостию исполнилось сердце нового Соломона и в день торжественного освящения так помолился он Господу: «Господи, Боже! Призри с небеси и виждь и посети виноград сей и утверди новых людей сих, которых насадила десятина Твоя, сердце коих Ты обратил к разумному познанию Тебя, истинного Бога. Призри на церковь Твою, созданную недостойным рабом Твоим, во имя родившей Тебя Матери Девы, и если кто помолится в церкви сей, услыши его молитву, ради молитвы Пречистой Богородицы! Я же клятвенно обещаю церкви сей десятую часть имения моего и всех моих городов, а если кто отымет сие, со мною станет на суд пред Господом». Светел был праздник, Владимир угостил святителей и бояр княжескою своей трапезой, и не были им забыты нищие.
Сокрушаемы были идолы, но не везде с одинаковым успехом: в Новгороде, куда ходил сам митрополит с пресвитерами, возник ропот народный, ибо не хотели расстаться язычники со своим кумиром; однако благоразумный правитель, дядя Владимира Добрыня, помог святителю, и с помощью его низвержен был Перун в мимотекущий Волхов, подобно как в Киеве низвергли в Днепр; также влекли его и поражали ударами, чтобы посрамить демона пред лицом веровавших в него людей. В Новгороде поставлен был один из епископов, пришедших из Корсуни, именем Иоаким, который озаботился о распространении христианства в обширной области Новгородской. Сам Владимир, как гласит местное предание, с другими епископами и пресвитерами обходил северные пределы Руси и заложил на берегу Клязьмы город во имя своё; везде, где только мог, на пути сооружал церкви, ставил города, чтобы привлечь рассеянных под сень христианства. Таким образом положил основание многим городам по Десне, Трубежу и Суле и населил их славянскими племенами, и в окрестностях Киева основал Белград, который более других был ему по сердцу.
Но при внутреннем устроении государства мудрый князь часто был отвлекаем войнами с беспокойными соседями и набегами печенежскими; едва только успешно окончил он войну с хорватами, в западных пределах Руси, как должен был идти отражать с востока нападение печенегов, которые разоряли область Киевскую. Летописец подробно рассказывает замечательное событие войны сей: «Войско печенегов стояло за рекою: князь их вызвал Владимира на берег и предложил ему решить дело поединком между двумя с обеих сторон вызванными богатырями. «Ежели русский убъёт печенега,— сказал он,— то обязываемся три года не воевать с вами; а ежели наш победит, то мы вольны три года опустошать твою землю». Владимир согласился и велел бирючам, или глашатаям, в стане своём кликнуть охотников для поединка; не сыскалось ни одного, и князь русский был в горести. Тогда приходит к нему старец и говорит: «Я вышел в поле с четырьмя сынами, а меньший остался дома: с самого детства никто не мог одолеть его. Однажды, в сердце на меня, он разорвал надвое толстую воловью кожу; вели ему бороться с печенегом». Владимир немедленно послал за юношей, который для опыта в силе своей требовал быка дикого, и когда зверь, раздражённый прикосновением горячего железа, бежал мимо юноши, богатырь сей вырвал одною рукою из бока его кусок мяса. На другой день явился печенег, великан страшный, и, видя малорослого своего противника, посмеялся ему. Избрали место: единоборцы сразились; юноша русский крепкими мышцами сдавил печенега и мёртвого ударил о землю. Тогда дружина княжеская кликнула победу, бросилась на устрашённые толпы печенегов, которые едва могли спастись бегством. Радостный Владимир в память события заложил на берегу Трубежа город и назвал его Переяславлем, ибо русский витязь переял у врагов славу; наградив его щедро и старца отца его, с торжеством возвратился он в Киев».
Иногда, однако, великой опасности подвергался сам Владимир от сих пустынных варваров: три года спустя после одержанной над ними победы напали они опять на его область и приступили к городу Василеву, построенному им недалеко от Киева, на реке Стугне. С малою дружиной вышел против них князь, но не мог устоять против их множества. Окружённый отовсюду свирепыми врагами, укрылся он под мостом и дал обет, если спасёт его Господь от руки их, соорудить в Василеве храм во имя Преображения, ибо это был светлый день сего праздника. Услышал Господь молитву угодника своего и спас от врагов; Князь исполнил обет свой, немедленно заложив церковь Преображения в Василеве, и, чтобы разделить радость о своем избавлении с присною дружиною, созвал посадников и старшин градских и в продолжение осьми дней весело угощал их в Василеве. По сказанию летописца, триста кадей меда сварено было для сего пиршества и триста гривен серебра роздано убогим. Возвратясь в Киев ко дню Успения, повторил князь торжественное пиршество для всего народа, и опять не были им забыты убогие, которых особенно миловал Владимир, памятуя слово евангельское: «Блажени милостивии, яко тии помиловани будут» (Матф. 5, 7) — и слово Соломоново: «Даяй нищему, Богу в заим дает». Посему дозволено было каждому нищему приходить во двор княжий и брать для себя нужную пищу, и питие, и милостыню деньгами, но и это ещё не казалось довольным для щедрой души Владимира, который одевал нагих и кормил алчных не только в одном Киеве, но и во всех городах русских. Он говорил своим присным: «Не все убогие могут доползти до княжеского двора, ибо некоторые из них больны или калеки», и так велел устроить возила, на которых клали хлеба и овощи, мясо и рыбу, мёд и квас; приставники княжеские ездили по городу, спрашивая, нет ли где больных и беспомощных, и всех удовлетворяли. Гостеприимство же князя выражалось в еженедельных трапезах для присных его, бояр и дружины в светлом его тереме, где изобильно угощались они роскошными яствами. В праздники Господские и святых, коих память чествовал с любовью, три трапезы поставлялись всегда в палатах княжеских: первая для святителей и черноризцев, вторая для нищей братии, а третья для самого князя и его дружины. Случился однажды ропот в дружине его, охмелевшей от крепкого мёда: «Стыдно нам есть ложками деревянными, а не серебряными». Не оскорбился добрый князь таким укором, но велел сковать серебряные ложки для дружины, говоря: «Серебром и золотом не добуду я себе дружины, а дружиною добуду себе и серебро, и золото, как отец и дед мой добывали». Любил Владимир свою дружину и с ней рассуждал об устроении области, о мире и войне.