Непосредственный вершитель полицейского надзора в городе — частный пристав. Именно он следит за порядком и, в частности, за тем, чтобы не происходило несанкционированных «сходбищ и скопищ», советуя обывателям в таких случаях разойтись по домам и «жить покойно и безмятежно». Как обычно, Екатерина не забыла и о мелочах. «Устав благочиния» предписывал в каждом квартале поставить специальный столб для развешивания объявлений. Столб этот — в сущности, один из органов управления, некий «информационный центр», при помощи которого городские, да и более высокие, власти сообщают подданным, как им надлежит жить.
Особую прелесть новому закону придавало «зерцало управы благочиния» — своего рода моральный кодекс и полицейского и рядового гражданина. Начинался он семью наказами, повторявшими хорошо знакомые русским людям христианские истины:«Не чини ближнему, чего сам терпеть не хочешь. Не токмо ближнему не твори лиха, но твори ему добро коли можешь.« Кто ближнему сотворил обиду личную, или в имении, или в добром звании, да удовлетворит её по возможности. В добром помогите друг другу веди слепого, дай кровлю неимеющему, Haпри жаждущего. Сжалься над утопающим, протяни руку помощи падающему. С пути сошедшему указывай путь» Причисленные к законам, эти истины, которые прихожане привыкли слышать с церковного амвона, обретали силу юридической нормы, подкрепленной авторитетом высшей власти. Так императрица брала на себя еще одну заботу просвещенного монарха — воспитывала подданных.
Прошло еще три года, и 21 апреля 1785 год на свет явились сразу два важнейших закона. На сей раз названные «жалованными грамотами» — дворянству и городам. Дата была избрана не случайно. Это был день рождения императрицы, Екатерина как бы сама себе преподносила подарок, подчеркивая тем самым значение этих документов. И действительно, на долгие годы им суждено было стать краеугольным камнем российского законодательства, ибо на сей раз государыня добралась до решения самой сложной из поставленных задач — создания законодательства о правах отдельных сословий. Сложной это задача была потому, что никто до Екатерины не закреплял в законах права и обязанности сословий, хотя процесс начался еще при Петре I и закончился при Екатерине. Грамота подтверждала дарованное Манифестом 1762 года право дворян служить или не служить по своему выбору, и в том числе наниматься на службу в иностранных государствах. Закреплялись и все права дворян на наследственные и благоприобретенные имения, причем первые не конфисковывались даже у самых закоренелых преступников, а передавались их наследникам. Уточнялось также, что дворянин владеет не только самой землей, но и ее недрами. Специальной статьей дворянам разрешалось «иметь фабрики и заводы по деревням». Помещичьи дома в сельской местности освобождались от постоя войск, а сами дворяне — от всех видов податей.
Помимо созданных еще «Учреждениями» 1775 года уездных дворянских собраний, создавались и губернские, которым придавался статус юридического лица. Им вменялось в обязанность составление губернских родословных книг из шести частей. В первую вносились роды, получившие дворянство по царскому указу, во вторую — выслужившие дворянское достоинство военной службой, в третью — гражданской, в четвертую вписывались дворяне иностранного происхождения, в пятую — титулованное дворянство, и, наконец, в шестую — старинные дворянские роды.
Почти всеми включенными в грамоту правами и привилегиями дворянство уже фактически обладало, но за их оформление в виде закона оно боролось с петровских времен. Грамота завершила длительный процесс правового оформления статуса дворянства и стала основой всего последующего законодательства в этой области вплоть до Октябрьской революции. Но ошибочно думать, что, ублажая дворян, Екатерина забыла о государственном интересе. И далеко не все, на чем настаивало дворянство, нашло отражение в грамоте. Прежде всего уже само название нового акта — «грамота» — имело двоякий смысл. С одной стороны, подчеркивался фундаментальный характер этого закона, с другой — зависимость дворянства от монаршей воли. Права и привилегии дворянства, хоть и заслуженные ратными подвигами, объявлялись не естественно присущими этому сословию, а пожалованными свыше государем. Таились в тексте грамоты и иные хитрости. Так дворянин, конечно, мог и не служить, но если уж он избирал праздность, то лишался голоса в дворянском собрании. Что касается промышленных предприятий, то четко говорилось лишь о праве заводить их в сельской местности, в городах же, как глухо упоминалось в Жалованной грамоте, дворянам дозволялось покупать дома «и в оных иметь рукоделие».
Иной характер, нежели грамота дворянству, носила Жалованная грамота городам. Значительно более объемная, она охватывала и более широкий круг вопросов. И рассматривались в ней не только личные права городского населения, но и организация и деятельность купеческих гильдий, ремесленных цехов и органов городского самоуправления. Но при этом система прав и привилегий, которыми наделялись третье сословие и дворянство, были максимально сближены. «Городские обыватели», или мещане, как их называет грамота, образуют градское общество, наподобие дворянского собрания, которому также приданы статус и права юридического лица. Если в дворянском собрании права голоса лишается дворянин, никогда не служивший, то в градском обществе — мещанин, не имеющий собственности или капитала. Градское общество заводит городовую обывательскую книгу, подобную родословной дворянской и тоже из шести частей. В первую заносятся лица, владеющие в городе недвижимостью, во вторую — гильдейское купечество, в третью — зарегистрированные ремесленники, в четвертую — иностранцы, в пятую — именитые граждане (те, кто более одного раза занимал выборные должности, люди с университетским образованием, художники, архитекторы, банкиры и пр.), в шестую — все остальные жители.
Согласно грамоте, мещане — это особое сословие — «средний род людей», то есть то самое третье сословие, к созданию которого Екатерина так стремилась. Звание мещанина, как и дворянское, наследственное, и лишали его за те же преступления, что и дворянина. Как дворян судят дворяне, так и мещан — мещане. Купцы 1-й и 2-й гильдий освобождаются от телесного наказания. Первогильдейцам разрешено ездить в карете, заложенной парой лошадей, купцам 2-й гильдии — в коляске, а 3-й — лишь на телеге с одной лошадью. Именитые же граждане могли не только красоваться, как дворяне, в карете, но и запрягать в нее аж четверку лошадей. В третьем поколении они имели право претендовать на дворянство.
Жители города избирали городскую думу, а та, в свою очередь, шестигласную думу, куда выходили по одному человеку от каждой категории городских обывателей. Управлял думой городской голова, а в ее обязанности входило поддержание порядка в городе, надзор за соблюдением правил торговли и за состоянием строений. Помимо гильдий для купечества, грамота закрепляла и цеховое устройство ремесленников. Екатерина знала, что в Западной Европе того времени ремесленные цехи уже стали анахронизмом и мешали дальнейшему экономическому и социально-политическому развитию. Но в России, считала она, цехи еще не исчерпали свои возможности и могли быть полезны для оживления ремесленного производства. Иначе говоря, императрица полагала, что России нужно не перепрыгивать через те этапы, которые уже миновала Западная Европа, а развиваться постепенно. Разрабатывая городовое законодательство, Екатерина пыталась решить весьма сложную задачу: примирить принципы свободного городского самоуправления и создания наиболее благоприятных условий для торговли, ремесленного и иного производства с реалиями крепостнического Российского государства второй половины XVIII века. Дело это было непростое. И не только потому, что само понятие самоуправления плохо вписывалось в ту систему власти, которая всячески ограничивала личную свободу горожан, но и потому, что городские жители оказались не слишком к этому готовы. Сами условия, в которых складывались и развивались русские города, были изначально совсем иными, чем в Западной Европе, и у их жителей совсем не было опыта и традиций самоуправления. Екатерина это сознавала и, тем не менее, мечтала: «Заведению в государстве одного манифактурного города, где бы, пользуясь некоторыми вольностями и авантажами беспрепятственно могли селиться и питаться как наилучше возможно земския и чужестранныя ремесленная люди, какой бы веры они ни были, кои работать похотят железную, стальную и другия метальныя работы или производить торг изготовленными из того товарами. Причем необходимо нужно, чтоб такое ремесленное учреждение купно со всем манифактурным городом освобождены были от всех введенных мастерских обществ и фабричных учреждений.
Все три жалованные грамоты (две опубликованные и одна оставшаяся в проекте), по словам американского историка Д.Гриффитса, представляют собой «конституцию в дореволюционном значении этого слова, стратегической целью которой было установление свободы, как ее понимала императрица». Рассмотрение грамот как триединого целого «обнаруживает и целостную политическую программу, отражающую ясные и взаимосвязанные представления о форме общественного устройства. Это не либеральные и не консервативные представления, не про и не антидворянские. Это характерные для начала Нового времени представления о регулярном государстве с сословной структурой».