После обнаружения рядом с Байи окаменелостей гигантского мегатерия, перемешенного с ныне живущими морскими раковинами, Чарльз усомнился в том, что «катастрофы» Кювье не вяжутся с фактами и не сметают все дочиста.
Путешествуя по материку, Чарльз замечал, что в сходных условиях соседствуют родственные виды. По теории Кювье это ничего не означало, зато по теории эволюции получалось, что единый тип распространился по большому пространству и с течением времени изменился, приноровляясь к различным условиям окружающей среды.
Судя по «дневникам...», Дарвин был озадачен тем, что западная и восточная стороны Анд растительность была существенно несхожа, хотя почва и климат были приблизительно одинаковы; а также сходство между видами существующими и видами, принадлежащими к предыдущей геологической эпохе было настолько убедительно, что может предполагать борьбу за существование и вымирание.
Галапагосский архипелаг был путешествием в биологическое прошлое. Ландшафт наводил на мысли об эволюции, фауна и флора островов просто требовали её. Особенности распространения видов в здешних местах делали теорию «творческих актов» смехотворной. Каждый из островов изобиловал видами и разновидностями, присущими именно ему, но родственные виды и разновидности как на архипелаге, так и по соседству, на материке, отличались друг от друга в зависимости от величины разделяющих их естественных преград. Несомненно, что растения и животные этих островов были занесены с Южноамериканского материка. Близость их была налицо, но только близость. Естественно напрашивается вывод, что при географическом разъединении у потомков общего прародителя различия усугубляются путем эволюции. Еще не покинув островов, Дарвин заметил, что его данные «подрывают идею устойчивости видов». Отныне этот вопрос «преследовал его неотвязно». И хотя главные его достижения относились к области геологии: смелая, принципиально новая история Южно-Американского континента и не менее смелая теория роста коралловых рифов и островов. А важные идеи об эволюции видов находились в зачатке и были спрятаны в глубинах его сознания, и они даже в XIX веке оставались великой ересью.
Дарвин был не такой человек, чтобы из-за ереси обречь себя на скандальную известность, пока не проникся убеждением, что скандальная известность, как и сама ересь, неизбежна. И даже после возвращения из тропиков, он по-прежнему мыслил о создателе и читал Библию. Но он мало-помалу углублялся в геологические научные изыскания. Неприметные сдвиги в его представлениях о видах сопровождались неприметными сдвигами в представлениями о христианстве. Размышлять о эволюции – значило задумываться о сотворении мира и его неизменности. Задумываться об этике, религии, о Библии, природе и Боге. И о том, что подумают положительные, серьезные ученые, а также его отец и ученые родственники. И хотя он получал положительные отклики со стороны Генсло, Седжвика и друзей, что вдохновляло его на новые порывы, в его психике боролись старое и новое, учение о неизменности и эволюционные идеи, новаторская гипотеза и консервативные теологические мысли, в которые он как священник искренне верил. Кто знает, может быть это и стало причиной неврастении депрессии, и ипохондрического состояния, преследующего Чарльза через всю его жизнь.
Доктор Хаббл полагает, что недуги Дарвина были не только злом, но и определенно приносили пользу: « Неспокойными бессонными ночами деятельный мозг его мог без помех вынашивать обобщение, а наутро за два часа наблюдений и записей гипотеза подвергалась трезвой проверке и работа за день была завершена». Но если отбросить наследственную предрасположенность или иные причины болезни, то может показаться, что болезнь могла быть вызвана той борьбой идей, может это был поиск решения и в тоже время поиск выхода из противоречия.
После возвращения в 1836 году в Англию и опубликования «Дневников» и геологических записей (1839-44), Чарльз переезжает в имение Даун. К нему приходит слава: его принимают в Королевские общества, геологическое и зоологическое, вскоре сделался членом совета первого и секретарем другого, он работает над костями ископаемых и заспиртованных насекомых совместно с виднейшими учеными, работал с Ляйеллом. В общем, «развивал науку вообще и свои идеи в частности».
В 1837 году он начинает первую тетрадь записей по изменчивости видов. Сначала Дарвин никого не посвящает в свою тайну. Очень рано он открылся Ляйеллу, который выслушал его только с сочувствием. Гукер оценил учение о эволюции достойно. Началось создание «новой веры».
Надо признать, что в книге Ляйлла тоже рассматривались попытки происхождения видов, он ставит те же проблемы: изменчивость, приспособление, повторение зародышем основных этапов эволюционного развития, важность эволюционного распределения и научные данные геологии, не хватает лишь обобщений и решений. Ляйелл тщательно рассмотрел теорию эволюции Ламарка, опроверг её, решив, что виды способны изменяться только в определенных, строго ограниченных пределах. Так например у Ляйелла породы домашних животных, приспособившиеся при содействии человека к окружающим условиям самого разнообразного характера, в высшей степени изменчивы. Наоборот, виды диких животных, привязанных каждый к своему месту обитания и своей среде, изменяются очень мало. Сходство зародышевого развития означает просто подобие в строении и системе. В неизменности видов Ляйелла убедило относительное бесплодие гибридов.
Практические наблюдения в Южной Америке послужили для Дарвина катализатором, ускорившим превращение летающих в воздухе фактов и мыслей Ляйелла в проработанную и последовательную теорию.
Друзья как могли, помогали–«Гексли сообщал об эмбриологии рыб, Фокс следил за окраской лошадей, Аза Грей об альпийских растениях, Гукер о новозеландской флоре, даже знакомые соседские дети ловили ему жуков и змей, выводили голубей».
Если Ляйелл рассматривал вымирание как заранее спланированные акт, то Дарвин уже рассматривал вымирание видов как процесс усовершенствования или превращения–модель борьбы за существование. Разведение голубей натолкнуло его на отбор– т.к. секрет разведения заключался в отборе желательных изменений, накапливаемых из поколение в поколение. Прочтение «Принципов народонаселения» Мальтуса подтолкнуло Дарвина на мысль о том, что в борьбе за существование выживает вид, наиболее приспособленные к условиям и что природа порождает избыток пробных образцов, а затем избавляется от наименее удачных, убивая их.
После 1842 года работа о видах сильно дополняется. На вопрос о том, почему особи одного вида, изменяясь, начинают разниться между собой автор дал не менее революционный ответ–так как формы в естественных условиях начинают приспосабливаться ко многим и разнообразным типам местности. Были выделены мутации как фактор внезапных изменений, узаконена роль внешних условий. Гениально обобщив многочисленные данные науки и селекционной практики, введя понятия искусственный и естественный отбор, приведя практические примеры обычных фермеров селекционеров. Ч. Дарвин создал учение о видах. Закон эволюционного развития видов удивительно точно, с математической ясностью и логикой объяснял всю совокупность биологических явлений, просто и убедительно решая запутанные загадки живой природы.
Весьма материалистически дарвиновская идея объясняет и происхождение органической целесообразности в природе, сводя её к борьбе за существование с выживанием приспособившихся особей к постоянно меняющейся внешней среде. Этот процесс продолжается непрерывно со дня создания жизни. Идет постоянная смена одних организмов другими, более соответствующих новым условиям.
В пятидесятые годы идет безустыльная работа над монографией (оно разрастается до 2300 страниц). Попутно Дарвин работает над множеством мелких разработок: работы об усоногих рачках, записки о червях.
1858 год–Дарвин получает от Уоллеса, молодого ученого занимающегося в Малайзии, знаменитую статью о взглядах Уоллеса на происхождение видов и несколько писем от него. Может это был удар? Но Уоллес «оказался великодушным и примерился с ролью Луны на небосводе, где солнцем был Дарвин» и уже 18 июля 1858 года, вместе с докладом и статьей Уоллеса, Ляйелл и Гукер зачитали очерк из «Происхождении видов». Так двадцатилетняя монументальная работа победила. Надо признать, что если бы не письма Уоллеса, послужившие толчком, может быть Дарвин не решился бы на революционное открытие и его работа не была опубликована. А теперь, после выхода очерка тезисов, работа над самой книгой ускорилась. Гексли писал: «Уоллес дал толчок, и Дарвин, кажется разошелся не на шутку. Я рад, что мы наконец по-настоящему познакомимся с его взглядами. Предвижу революцию».
Итак, благодаря помощи друзей и конкуренции, книга «Происхождение видов путем естественного отбора» была издана 24 ноября 1859 года, в этот же день весь её тираж (1250 экземпляров) был распродан. Это действительно была революция.
Теперь, оставив первую грандиозную работу Дарвина на пике её популярности, хотелось бы перейти к не менее замечательному открытию Дарвина, которое обычно ставят на второе место после «Происхождения видов», так как она вытекает и обосновывается из нее–а именно «Происхождение человека».
Поначалу он не помышлял писать такую книгу. Он по прежнему корпел над своим капитальным трудом о видах, выпуская дополнения и пополнения к каждому изданию нового тиража. А мир между тем ждал, когда, к тому времени уже авторитетный ученый, «учитель скажет слово в связи с вопросом вопросов». Дарвин же надеялся, что, может быть, такую книгу напишет кто-нибудь другой. Генсли например, уверенно и очень наглядно показал, что человек–животное, но так и не сумел показать, каким образом человек развился в столь необычайное животное. Главный вопрос, стоявший тогда, это в какой степени распространяется на человека теория Дарвина.