Вновь сказав о низкой степени шведских королей, которые должны сноситься только с Новгородом, и потребовав передачу Москве "титула и печати", царь затронул и вопрос о родословной Юхана III. При этом подчеркнуто говоря ему: "А то правда истинная, а не ложь, что ты мужичей род, а не государьской… А что ты пишешь за несколько сот лет в Свее короли бывали, и мы того не слыхали, опричь Магнуша, который под Орешком был, и то был князь, а не король..." (30). И он требует от него "подлиннее пришли государству своему писмо, как сам еси писал за четыреста лет (выделено мною. — В.Ф.), хто и которой государь после которого сидел на государьстве... первый король отец твой…а ты неведомо почему, сыскал у себя прежних королей... …И сам ты написал, что у вас королевство учинилось от Датцкаго королевства..." (31).
То, что шведы подали роспись своих королей именно "за четыреста лет", а не за какой-то иной срок, и куда не попадало время Ярослава Мудрого, подтверждает послание Юхана III от 17 июля 1571 г., содержание которого царь довольно пространно пересказал в своем ответе в октябре того же года. Король, получив предложение "мир учинити… по прежнему обычаю" с новгородскими наместниками, желает сносится только с Москвой. Вместе с тем утверждая, "что у Велико Новгородскои земле не есть бывало королевства или великои князство про себя сами особно, также что те короли или великие князи держали крепкии мир с королми и со государи свескими, как те грамоты укажют, которые деланы есть болши двусот лет, с единым королем был в Свее имянем Магнусом Ириковым сыном (32), после владения короля Карлусова времяни, которои владел от сех мест за четыреста лет (выделено мною. — В.Ф.)" (33).
"Король Карлус", имя которого Юхан III назвал Ивану IV, и отстоящий от монархов "за четыре ста лет", ѕ Карл Сверкерссон (1161ѕ1167). Это первый король Швеции, носивший имя Карл, хотя и именуемый в традиции Карлом VII по причине того, что Ю. Магнус (ум.1544) в "Истории готов и свеев" называет до него еще шесть "фантастических" Карлов. В 1161 г. Карл был избран королем Свеаланда, ставшего центром объединения Швеции (34). Обращение лишь ко времени Карла Сверкерссона свидетельствует, что шведы совершенно не брали в расчет более древние пласты времени. В столь важном для них вопросе статуса Швеции они даже проигнорировали Олофа Скётконунга, с которого хроника "Христианские короли Швеции", созданная в середине XIII в. (35), начинает свой отсчет. А ведь он ѕ отец Ингигерды, супруги Ярослава Мудрого, и, выходит, предок русского царя. Хотя более удобного случая с огромной выгодой обыграть факт наличия у Грозного "шведской крови" им было, конечно, не найти. В Швеции того времени говорили и о родстве Густава I с Эриком
Святым (1160) и даже со Стенкилем II, правившем с 1054 г. и основавшем новую династию (36). Но и в этих случаях личность Олофа Скётконунга и эпоха Ярослава Мудрого не затрагивались. А это значит, ни он сам, ни варяги, ни тем более их этнос абсолютно не интересовали шведов.
Переписка между монархами за 1571—1572 гг., хранящаяся в Государственном архиве Швеции (Sweden Riksarkivet. Muscovitica 671), показывает, что к Ярославу Мудрому и его варягам обратился с конкретными политическими целями именно Грозный, а Юхан III вынужден был лишь продолжить начатый им разговор. В октябре 1571 г. царь, отвергая предложение короля вести переговоры с Москвой, сослался на "старину": "…При великом государе Ярославе Георгии, которои в чюди в свое имя в Вифлянскои земле град Юрьев поставил, и тот тогды самодерствовал в своеи отчне в Великом Новгороде. А не токмо Вифлянская земля и Свеиская послушна была, и заморские немцы на воину с ним хаживали, то в летописцех в старых и в кронокех написано (выделено мною. — В.Ф.). А за некоторою новгородцов послугю их пожаловал, дал лготу на многие лета…". Довод своего противника, что "в Новегороде королевство или князство собно было, иноб потому тогды и ссылка была", царь отвел тем, что новгородцы от Ярослава "до деда нашего самодержства в той волготе были, а князей имяли от наших прародителей самодерства… ино и тогды было под нашего самодерства властию, а не особное государство" (37).
На слова царя, что Ярославу Мудрому "не токмо Вифлянская земля и Свеиская послушна была", Юхан III 31 июля 1572 г. раздраженно ответил: "А что ты пишешь, что один из твоих предков по имени Ярослав Георгий имел якобы Швецию под своим началом, того в наших книгах нет, то ты сам сочинил по своему велему разуму" (38). Именно эта реплика и вынудила Грозного вновь обратиться к личности Ярослава Мудрого в письме от 11 января 1573 г., при этом назвав его "заморских немцев" "варягами-немцами": "…С великим государем самодержцем Георгием-Ярославом на многих битвах бывали варяги, а варяги — немцы…". И царь завел речь о своем прародителе в самый разгар Ливонской войны, в канун начала борьбы со Швецией за Ливонию, чтобы обосновать права России на Прибалтику, в прошлом находившуюся под юрисдикцией русских властей, древнейший город которой — Юрьев (Тарту) — был основан в 1030 г. русским князем, носившим христианское имя Георгий-Юрий. Вот почему, начиная с 1559 г., в переписке с польской и шведской сторонами в царском титуле
Ливония упоминается в неразрывной связи с названием города Юрьева, как ее исторической столицы и как ее символа: "государь земли Ливонские града Юрьева", "обладатель Ливонской земли града Юрьева" (39).
Видимо, впервые имя Ярослава Мудрого как основателя Юрьева и, следовательно, изначального владетеля Ливонии появляется в 1559 г. в письме Грозного датскому королю Фредерику II. Царь, заверяя его "в приятельстве и союзной любви", вместе с тем объясняет ему, что "тому уже 600 лет, как великий государь русский Георгий Владимирович, называемый Ярославом, взял землю Ливонскую всю и в свое имя поставил город Юрьев, в Риге и Колывани (Таллине. — В.Ф.) церкви русские и дворы поставил и на всех ливонских людей дани наложил". После чего предостерегает датского монарха, чтобы тот "в наш город Колывань не вступался бы" (40). В том же ключе дан и ответ царя императору Священной Римской империи Фердинанду (1560) на его предложение посреднических услуг в заключении мира между Россией и Ливонией. Император был в курсе, что Ливонская война началась "под предлогом каких-то податей, или иных поборов от Дерптского епископства". Иван IV опять же ссылкой на своего прародителя обосновывает законность действий России в Прибалтике, ибо ливонцы "находились со времен великого (князя) Юрия и по настоящее время под нашим подданством, в доказательство чего, предшественник наш русский царь Юрии… построил… крепость по его имени прозванную Юрьев, иначе Дерпт, а также многие иные города...", но сейчас они нарушили "присягу и письменныя обязательства скрепленныя печатьями... отказались платить денежные недоборы с искони на них лежавшие" (41).
Русская дипломатия обращалась к "старине" Ярослава Мудрого вплоть до заключения Столбовского мира. В январе-июле 1575 г. на р. Сестре проходил съезд шведских и русских послов. В царском "наказе" послам предписывалось говорить, что "Лифлянская земля вотчина искони бе государей наших… великий князь Ярослав в своей отчине в Вифлянской земле город Юрьев поставил, и от тех мест много лет государям нашим дань давали..." (42). В январе 1616 г. между Россией и Швецией начались Дедеринские переговоры. На встрече 7 января наши послы потребовали возвращения лифляндских городов и Новгорода, потому как "Лифляндия за нами от прародителей государей наших, от государя Георгия Ярослава Владимировича, который построил Юрьев Ливонский в свое имя; а Новгородское государство было за российскими государями во времена Рюрика и ни за кем, кроме российских царей не бывало" (43).
Приведенный материал показывает, что, во-первых, речь о варягах эпохи Ярослава Мудрого завела русская сторона, а не шведская, которая при этом никак не поддержала разговора на "варяжскую" тему, и, во-вторых, что Грозный не считал варягов своего прародителя за шведов. Но тогда кого следует понимать под "заморскими немцами" и "варягами-немцами" великого киевского князя посланий Ивана IV к Юхану III?
Еще М.В.Ломоносов указывал, что варягами "назывались народы, живущие по берегам Варяжского моря", что они "от разных племен и языков состояли и только одним соединялись обыкновенным тогда по морям разбоем" (44). С.М. Соловьев, серьезно критикуя Ломоносова, вместе с тем в особую заслугу ему ставил именно то, что он отрицал этническое содержание термина "варяги", и вслед за ним под варягами разумел либо "все прибалтийские жители, следовательно, и славяне", либо в основном европейские дружины, "сбродную шайку искателей приключений" (45). Историк А.Г. Кузьмин установил, что собственно варягами были "варины", "вары", "вагры", населявшие Вагрию, затем варягами стали называть на Руси всю совокупность славянских и славяноязычных народов, проживавших на южном побережье Балтики от польского Поморья до Вагрии включительно, а еще позднее ѕ многих из западноевропейцев (46).