Смекни!
smekni.com

Мифы и реальность Санкт-Петербурга (стр. 1 из 2)

РЕФЕРАТ

МИФЫ И РЕАЛЬНОСТЬ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА

Санкт-Петербург

2004 г.

СОДЕРЖАНИЕ:

Введение.. 3

1.Мифология Санкт-Петербурга.. 4

2. Памятники Петербурга как символы мифологии и реальности.. 7

Заключение.. 10

Список литературы... 11

Любой вопрос о Петербурге вызывает гамму ассоциаций, особую переполненность души и сердца. О Петербурге в принципе невозможно говорить с помощью строго логического дискурса. Город, не знавший в своей истории классического европейского средневековья, тем не менее, является городом древним, мудрым, в чем-то глубоко иррациональным и вполне соответствующим критериям европейской «столичности».

Петербург принято считать произведением совершенным, завершенным и эстетически целостным. Между тем, в архитектуре Петербурга сокрыта целая вереница противоречий и недомолвок. Чего стоит только полулегендарная история с «кривым» Невским проспектом, ломающимся в районе Московского вокзала, хотя задумывался он изначально как прямая «першпектива», связывающая между собой два удобных выхода к Неве. Согласно легенде, прорубая болотистую лесину, проектировщики ошиблись в расчетах. Или же Казанский собор, который должен был представлять собой в окончательном варианте некое подобие римских соборов: напротив нынешнего Казанского планировалось соорудить точно такой же, зеркальное его отражение. «Римский проект», однако, не состоялся. Петербург так и не увидел классической круглой площади, которая могла бы образоваться во внутреннем пространстве собора. Не состоялся и другой «итальянский проект», согласно которому нынешние Линии Васильевского острова должны были стать подобием венецианских каналов.

Город удивительным образом «недостроен», половинчат, хотя внешняя его оболочка не выдает секретов.

Миф Петербурга складывался под воздействием многих идей, культурных традиций и политических концепций, что предопределило в целом его непростую судьбу. До сих пор не ясно, какой он подлинный облик Петербурга: «мистический» или «блистательный».

Библиография о Санкт-Петербурге очень обширна, поэтому представить ее во всей полноте в рамках данной работы невозможно. Анализируя различные источники, автор постарался выявить наиболее яркие суждения и поэтические образы города в представлениях краеведов, историков, философов, поэтов и писателей.

Один из доминирующих мотивов в творчестве многих мыслителей - особая миссия Петербурга, его ментальная связь с историей Россией и т.п. В «Петербургских пророчествах» В.Вейдле устами одного из своих респондентов замечает: «Петербург - искусственный город, возникший необычайно быстро, и когда российское государство распадется, он исчезнет с такой же быстротой»[1].

Н.П.Анциферов, один из самых тонких исследователей культуры Петербурга, писал: «Пушкин был последним певцом светлой стороны Петербурга... Его строгая красота словно исчезает в туманах»[2]. И дальше: «...слышится похоронный звон Петербургу, умышленному и неудавшемуся городу»[3].

Целая вереница еще более трагических и «пророческих» определений Петербурга принадлежит поэтам «Серебряного века», среди которых: А.Белый, А.Блок, З.Гиппиус, О.Мандельштам, И.Анненский, А.Ахматова.

Не вызывает сомнений тот факт, что от Петра до Николая I архитектурный облик Петербурга воплощал идеи величия Российской империи, разрыва с старомосковской «дикостью», торжество прогресса, порядка, закона. Литература XYIII- первой трети XIX века от Прокоповича до Батюшкова воспринимала этот комплекс идей и, в общем, разделяла их. Город, построенный с чистого листа, олицетворение будущности России воспринимался в духе идей прогресса и Просвещения. Петр I оптимистически попирал змею и оправданно поднимал Россию на дыбы.

Со времен пушкинского «Медного всадника» и вплоть до начала XX века отношение к императорской России и к ее державному основателю резко меняется. И западники, и славянофилы считают Петербург воплощением строя основанного на произволе над человеческой личностью. Для славянофилов важна еще и культурная чуждость России постпетровской культуры и архитектуры этих, словами Достоевского, «языческих храмов в чухонских болотах». В результате классический Петербург воспринимается как бездушное скопище казарм и дворцов - нечто глубоко формальное, неоригинальное, второсортное. Это ощущение города пропагандируется «властителями дум» от Гоголя и Лермонтова до Достоевского и Салтыкова-Щедрина. Оно продолжается в XX веке у символистов - прежде всего у Блока.

В советское время изучение классического Петербурга становится на некоторое время одной из немногих легально возможных в Ленинграде форм ностальгии по старому Петербургу. «Летний сад», «Царское село», «Мойка, 12» становятся понятиями-символами. От Анциферова и Яцевича до Грабаря, Аркина и Гримма книги местных краеведов и историков архитектуры несут зашифрованное послание об имперском прошлом. С другой стороны официальная сталинская Россия черпает в классицистическом Петербурге некую модель для заимствования этикета, архитектурных форм, геополитических идей. С 1950-х годов интерес к классическому Петербургу вытесняется двумя другими мифами о Петербурге серебрянного века и о Петербурге Достоевского (только декабристский миф в брежневское время обращен собственно к «золотому веку»). Внимание к классике в середине 1990-х связано с конъюнктурой международного антикварного рынка, где всегда котировался «имперский» стиль.

Цельного мифа о Ленинграде не было. Ранняя версия (до середины 1920-х) годов исходила из идеи Петрограда как четвертого Рима, города в котором началась мировая революция. Ленин становился в ряд с Константином и Петром. Москва в будущем должна была оставаться столицей РСФСР, Петербург столицей всемирного СССР, местоположением Коминтерна, председатель которого, Григорий Зиновьев именно здесь имел свою ставку. Кировский и раннеждановский миф - Ленинград, колыбель трех революций, город особый, но все же явно второй в СССР. Рудименты петроградского и петербургского мифа считались политически опасными. При всем своем различии «Дело краеведов» и «Дело ленинградского центра» были направлены против местного регионализма.

В послевоенное время появляется «блокадный миф», дополняющий кировско-ждановский. И Киров и в особенности блокада становятся частью народного ленинградского мифа.

В постсоветское время постепенно создается миф романовско-ходыревский, имеющий две инкарнации - коммунистическую и внепартийно-ностальгическую.

В первой - Ленинград, город, где без задержек платили пенсии, дети ездили в пионерские лагеря, не было бандитов и нищих, комсомол отличался боевитостью, строилось муниципальное жилье.

Во втором варианте - советский Ленинград город особой духовной культуры, город Мравинского, Товстоногова, Акимова, истинной культуры, самый рафинированный город СССР (отсюда идея «культурной столицы»). И наконец, ленинградский неофициальный миф. Ленинград - город Бродского, Довлатова, «Сайгона», Гребенщикова, Науменко, Цоя, «Митьков», «системы» - столица неофициальной России.

Не удалось найти не одного исследования, посвященного изучению современного мифа нового - «возрожденного» Петербурга. Пришел рынок, и мифы закончились. Несмотря на пышность 300-летия, очевидно, что город переживает не лучшие времена.

2. Памятники Петербурга как символы мифологии и реальности

В Петербурге, несомненно, существуют метафизические «точки», суть которых остается неизменной вне зависимости от внешнего антуража и политической ситуации. В них история как бы замыкается на самой себе, создавая удивительные центры культурного притяжения.

Многие памятника города прямо или опосредованно связаны с его основателем Петром I. Судьбу реального Петра Великого почти досконально повторяют памятники императору, частично уничтоженные, частично ставшие метафизическим символом «жизненной смерти» (Медный всадник, Восковая персона из эрмитажной коллекции). Шемякинский памятник Петру возникает совершенно неожиданно, возникает как надежда на покаяние. Но все же - из посмертной маски Петра, символа состоявшейся смерти. И очень двусмысленными видятся сегодня попытки превратить Петра в нового идола, заместить его фигурой идолов «употребленных» (сюжет с заменой бюста на московском вокзале). Что-то до боли знакомое, уже состоявшееся и никчемное слышится в этих играх, и как-то слаба надежда на то, что симуляция жизни воссоздаст пространство жизни подлинной[4].

В отношении триумфаторской фигуры Петра акт покаяния состоялся в тот момент, когда во внутреннем пространстве Петропавловской крепости появился иной по своему решению памятник Петру, памятник работы М. Шемякина. В спорах по поводу «неправедного эпатажа» потонула главная идея памятника, если рассматривать последний в зримом контексте исторической судьбы города. А именно идея состоявшейся исповеди. Памятник императору, созданный скульптором, конечно же, амбивалентен по замыслу. Это – «святой черт», образ, так популярный в русском самосознании последних четырех столетий. Образ императора замыкает треугольник, начинающийся на Сенатской площади, проходящий незримой линией через Инженерный замок и наконец-то завершенный внутри Петропавловской крепости. Образ триумфаторства находит здесь свою антитезу.

Удивительные метаморфозы, сопровождающие фигуру Петра в отечественном самосознании, хорошо проиллюстрированы в антологии «Реформатор: Русские о Петре I». Образ императора последовательно деформируется и демистифицируется в оценочных суждениях его современников (и наследников). «Творец России», «спаситель отечества», «просветитель-универсалист» постепенно обращается в «нетрадиционного самодержца», «антипатриота», «псевдореформатора», «религиозного отступника», «человека крайностей» и даже «русского лешего»[5].