В этой стране, где Гулливер оказывается даже больше (или, точнее, меньше), чем просто карлик, он претерпевает множество приключений, попадая в итоге снова к королевскому двору, становясь любимым собеседником самого короля. В одной из бесед с его величеством Гулливер рассказывает ему о своей стране - эти рассказы будут повторяться не раз на страницах романа, и всякий раз собеседники Гулливера снова и снова будут поражаться тому, о чем он будет им повествовать, представляя законы и нравы собственной страны как нечто вполне привычное и нормальное.
А для неискушенных его собеседников (Свифт блистательно изображает эту их простодушную наивность непонимания!) все рассказы Гулливера покажутся беспредельным абсурдом, бредом, подчас просто выдумкой, враньем: "Мой краткий исторический очерк нашей страны за последнее столетие поверг короля в крайнее изумление. Он объявил, что, по его мнению, эта история есть не что иное, как куча заговоров, смут, убийств, избиений, революций и высылок, являющихся худшим результатом жадности, партийности, лицемерия, вероломства, жестокости, бешенства, безумия, ненависти, зависти, сластолюбия, злобы и честолюбия".
Блеск! Еще больший сарказм звучит в словах самого Гулливера: "...мне пришлось спокойно, терпеливо выслушивать это оскорбительное третиро-вание моего благородного и горячо любимого отечества...
Но нельзя быть слишком требовательным к королю, который совершенно отрезан от остального мира и вследствие этого находится в полном неведении нравов и обычаев других народов. Такое неведение всегда порождает известную узость мысли и множество предрассудков, которых мы, подобно другим просвещенным европейцам, совершенно чужды". И в самом деле - чужды, совершенно чужды! Издевка Свифта настолько очевидна, иносказание настолько прозрачно, а наши сегодняшние по этому поводу естественно возникающие мысли настолько понятны, что тут не стоит даже их комментировать.
Столь же замечательно "наивное" суждение короля по поводу политики: бедный король, оказывается, не знал ее основного и основополагающего принципа: "все дозволено" вследствие своей "чрезмерной ненужной щепетильности". Плохой политик! И все же Гулливер, находясь в обществе столь просвещенного монарха, не мог не ощущать всей унизительности своего положения - лилипута среди великанов - и своей в конечном счете несвободы. И он вновь рвется домой, к своим родным, в свою столь несправедливо и несовершенно устроенную страну. А попав домой, долго не может адаптироваться: все кажется... слишком маленьким. Привык! В части третьей книги Гулливер попадает сначала на летающий остров Лапуту. И вновь все, что наблюдает и описывает он, - верх абсурда, при этом авторская интонация Гулливера - Свифта, по-прежнему невозмутимо-многозначительная, исполнена неприкрытой иронии и сарказма. А когда Гулливер с острова спустится на "континент" и попадет в его столицу город Лагадо, он будет потрясен сочетанием беспределье ного разорения и нищеты, которые бросаются в глаза повсюду, - и неких оазисов порядка и процветания: оказывается, оазисы эти - все, что осталось от прошлой, нормальной жизни. А потом появились некие "прожектеры", которые, побывав на острове (т. е. по-нашему - за границей) и "возвратившись на землю... прониклись презрением ко всем... учреждениям и начали составлять проекты пересоздания науки, искусства, законов, языка и техники на новый лад".
И находятся те, кто так позволяет себя дурачить и водить за нос... А лингвистические усовершенствования! А школа политических прожектеров! Утомившись от всех этих чудес, Гулливер решил отплыть в Англию, однако на его пути домой оказался почему-то сначала остров Глаб-бдобдриб, а затем королевство Лаггнегг. Надо сказать, что по мере продвижения Гулливера из одной диковинной страны в другую фантазия Свифта становится все более бурной, а его презрительная ядовитость - все более беспощадной. Именно так описывает он нравы при дворе короля Лаггнегга.
А в четвертой, заключительной части романа Гулливер попадает в страну гуингнмов. Гуингн-мы - это кони, но именно в них наконец находит Гулливер вполне человеческие черты - т. е. те черты, каковые хотелось бы, наверное, Свифту наблюдать у людей. В услужении у гуингнмов живут злобные и мерзкие существа - иеху, как две капли воды похожие на человека, только лишенные покрова цивильности (и в переносном, и в полном смысле), а потому представляющиеся отвратительными созданиями, настоящими дикарями - рядом с благовоспитанными, высоконравственными, добропорядочными конями - гуингнмами, в коих живы и честь, и благородство, и достоинство, и скромность, и привычка к воздержанию...
В очередной раз рассказывает Гулливер о своей стране, о ее обычаях, нравах, политическом устройстве, традициях, и в очередной раз, точнее, более чем когда бы то ни было рассказ его встречает со стороны его слушателя-собеседника сначала недоверие, потом - недоумение, потом - возмущение: как можно жить столь несообразно законам природы? Столь противоестественно человеческой природе - вот пафос непонимания со стороны коня-гуингнма. Устройство их сообщества - это тот вариант утопии, какой позволил себе в финале своего романа-памфлета Свифт: старый, изверившийся в человеческой природе писатель, вдруг решивший чуть ли не воспеть примитивные радости, возврат к природе, - что-то весьма напоминает вольтеровского "Простодушного".
Но Свифт отнюдь не был "простодушным", и оттого его утопия выглядит утопично даже для него самого. Проявляется это прежде всего в том, что именно эти симпатичные и добропорядочные гуингнмы изгоняют из своего "стада" затесавшегося в него "чужака" - Гулливера. Ибо он слишком похож на иеху, и им дела нет до того, что у Гулливера с этими существами общее имеется только в строении тела. Нет, решают они, коль скоро он - иеху, то и жить ему должно рядом с иеху, а не среди "приличных людей", то бишь коней. Утопия не получилась, и Гулливер напрасно мечтал остаток дней своих провести среди этих симпатичных ему добрых зверей. Идея терпимости оказалась чуждой даже им. И потому собрание гуингнмов, в описании Свифта напоминающее точь-в-точь платоновскую Академию, принимает "увещание" - изгнать Гулливера как принадлежащего к породе иеху.
И герой наш завершает свои странствия, в очередной раз возвращаясь домой, "удаляясь в свой садик в Редрифе наслаждаться размышлениями, осуществлять на практике`превосходные уроки добродетели...".
Ю. Г. Фридштейн Академики Лагадо - ученые Большой Академии, отряд прожектеров, которые "изобретают новые методы земледелия и архитектуры и новые орудия и инструменты для всякого рода ремесел и производств, с помощью которых, как они уверяют, один человек будет исполнять работу за десятерых; в течение недели можно будет воздвигнуть дворец из такого прочного материала, что он простоит вечно, не требуя никакого ремонта; все земные плоды будут созревать во всякое время года по желанию потребителей...". Как убеждается Гулливер, ни один из этих грандиозных проектов не доведен до конца, тогда как страна "приведена в запустение, дома в развалинах, а население голодает и ходит в лохмотьях". Один из А.
Л. восемь лет разрабатывает проект извлечения солнечной энергии из огурцов, чтобы затем пользоваться ею для согревания воздуха в случае холодного и дождливого лета. Другой "изобретательный архитектор" придумал новый способ постройки домов, начиная с крыши и кончая фундаментом. Верхом безумия оказывается проект по превращению человеческих экскрементов в те питательные вещества, из которых они образовались. Столь же абсурдной и невероятной выглядит деятельность прожектеров в области отвлеченных наук (философия, политика, поэзия, право, математика). При всей своей нелепости проекты до известной степени соответствбвали реальности свиф-товской эпохи и подразумевают действительно проводимые в то время опыты, отчеты о которых публиковались в трудах английского Королевского общества. Эксперименты в политической сфере не менее абсурдны.
Описывается проект ученого, который предлагает для примирения враждующих партий разрезать головы их лидеров, меняя местами затылки противников, что приведет "к доброму согласию и породит умеренность и правильность мышления".
Великаны - жители вымышленного государства Бробдингнег. Вернувшись из Лилипутии, Гулливер снова отправляется в путешествие. Из-за сильной бури корабль Гулливера отклоняется от курса, и команда высаживается на встретившийся остров, где герою является нечто поразительное - люди исполинского роста. Вскоре Гулливер смог убедиться, что В. не страшные чудовища, а такие же люди, как он сам.
Бробдингнег схож с любым европейским государством того времени. Однако здесь все укрупнено и производит подчас отталкивающее впечатление (например, увиденная Гулливером грудь кормилицы со всеми морщинами и прожилками).
Тем не менее для героя страна В. намного привлекательнее Лилипутии. Король Бробдингнега, мудрый, добрый и проницательный монарх, "презирает всякую тайну, утонченность и интригу как у государей, так и у министров". Он издает простые и ясные законы, заботясь о благополучии своих подданных, и не возвышает себя над другими, как король Лилипутии. Жители Бробдин-гнега кажутся Гулливеру людьми достойными и почтенными, хотя лишенными интеллектуальных достоинств.
"Знания этого народа очень недостаточны: они ограничиваются моралью, историей, поэзией и математикой".
Волшебники - обитатели острова Глаббдобд-риб, где живут одни чародеи. Они вступают в браки только между собой, а старейший в роде является Правителем. Ему дано по своему желанию вызывать к жизни мертвых, заставляя их служить себе в течение двадцати четырех часов. Благодаря магическим дарованиям Правителя Гулливер получает возможность увидеть мир от древнейших времен до современности. Сопоставление оказывается не в пользу последнего: парламент предстает как "сборище разносчиков, карманных воришек, грабителей и буянов". По словам Гулливера, он "больше всего наслаждался лицезрением людей, истребивших тиранов и узурпаторов и восстановлявших свободу и права угнетенных народов". Примером такого героя является Брут, который воплощает "самую современную добродетель, величайшее бесстрастие и твердость духа, преданнейшую любовь к родине и благожелательность к людям". Среди достойных славы людей назван и Томас Мор, автор "Утопии".