Наконец приехали в Дэбльтоун, кондуктор разбудил Матвея, объясняя жестами, что пора выходить. Судья на платформе поговорил с полицейским, обязав его следить за подозрительным господином. Матвей вышел из ваго-1 на, сел на скамью и просидел до утра, ему некуда было идти, он не может объяснить свои намерения.
К утру появился человек, утверждающий, что приезжий — не кто иной, как “дикарь”, убивший полицейского в Нью-Йорке. Приезжий требовал от судьи арестовать “дикаря”. Дикинсон дал телеграмму Нилову и лег спать, уверенный, что у полиции Дэбльтоуна надежный помощник.
Полицейский Джон Келли, карауливший Матвея, утром доложил судье, незнакомец сидит на прежнем месте, как побитая собака, вокруг собираются жители городка. Когда полицейский подошел поближе, “незнакомец потянулся к руке Джона и хотел ее укусить”, — утверждал Келли. Из толпы вызвали женщину, отец которой был поляком. Она же помнила лишь слова песни: “Наша мат-ка... куропат-ка... // Рада бить дет-ей...” Матвей вздрогнул, услышав звук родной речи. Он бросился к женщине, но его путь преградил полицейский. Матвей бессильно схватился за ручку скамейки. У него был затравленный вид. Перед глазами вдруг встала картина корабля, на котором он прибыл в Америку, и похорон отца Анны. Матвея испугал мираж. Протерев глаза кулаком, он увидел, как полицейский скалится над рукой судьи, пытаясь ее укусить. Матвею стала понятна реакция американцев. Он крикнул: “Неправда!” — и кинулся к судье объяснить свой посту- . пок. Всех, стоящих на пути, Лозинский раскидал, неизвестно, что бы произошло, не появись Нилов. Он доброжелательно спросил: “Эй, земляк! Что это вы тут натворили?” Матвей бросился к руке новоприбывшего, стал целовать ее, рыдая, как ребенок. Вскоре все выяснилось. Судья был горд своей “великой миссией” в решении загадки “дикаря”.
На следующий день газета города Дэбльтоуна вышла с портретом “мистера Метью” (Матвея). Отныне раскрыт секрет необычного поведения незнакомца. Описывалась личность Матвея, он характеризовался прекрасным кротким человеком — узнав, что полицейский Гопкинс жив и здоров, Матвей, по утверждению газеты, был счастлив. Жест, понятый Гопкинсом неправильно, был выражением покорности и почтения. После благополучно закончившегося разбирательства Нилов отвел Матвея к себе на квартиру.
Матвей проспал целые сутки. Придя с работы, Нилов покормил гостя, Лозинский же чувствовал некоторую неловкость перед “барином Ниловым”. На следующий день Евгений предложил Матвею работу на лесопилке. Лозинский согласился. Матвей работал усердно, вскоре он обнаружил, что за вычетом еды и платы за квартиру у него остается достаточно денег, которые он решает копить для возвращения на родину. Нилов отговаривает Матвея от этой бессмысленной затеи. В Америке Матвей может осуществить свои мечты о хозяйстве, доме, детях. “Все это вы можете найти здесь! Зачем же вам уезжать?” Молодой человек спросил Лозинского, узнал литот его? Да, Матвей вспомнил своего бывшего барина, отдавшего лозищанам спорные земли после смерти отца. Евгений благодарен Америке, здесь “бывшие враги” встретились друзьями, как братья. “За это одно я буду благодарен этой стране”. Нилов рассказал, что он возвращался в Россию и уезжал опять. Там ему не хватало свободы, а здесь — родины.
Несколько пообвыкнув, выучив язык, Матвей перешел работать на ферму к немцу, ценящему его силу. Матвей научился работать на машинах. Через год Нилов устроил его инструктором в-еврейскую колонию. Нью-йоркские газеты мало печатали о событиях, происшедших в Дэбльтоуне, поэтому ни Дыма, ни Анна ничего не знали о Матвее. Живя в колонии, Матвей очень изменился. Со временем он стал часто вспоминать Анну и обещание, данное ей. Через два года он приехал за девушкой. В первый момент Анна испугалась, вообразив перед собой призрака, потом обрадовалась возвращению Матвея. Перед отъездом к нему Матвей и Анна пошли на пристань Нью-Йорка — посмотреть, как подходят пароходы из Европы. Сердца их сжимала жгучая печаль, но о возвращении на родину не могло быть и речи. Надо строить жизнь и пускать корни здесь, в “новом свете”.