Без языка. Короленко В.Г.
Волынская губерния — сторона спокойная, тихая, немного даже сонная. Городок Хлебно напоминает поселок, а рядом село Лозищи и все жители в нем — Лозинские, поэтому у многих прозвища — звери, птицы, возница, колесо. Ходили слухи, что были лозищане “реестровыми казаками”, за что-то пожалованные дворянством. Но теперь жители закопали в землю свои при-вилегии и жили ни мещанами, ни мужиками, говорили по-малоросски, но с волынским говором с примесью русских и польских слов, исповедовали греко-униатскую веру, а затем были причислены к православию. Они чище крестьян, все сплошь грамотные, про них говорили — гордецы. Вспоминая о прошлом, лозищане недовольны настоящим.
Осипу Лозинскому жилось плохо: земли мало, аренда тяжелая, хозяйство бедное. Он женат, но детей еще нет. Подумав, что детям придется сложнее, Осип “взял ноги за пояс и пошел искать счастье”. Он оказался одним из немногих, кто не пропал и отыскался, “видно, был человеком с головой”... Через год или два после его ухода в Лозищи пришло письмо с большой рыжей маркой, какой и не видывали здесь. Письмо перечитали многие: писарь, учитель, священник, пока, наконец, оно не попало адресату: Катерине Лозинской, жене Иосифа Оглобли, в Лозищах. Письмо пришло из Америки, из губернии Миннесота. В нем сообщалось, что Осип не пропал, работает в “фарме”, но вскоре надеется сам стать хозяином. Впрочем, в Америке и работнику лучше, чем “иному хозяину в Лозищах. Свобода в этой стране большая. Земли много, коровы тучные, лошади, как быки. Людей с головой и руками уважают и ценят”. Лозинский уже участвовал в выборах президента страны... Только скучно ему без жены, поэтому накопил он деньги на билет, который и посылает в письме. По этому билету повезут Катерину бесплатно по всем землям, стоит ей добраться до немецкого города Гамбурга. Читая письмо, люди понимали, заплачено за билет Лозинским немало денег, а это значит не пропал он, а отыскал свою долю. Писарь долго раздумывал, прежде чем отдать Катерине письмо с билетом. Хотел сам воспользоваться, но билет был именной, женский.
Взяв письмо, Катерина расплакалась, “и от радости тоже плачут”. Женщина боялась отправляться в неизвестность. Она упала в обморок, поэтому пришлось брату “Матвею Лозинскому, по прозванию Дышло, нести ее на руках в ее хату”. О жизни в Америке по деревне ходили разные слухи и, казалось, не останется жителей, все кинутся за счастьем. Но поговорили и забыли, кроме двоих: брата Катерины Матвея и его друга Ивана Лозинского Дымы. Узнав о их планах, люди смеялись: “Да где же тебе, Матвей, в такую даль забираться? Ты глуп, а Иван слаб. Да вас там в Америке гуси затопчут”. Но Дышло решил от сестры не отставать. “Так и поехали втроем в дальнюю дорогу...” Долго они путешествовали, наконец прибыли в Гамбург и сразу пошли на пристань, там толчея, не пробиться. Маленький катерок перевозит пассажиров с пристани на океанский пароход. Лозищане сразу сообразили, что он отправляется в Америку. Дышло всех растолкал, пробились к сходням. Катерину пропустили по билету, а мужчин задержали, хотя они совали деньги — не бесплатно собирались ехать. Катерина перебралась на пароход, вскоре он уплыл. Лозищане опешили, никак не могли взять в толк, что им делать. Контролер, задержавший их на пристани, пригласил пить “шнапс”, только это и поняли из его непонятного лепета. В кабаке бедолаги встретили земляка, объяснившего, что надо было купить билет. Через неделю отправляется еще один пароход с эмигрантами в Америку, будет пароход и раньше, но билеты на него дороже. Дышло хочет догнать сестру, поэтому решает взять билеты именно на этот пароход. На следующий день они отплыли из Гамбурга.
Плавание по морю поразило лозищан. Они впервые видели необъятный океан, вызывающий необычные философские мысли о вечности природы, ее гармонии, ничтожности человека в этом бесконечном мире. Конечно, Дышло не мыслил так стройно, он смутно осознавал страх перед глубиной океана. Ему казалось, что кто-то незримый и великий наблюдает за людьми, распоряжаясь их судьбами. В шторм Дыма страдал от морской болезни, а когда море успокоилось, стал общаться с другими эмигрантами, пытаясь выяснить, что такое “большая свобода в Америке”. Знающие люди объяснили, — это огромная женская статуя с факелом в руке. Но лозищанам не понравилось такое объяснение, они чувствуют другой смысл этого слова.
В седьмой день путешествия на море пал сильный туман. Пароход едва двигался, подавая сигналы.'В это время на корабле умер пассажир. Его завернули в саван и похоронили в морской пучине. О нем горько плакала молодая девушка, оставшаяся сиротой. В тумане пароход едва не столкнулся с айсбергом. Матвей никогда не видел такую махину льда. Позже Лозинский Дышло опять столкнулся с плачущей девушкой. Он стал ее утешать. Дать ее умерла еще на родине, отец — на пароходе. Сирота страшится неизвестности, ожидающей ее в незнакомой стране. Матвей решает, если найдет свою долю в далекой Америке, “это будет и твоя доля, малютка”.
На двенадцатый день путешествия лозищане увидели пассажиров, стол-1ИВШИХСЯ на носу судна, очевидно, берег недалеко. Через некоторое время _тал проступать маяк. И наши путешественники явственно увидели: “...стояла огромная фигура женщины с поднятым в руке факелом”, вскоре показались и высокие дома. Пароход вошел в порт, но пассажиров не ссаживали. Ночь они провели на пароходе. Только на следующий день небольшой катерок подтягивал и толкал его к пристани. Плавание закончилось, но нашим путешественникам боязно покидать привычную палубу. Они робко сошли по трапу, девушка жалась рядом.
Путешественники очень обрадовались, когда на пристали увидели “соотечественника”: “Жид! А ей же Богу, пусть меня разобьет ясным громом, если это не жид! — первым увидел Дыма, указывая на какого-то господина. Обрадовались этому человеку, как родному. Да и жид, заметив белые свитки и барашковые шапки, тотчас подошел и поздоровался. Он оказался “господином Борком”. У него подходящее помещение для приехавших и для барышни “особо”. Он окликнул сына, взявшего у девушки “узелок, и вся процессия двинулась по улице”. Анна очень испугалась, когда над ее головой пронесся поезд. Приезжие “посмотрели с разинутыми ртами, как поезд прогнулся в воздухе змеей, повернул за угол, чуть не задевая за окна домов, и полетел опять по воздуху дальше, то прямо, то извиваясь...”. Наши путешественники шли и шептали молитвы, а за ними увязались какие-то черные дьяволята, швыряющиеся кожурой неизвестного фрукта (банановой кожурой). Дыма предложил позвать полицию, но Борк отговорил, здесь не принято по каждому поводу беспокоить полицейских. Мальчишки веко-ре отстали. Борк пригласил подняться по лестнице, ведущей к платформе того самого поезда, который недавно пронесся над их головами и так напугал. Дыма наотрез отказался идти в “летающий поезд”, только страх остаться в одиночестве заставил его подняться за остальными на платформу. Оказалось, путешествовать в поезде не страшно.
Вскоре они разместились у мистера Борка в десятиместной просторной комнате. Анна поселилась с дочерью хозяина Розой.
Дыма удивительно быстро приспосабливался к местным порядкам. Матвея же тяготит чужбина. Разговор с соотечественницей “строгой барыней” усугубляет это настроение. Она пришла нанимать Анну себе в прислуги, но пока ушла ни с чем. Лозищане написали письмо Осипу, надеясь на его помощь. Пока живут у Борка, удивляясь необычности порядков и нравов “нового света”. Дыма уговаривает Матвея драться с ирландцем на деньги. Но Лозинский Дышло не соглашается, он не привык пользоваться своей силой, а тем более ее продавать. Матвея удивляет, что евреи в Америке не чтут “святую субботу” так, как это делали в России. Борк объясняет это новыми обстоятельствами: необходимостью работать: ни одному хозяину не понравятся прогулы работника даже по религиозным соображениям. Борк объяснил, что религия приспосабливается к новым условиям, давая послабления, чтобы не отпугнуть верующих от церкви. Матвею это непонятно и не по нраву. На предложение Борка постричься Матвей сердится. Он хочет сохранить свой вид независимо от места проживания. Стрижку и смену одежды он воспринимает как отказ от вековых традиций предков, родины, религии.
Лозищане мечтают о лучшей жизни в некоей фантастической деревне со счастливыми жителями. Ночью Матвей видит сон: будто некто кричит: “Глупые люди, бедные, темные люди. Нет такой деревни...” Прежние приятели умерли. Тебя мать родная не признает, когда предстанешь перед ней... и внуки ее будут американцы... Матвей в ужасе проснулся. Его настроение еще больше испортилось, когда увидел постригшегося Дыму, похожего теперь на американского бродягу. Дыма обиженно рассказал Матвею, что здесь любят драться, боксировать за деньги. Он поспорил, что Матвей самый сильный и легко одолеет соседа-ирландца. В это время Анна и дочь Борка Роза вспоминали о своих семьях. Анна боялась рассказать, что ее брат участвовал в еврейском погроме, и за это посажен в тюрьму. Позже она обрадовалась, что сдержалась, не разоткровенничалась. Мать Розы умерла после еврейского погрома, напугавшись происшедшего. Поговорив и помолившись, девушки легли спать.
С этого времени у Дымы стал резко портиться характер, он связался с американцами, водил с ними компанию, выясняя, как можно заработать на жизнь. Вскоре он предложил Матвею продать свои голоса на выборах мэра. Матвей наотрез отказался, Дыма окончательно отдалился от приятеля.
Письма от Осипа все не было, Матвей скучал, сидя дома за чтением Библии. Опять Дыма завел разговор о боксе. Борк поддержал его: американцы любят бои, делая крупные ставки на сражающихся. Матвей обругал их лодырями и отказался драться. Дыма продолжал общаться со своими новыми приятелями “американцами”. Однажды Дыма подошел к сидящему Матвею и попросил его подраться с ирландцем. Матвей степенно отказался. Ирландец погасил газовый рожок, мешая Матвею читать. Лозинский двинул его локтем, чтобы не мешался. Ирландец упал, но потом опять полез в драку. Матвей встал, сгреб Падди за волосы, зажал его голову между колен и несколько раз шлепнул очень громко по мягкому месту. Все произошло молниеносно. Многочисленные свидетели происшедшего покатывались со смеху. Дыма сам смеялся, а потом выговаривал Матвею: “Хорошо, нечего сказать: драться, точно медведь у берлоги... Это стыд перед образованными людьми”. Матвей спокойно продолжал читать. Ирландец не успокоился, он подошел к Матвею, и когда тот встал, дернул лозищанина за ноги. Матвей с грохотом упал на пол. Он пришел в ярость, ирландцу был бы конец, если б не подскочившая Анна, успокоившая Матвея. Ирландцы едва унялись, видя гнев Матвея.