Галина Щербакова
История русской письменности и книги давно привлекала внимание исследователей, поэтому данный раздел филологии и книговедения хорошо изучен. Именно к этому опыту предшественников – историков литературы, книги, культуры – мы обратимся прежде всего. Во-первых, чтобы нагляднее осветить интересующий нас аспект, необходимо воссоздать широкий контекст культурного развития русского читателя и формирования его вкусов, прежде чем он сам начнет воздействовать на литературно-журнальный процесс. Во-вторых, чтобы поэтапно проследить динамику и тенденции читательских интересов, взаимодействие разных мотивов чтения, преобладание одних и угасание других, а также причины нарастания интереса к периодической литературе со второй трети 19 века, преобладания тех или иных видов прессы.
Возможно, эти наблюдения и размышления приблизят нас к пониманию весьма неизученного вопроса: присущи ли журналистике как виду деятельности и творчества собственные имманентные законы развития, как это свойственно литературе и искусству, или же она в значительной степени является функцией общественных и культурных потребностей, своеобразным экраном, куда проецируются и становятся очевидными скрытые тенденции политики, экономики, культурной и общественной жизни и т.д.
Изучение сходства и различия судеб книги и периодической литературы, а также разного отношения к ним читателя, особенностей восприятия скрытой в ней информации (или знания?) – все это поможет прояснить специфику журналистики и читательских запросов к ней, а следовательно, ее роль в русском обществе первой половины 19 века…
В России журналистика появилась несколько преждевременно, опередив потребности самого общества. За целый век до этого на севере Европы, в Нидерландах и Германии, где и стали печататься первые газеты, потребность торгового и городского люда в информации была вызвана его жизненными запросами. Из крупных торговых и портовых городов новости расходились по всей Европе, а вместе с ними по торговым путям путешествовали купцы, воины, священники, артисты, странники и мошенники. Европа было огромным котлом, где этносы переплавлялись в нации, где зарождались и ниспровергались религиозные и научные учения, где в это время осязаемо одна историческая и культурная эпоха сменяла другую. Будучи раздробленной административно и одновременно единой территориально, а также достаточно густонаселенной, особенно на западе, Европа как бы подталкивала свое население к мобильности, влекущей за собой поездки, торговые и военные контакты, а значит, индивидуум рано осознавал важность любой информации о соседних странах, тамошних языках, обычаях, порядках, налогах, вероисповеданиях и т.п. От этой информации мог зависеть успех его предприятия, а нередко – и сама жизнь. Протестантство, установившееся в большинстве областей Северной Европы, воздвигло культ Библии и возвело в обязанность каждого христианина личное чтение священной книги. Эта норма вкупе с недавно изобретенным книгопечатанием стимулировала широкое распространение грамотности, а весь вышеперечисленный комплекс причин сделал зарождение журналистики естественным и желанным.
В России общество не было готово к обмену информацией, поэтому журналистика как социальный институт еще не могла быть востребована. Ее рождение было обусловлено волей царя-реформатора. Уже с самого начала журналистике предназначались скорее пропагандистские, чем информационные функции, потому что она не могла быть голосом общества, которого, в современном научном понимании, еще не было. Но поразительно быстро Россия, «вздернутая на дыбы», начала осваивать и приспосабливать под себя нормы европейской общественной жизни, в том числе и журналистику, о чем свидетельствует рост наименований и числа изданий на протяжении 18 века. Первая русская печатная газета «Ведомости» не имела ни отчетливой периодичности, ни устойчивого объема, а выпуск отдельных номеров был приурочен либо к крупным политическим или военным событиям, либо был следствием царской воли (Берков П.Н. История русской журналистики. М., 1952; Западов А.В. История русской журналистики 18 в. М., 1969; Татаринцева Л.Е. История русской журналистики и литературы 18 В. М., 1987; Ковалева М.М. Лекции по истории отечественной журналистики. Екатеринбург. 1996. Ч.1; Тощев А.И. Петровские «Ведомости» как тип издания // Итоги и проблемы изучения русской литературы 18 века. Л., 1989. С. 184-199). В результате за 26 лет издания разброс тиражей колебался от 100 до 4000 экземпляров, из чего становится ясно, что не был ориентирован на спрос, который не мог быть подвержен таким резким перепадам, а зависел от намерения царя сделать некие известия либо широко известными, либо, наоборот, доступными лишь узкому кругу единомышленников или нужных людей, то есть в последнем случае газета выполняла роль должностной инструкции. О том, что интерес к газете был неустойчив, говорит не только тираж, но и раскупаемость: некоторые номера вообще не сохранились, так как были полностью распроданы, а другие сохранились почти целиком. Низкая грамотность населения, высокая цена газеты, слабая ориентированность на интересы населения и, наоборот, слишком явно выраженная пропагандистская функция на фоне народного недоверия к власти, а также смутного и стихийного недовольства своим положением – все это предопределило судьбу издания, которую можно назвать успешной только в точки зрения исторической перспективы. В конкретный же временной отрезок она вряд ли оправдала возложенные на нее надежды и склонила общество к принятию петровских реформ сильнее, чем политика кнута. После смерти Петра некому было заниматься газетой в эшелонах высшей административной власти, вот почему ее издание передали в ведение Академии наук. И с этого момента в ней начинает преобладать информационный и просветительский характер, а пропагандистская функция отступает на задний план. То, что дальше начинает происходить с журналистикой, говорит о том, что это «заморское растение» начинает укореняться на российской почве и дает новые побеги, вполне приспособленные к окружающей действительности. Во-первых, начавшись с газеты, в полном соответствии с традициями европейской прессы русская журналистика, уже вопреки им, сделала ведущей формой журнал. Тому способствовал ряд причин: грамотная часть русского общества в данный момент нуждалась скорее в чтении, чем в информации (о разнице в этих понятиях мы будем говорить позже). Другая причина заключалась в том, что власть, неустойчивая и часто сменяющаяся, в тот момент не была заинтересована в распространении политической информации через газету, а Академия наук еще менее была заинтересована в освоении несвойственной ей тематики. К тому же обращение к газетной форме предполагает открытость информации для обсуждения, то есть диалогичость - такова природа публицистического текста. В годы же, последующие за смертью Петра, Россия познала лишь бесчисленную череду смут, интриг, заговоров и кровавых казней. Вереница узурпаторов, непрочно сидевших на троне, была подозрительна, а к прессе, как фактору влияния, подозрительна вдвойне. Гораздо легче и внушительнее было объявить указ или манифест под барабанный бой, потому что такая обстановка не внушала желания его обсуждать, а лишь взывала к покорному подчинению, тогда как любая печатная информация в газете как раз предполагает возможность обсуждения и интерпретации.
Вплоть до 1759 журналистика по своему типу была ближе к периодическим научно-популярным сборникам. И «Примечания к «Санкт-Петербургским ведомостям» и более поздние «Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащие» имели слабо выраженные признаки, отличающие современную журналистику от других литературных форм. В этих изданиях явно не хватало оперативности. Предтечи информационных жанров, наполнявшие недавно «Ведомости», оказались отодвинуты прообразами аналитических или художественно-публицистических жанров, а также материалами художественной литературы. Здесь было много статей, рецензий, переводов, оригинальных текстов, особенно стихов, то есть используя форму периодичной печати, редакторы и авторы еще не осознали специфические черты журналистского текста как отражения особого взгляда на мир и отбора в нем определенных явлений для описания и анализа. Зато в этот период появилась отчетливая периодичность, заметная даже в названиях. Очевидно, она уже осознается как отличительный признак прессы. Ежемесячный выход позволял снять повышенные требования к оперативности и сделать акцент на крупные литературно-журнальные формы, предполагавшие медленное чтение. Большое количество научных публикаций по вопросам экономики, статистики, демографии и этнографии, а также физики, математики, астрономии предполагали даже не чтение, а изучение, прекрасно выполняли культурно-просветительские функции. Пониженная оперативность ставила эти издания как бы вне времени, вот почему интерес к ним сохранялся и через 20 и даже через большее количество лет, и, будучи переизданными, эти журналы сохраняли свою привлекательность для новых поколений читателей. Такое свойство абсолютно невозможно для собственно журналистских изданий, настолько наполненных современностью, что через некоторое количество лет они становятся либо неинтересными, либо непонятными для читателей-неспециалистов. Уже Салтыков-Щедрин сокрушался, что изданиям современной журналистики вскоре понадобится историко-реальный комментарий, настолько они полны намеков, аллюзий и прочей злободневной иносказательности, в которой невозможно будет разобраться человеку другого поколения.
Попытку создать такой тип журнала предпринял в 1759 году А.П. Сумароков, имевший опыт участия в периодических издания, а также свою, особенную позицию по злободневным вопросам современности: начиная с литературных и эстетических и заканчивая политическими. Его «Трудолюбивая пчела» стала первым русским журналом, издаваемым частным лицом. Хотя в журнале было неизбежно использование жанров и форм европейской журналистики, тем не менее, сам этот факт обозначил вторую примету укоренения журналистики на российской почве: общество перехватило у государства инициативу в сфере журналистики, и на многие годы вперед именно журналистика, издаваемая частыми лицами, станет самой яркой, интересной и читаемой. За личной инициативой Сумарокова вырисовываются и другие исторические тенденции: явно, что в России появляются люди, способные отделить и даже противопоставить себя если не государству как типу общественного устройства, то способам его управления. Безусловно, и раньше история России знала протестные выступления, но, как правило, они не были направлены на изменения порядка вещей, скорее, исходили из желания заменить некую политическую фигуру и проистекали либо из интересов клана, либо ради защиты религиозной догмы, носили спонтанный и стихийный характер.