Но нам оказалось уже не до смеха и не до карнавала по очень простым причинам. Слишком возросло общественное неблагополучие. Смеяться ныне означает лгать - и даже в большей мере, чем прежде было художественно выражать чувство "законной гордости и глубокого удовлетворения".
Нужно ли добавлять, какой оказалась следующая фаза?
Мёртвая тишина. Ибо крайняя поляризация создающейся сегодня литературы оставило совершенно пустым её место в традиционном культурном поле.
Минута молчания может затянуться на долгие годы. Ведь возникшая вдобавок пустота между всей и всяческой современной поэзией и читателем может принять характер окончательного. Столько лет мы испытывали читательское терпение и доброжелательность, сначала бесконечными официальными славословиями в адрес того, к чему он испытывал естественное человеческое отчуждение, затем - неофициальными срамословиями по поводу того, к чему он испытывает естественное человеческое отвращение! За что читатель станет кормить нас хлебом, поить молоком, обеспечивать крышей над головой, чем мы ему за это заплатим? Как мы можем вернуть себе его доверие, почему он вообще должен давать нам такую возможность? Официальный советский писатель был наёмной прислугой партии и государства - они и оплачивали его агитпроп. А теперь писатель должен быть оценен читателем непосредственно - но читатель не ценит его...
Вероятно, в закончившемся столь печально для современной поэзии времени было всё же и немало ценного. Стоит только вспомнить, что в двух самых магических (какой бы смысл в это ни вкладывался) произведениях середины века - "Мастере и Маргарите" и "Поэме без героя" - живут и дышат эманации Prince Carnavale, Чёрного Принца-Карнавала начала века - или рубежа веков, если принять ахматовский "не календарный - настоящий Двадцатый Век"...
И потому для элитарного искусства сегодняшнее затишье - выдающийся шанс. Никакого вознаграждения: ни денег, ни славы, ни благодарности, ни даже внимания - кроме самого художественного творения! (Присуждение Ивану Жданову премии Аполлона - правда, Григорьева - исключение, которое не следует считать ориентиром. Ориентиром следует считать пять десятилетий его безрыбной жизни.) Никаких соблазнов, никаких искусов, кроме искусства. Что ещё нужно одинокому гению, для того чтобы высказаться с предельной полнотой и совершенством?
А остальное?
Пауза это, минута молчания или нечто большее, но сегодня искусство не интересует не только широкого зрителя (он охладел даже к специфическим суррогатам, которые когда-то прозвали "ширпотребом", а позже заклеймили "попсой"), но и просто нормального человека. "Не станет нормальный человек писать стихи" - утверждал некогда Кушнер. Но сегодня он не станет их даже читать - ни Пушкина, ни Кушнера, ни Ахматову, ни Ахмадулину (конечно, если этот нормальный человек - не учитель литературы или студент-гуманитарий в ночь накануне экзамена).
Но как же так? Ведь на рубеже 80 и 90-х, когда наш отложенный спрос на неказённую, честную и прекрасную литературу встретился с лавиной её открытий и переизданий, все мы запоем читали прозу, а стихи даже цитировали наизусть! Мы несколько лет жили с этим! И даже жили этим, позволяя ему оттеснять нашу собственную жизнь! Весь интерес как-то постепенно сошёл на нет, а мы этого даже не заметили и совершенно не ощущаем образовавшейся пустоты...
Однако, пустоты не образовалось.
The show must go on!
Сегодня самая читающая в мире страна стала самой глазеющей.
Знаменитейший пассаж из предсмертного Василия Розанова, La Divina Commedia:
"С лязгом, скрипом, визгом опускается над Русскою Историею железный занавес:
- Представление окончилось.
Публика встала.
- Пора одевать шубы и возвращаться домой.
Оглянулись.
Но ни шуб, ни домов не оказалось."
Что оставалось? Повернулись к сцене. И оказалось, представление продолжается!
Притерпевшиеся к отсутствию шуб и домов бросаются к телевизорам, чтобы не пропустить политических шоу Доренко или кого-нибудь другого... Каждый зритель знает, что ни единому их слову верить нельзя, и не потому, что упомянутый Доренко и др. говорят ложь, только ложь и ничего, кроме лжи - нет, им случается говорить и правду - правду дозволенную, в которой не найти ни единого слова, задевающего интересы хозяев телеканала или идущего на пользу конкурентам. И правда эта у каждого политшоумена своя.
Какая острота сюжетов, сколько ненадуманного напряжения!
Драмы? Да что там драмы - трагедии для состояний и честолюбий!
Детективы? Да ещё какие! Расследования с непредсказуемым результатом!
Спорт? Конечно! Поди угадай, кто на момент гонга не окажется в нокауте!
И если бы эти г.г. олигархи, авторитеты, суперзвёзды и пр. упражнялись друг на друге, враг на враге и расправлялись с себе подобными!
- Не угодно ли посмотреть, как ржавеет под дождём ещё не доворованное из того, чему ваши отцы отдали всю свою полунищую жизнь?
- Или вы предпочитаете посмотреть на тех, кто убивает ваших сыновей в Чечне?
- А может, вам будет ещё интереснее репортаж, как вместо больниц для вас на те же деньги возводятся палаты для избранного вами магната-делегата?
Попробуй, оторвись тут от телевизора! Разве это можно сравнить с какой-нибудь неудобочитаемой книжкой? (Детективчик ещё бы куда ни шло...) Это - или выставка, на которую ещё доехать надо, да и за вход заплатить? (А боевичок или пару клипов по телевизору - почему не посмотреть...).
Но есть и ещё один, более могущественный фактор. То, что мы видим на экране, связано с нашей жизнью, взято из нашей жизни! Может, мы потеряем последнее, а может, нам вернут хоть шубный лоскут (про дом лучше не поминать!) И от этого оно притягательнее вдвойне: не простое, а интерактивное шоу - ведь время от времени мы го-ло-су-ем!
Не до искусства массам, ни широким, ни узким. Искусство, и не только элитарное, создаётся то ли подвижниками, то ли маньяками (будущее покажет) для таких же подвижников-маньяков - для тех, кому без него просто нет жизни.
Может ли быть иначе? Я убеждён, что при сегодняшней ситуации: в стране, на каждой улице, в каждой душе, - при такой конкуренции: активных и интерактивных жанров - иначе не бывает.
Мы смотрели телевизор и потому не увидели многого.
Не увидели за Есениным плеяду новокрестьянских поэтов: реабилитированных Клюева, Клычкова, Павла Васильева и других - такого златоцвета родной речи, что и сравнить особенно не с чем...
Не увидели, что у многих "комсомольских" поэтов (Асеева, Антокольского, Кирсанова, Сельвинского...) есть ещё и множество неоцененных или доселе не публиковавшихся стихов изумительной свежести и обаяния.
Что "Середина века" Луговского прекрасна, как прежде. Что пастернаковский "Девятьсот пятый год" стоит знать наизусть лично для себя, а не для чтения со сцены по революционым праздникам.
Не увидели и самого главного.
- То есть как: не увидели? В журналах, альманахах и т.п. пропечатали? Конференции провели? С амвонов к осторожности призвали? Да ведь и собрание сочинений издали - правда, тираж упал с семидесяти пяти тысяч у первого тома до пяти тысяч у последнего!
Всё так. И тем не менее главное событие культурной истории России осталось не то что не оцененным по достоинству - практически незамеченным. Я говорю об открытии Даниила Андреева. Подчеркну: не об откровении, об этом говорить сейчас не время и не место. Хотя именно подвижническими усилиями вдовы поэта Аллы Александровны и нескольких ближних, да благодаря редкому стечению обстоятельств в первые годы перестройки купол, увенчавший всё грандиозное здание русской литературы, отныне навсегда открыт взглядам любого понимающего её язык...
Что позволяет мне декларировать подобные, мягко говоря, отнюдь не общепринятые вещи? Весьма простая система аргументов, никаких икс-факторов в себе не содержащая. Это даже не кредо. Судите сами.
Быстрое и бурное развитие русской культуры вообще и литературы как её самой общезначимой составляющей, в частности, с поразительным постоянством оскальзывалось на ближних и дальних подступах к явлениям завершительным. Гибель во цвете лет в огне и на виселицах, на дуэлях и от странных болезней была правилом, почти не знавшим исключений. Достоевский? Приступ незадолго до начала главного романа. Толстой? Непостижимый отход от цветущего творчества в пустыню поучений. "Арго" русского символизма в целом и всё, что вслед за ним поднимало паруса? Дуплет революций и красного террора, продолженного сталинским...
Конечно, русская советская литература - законная право- и престолонаследница собственно русской литературы. И всё же она - иная, совсем иная...
Мыслимо ли, чтобы силовые линии духа, устремлённые вперёд, неизменно вперёд, остались без достойного завершения? Без всем известного и доступного - вполне. Но тайное становится явным.
Между временными рамками русского и сущностными рамками советского периодов возникает таимая и таинственная личность. Биография до предела неофициальна (в смысле Бахтина - и Булгакова). А творческие возможности - экстраординарны по всем показателям. Скажем о том, что сразу бросается в глаза.
Интенсивность. Написание стихов и прозы небывалого количества и качества за неправдоподобно малое время.
Всеобъемлющая цельность. Все, все без исключения вершины русской литературы вошли в его высокогорный хребет и соединились в нём: древнее узорочье "Слова...", огонь Аввакума, державинская ода и плеснувшая в Жуковском германская лироэпическая струя... Жанровое всемогущество Пушкина, лермонтовский "Демон"... Предварение метаисторического видения у Ал. Конст. Толстого и сверхчувствительность к природному у Тургенева. Чтение душ Достоевским и человеческого бытия - Львом Толстым. Наконец, "всемирность" Бальмонта и "безмерность" Цветаевой (её Андреев не мог знать фактически, но интегрировать он смог и её опыт!) - а перечислять можно было бы ещё и ещё, ничуть не передерживая, ничего не притягивая за волосы...