Концепция «братолюбия». Если концепция «казней Божьих» построена на негативном отношении к реальности, т.е. на запрете, на порицании, то совершенно естественно предположить и существование концепции «положительной», предписывающей, а не запрещающей. Поиск этой концепции заставил нас обратить внимание на тот факт, что в большинстве древнерусских произведений, где речь идет о чьих либо идеальных взаимоотношениях или рисуется желаемый вариант этих отношений, повествование строится средневековыми авторами как рассказ о любви.
Примеров тому множество. Обратимся снова к «Поучению» Владимира Мономаха. Точнее, к последней его части - к письму Мономаха к Олегу Святославичу. В письме к черниговскому князю Владимир Всеволодович не только заявляет о «мирных инициативах», но и излагает, весьма проникновенно, свое понимание того, как должны в идеале строится отношения между братьями. Уже в первых строках содержится декларация, идея которой развивается на протяжении всего письма. «Молвит бо иже: " Бога люблю, а брата своего не люблю" , - ложь есть. И пакы " Аще не отпустите прегрешений брату, ни вам отпустить Отец ваш небесный" ». Предложение о прекращении вражды мотивировано стремлением привести действительность в соответствие с некой идеальной нормой. Норма эта - братолюбие. Есть у Мономаха и пример правильного поведения - его собственный сын Мстислав, который сам прислал отцу грамоту, начинающуюся словами «Ладимся и смеримся...». Свои рассуждения Мономах подкрепляет авторитетом Священного писания. Однако религиозные рассуждения под пером князя не выглядят оторванными от жизни сентенциями. Выше уже говорилось, что в своих произведениях Мономах, будучи практиком, избегал их. Не боясь обвинений в трусости («Не по нужи ти молвлю»), он противопоставляет обычаю, требовавшему отмстить за сына идею братской любви и прощения. Значит, проводимая мысль имела достаточно прочные позиции и была распространена в общественном сознании, если Мономах решился противопоставить ее древним традициям мещения. Об этом свидетельствует сам характер письма, цель которого - убедить злейшего врага, а не блеснуть эрудицией и риторическими приемами.
Пример из иной сферы. В ПВЛ изображены взаимоотношения монахов Печерского монастыря. В очерке истории монастыря, помещенной в связи с кончиной в 1074 году Феодосия, Нестор вспоминает с особой теплотой и, может быть, ностальгией: «В любви пребывающе, менишии покоряются старейшимъ, не смеюще пред ними глаголати, но все с покорением и с послушаниемь великомъ. И тако же и старейшии имяху любовь к меньшимъ, наказаху и оутешающе аки чада вьзлюбленая. Аще который братъ впадеть в кое любо согрешение, и утешаху и, и епитемью единого брата разделяху 3-е или 4-е за великую любовь. Такова бо бяше любовь в братьи той и вьздержание велико. Аще братъ етеръ вънъ Идяше изъ манастыря, и вся братья имяху о том печаль велику и посылают по нь, приводяху брата кь манастырю и, шедше, вси покланяхуся игумену, и умолять игумена и приимаху в манастырь брата с радостью. Таци бо беша любовници, и вьздерьжници».
Список примеров может быть продолжен. Концепция, согласно которой отношения между людьми должны строится на основе любви (а не на балансе интересов, например) является одной из самых популярных и влиятельных в древнерусской книжной культуре. Несмотря на свою широкую распространенность в литературе Древней Руси, она до сегодняшнего дня мало привлекала внимание исследователей. Содержание концепции выходит далеко за рамки политической теории. Всеобъемлющий характер, который приобрели представления о сакральности любви в древнерусской общественном сознании позволяют считать их одним из основополагающих мировоззренческих принципов, который призван был определять все социальное бытие человека.
Ближе всего к пониманию данного феномена общественного сознания подошел И.У.Будовниц, который писал о «теории общественного примирения». Как уже было сказано, II пол. XI века отмечена, по мнению этого исследователя, обострением классовой борьбы, вызвавшей к жизни различные формы противодействия со стороны господствующего класса, в том числе и идеологические (теория «казней Божьих»). Но действовать одними только методами устрашения было неразумно, и тогда «церковь и светские идеологи господствующего класса выработали другую, куда более опасную для народа теорию, оказавшую огромное влияние на развитие литературы и общественно-политической мысли в древней Руси - теорию общественного примирения и всеобщего согласия». Всестороннее развитие этой теории И.У.Будовниц связывает с Изборником 1076 года, «появившемся в период крайнего обострения классовых противоречий». Содержится она также в Предисловии к Начальному своду, восстановленному А.А.Шахматовым, в «Поучении» Владимира Мономаха и в ряде других произведений. Сущность теории заключается в призывах к милостыне, ограничению стяжательских устремлений господствующего класса, проповеди кротости, терпения, беззлобия и всепрощения. Все эти положения продиктованы, согласно И.У.Будовницу, стремлением феодалов снизить остроту классовой борьбы и удержать господствующие позиции в обществе, поступиться малым, чтобы сохранить основное. Несмотря на то, что исследователем верно подмечены некоторые характерные черты интересующего нас общественно-психологического явления, его трактовка, по нашему мнению, неудовлетворительна.
Во-первых, потому, что И.У.Будовницем слишком занижено социальное значение и сужена сфера бытования теории. Он пишет, что Владимир Мономах советует детям добиваться «установления классового мира» при помощи милостыни и мелких подачек, а также «избыть всякую крайность и жестокость, которые могут озлобить население». Не оставлено им без внимания и письмо к Олегу Святославичу, в котором, по мнению исследователя Мономах призывает «к прекращению кровопролития и к дружбе». Т.о. из рассуждений самого же И.У.Будовница видно, что область применения теории не исчерпывается направлением угнетатель - угнетенный, но распространяется и по линии межкняжеских отношений, и иных. Однако, по непонятной логике, И.У.Будовниц продолжает утверждать, что смыл «теории общественного примирения» заключается только в стремлении «сгладить остроту < ...> эксплуатации, не доводить ее до ясно осязаемого гнета».
Во-вторых, проигнорировано значение, которое имели представления о любви в рассуждениях древнерусских мыслителей на темы общественного примирения, или правильней сказать, общественного мира. Это тем боле удивительно, что само выражение «помириться», «заключить мир» часто передавалось в книжном языке оборотом «сотворить любовь».
Чтобы проанализировать сущность концепции, рассмотрим значения, которые имело слово «любовь» в древнерусском литературном языке. В общих чертах современная и древнерусская области значений совпадают. В то же время, бросаются в глаза и весьма существенные различия. Чувственные половые отношения, в сферу которых современный человек привычно относит любовь, для древнерусского книжника не играют в понимании этого слова решающей роли. В ПВЛ, кажется, один только раз (из 47, без учета «Поучения» Владимира Мономаха) встречается выражение, в котором слово «любовь» употреблено в значении " sex" : «инъ же законъ Гилиомь. Жены в них орют зиждют храми и мужьская дела творять, но любы творять елико хощеть, не въдержаеми от мужий своихъ весьма ли зрятъ». В подавляющем большинстве случаев для указания на вышепоименованные отношения употребляют слова «похотьствовать»; «залежать» («Володимеръ же залеже жену братьню Грекиню»); или вполне привычное для современного уха «спать» («во Вретаньи же мнози мужи съ единою женою спять и многы жены съ единым мужем похотьствуют...») и пр. Один раз оно употреблено для описания отношений мужа и жены - Яна и «подружьи его» Марьи («Феодосий бо бе любя я, занеже живяста по заповеди Господни и любви межи собою пребываста»). В остальных случаях истолкование его в основном, для современного языка смысле совершенно невозможно. Аналогичную картину наблюдается и в других произведения древнерусской письменности. Например, в Киево-печерском патерике в рассказе о Моисее Угрине, описывается история страсти, которой воспылала знатная полячка к преподобному Моисею. В тексте встречаются разные термины, но в той части повествования, где описывается сущность эмоций, которыми была охвачена «жена некаа от великих, красна сущи и юна, имуще богатество многое и власть велию», сказано «уязвися сердци въжделением». Т.о. в перечне значений, которые приписывались слову «любовь», безусловно, было и связанное со сферой взаимоотношения полов, однако древнерусский книжник предпочитал не употреблять его таким образом, видимо для того, чтобы не замутнить то значение, которое для него было основным.