Детей протаскивали в земляные ворота, сквозь материну рубаху (прямо имитируя роды) или мучной мешок, передавали (иногда прохожим и нищим) в окно или дверь. Клали на тесто в квашню, прикрывая крышкой; накрывали корытом, протаскивали в хомут.19 Самый же распростраенный вариант перерождения - перепекание младенца: его на хлебной лопате сажали в теплую печь, обернув пеленкой, материной рубахой или тестом.20 Детей пронимали также сквозь развилку ветвей или дупло священного дерева, в расщеп (специально расщепленное дерево), протаскивали под упавшим дубом, купали в святом источнике. Все эти действия (т.е., собственно, операция пронимания, погружения в отверстие) интерпретировались как воспроизведение - знак - родов.
* * *
Итак, в родильных обрядах пронимальная символика кодировалась как символика родов/ материнства или, по выражению Б.А.Успенского, “женского плодоносящего начала”21 . Фигурировали объекты двух типов:
1. Домашние:
специально магические (урочные камни, чертов палец с углублением, дырка от сучка или специально просверленная в лавке);
полая утварь (квашня, горшок, горлышко бутылки и проч.), а также проемы из домашнего окружения (двери, окна, дверцы шкафов/сундуков и проч.)
2. Сакральные точки местности: святые источники, деревья, камни и проч.
Эти объекты встретятся нам в женской ритуальной практике - как символы родов/материнства. Впрочем, этот слой значений не единственный и самый поверхностный.
Пронимальная символика кодируется как символика “родов” - но уже до этого (в фольклорном сопровождении беременности) сами “роды” были закодированы как символ целого комплекса поведенческих программ, к описанию которых мы сейчас и переходим.
2. Интегративные коды.
С беременностью связано множество правил и запретов, которые формулировались в виде советов-табу, составляя обширный пласт женского фольклора. Особенно актуальны эти советы во время первой беременности, игравшей роль своеобразного женского “посвящения”: только после рождения ребенка (иногда - нескольких или только девочки) женщина обретала статус бабы, до тех пор после свадьбы пребывая в промежуточном положении молодухи. Так что советы имели посвятительный смысл приобщения молодой к традициям бабьего сообщества и его нормам (поскольку каждый совет - не что иное, как норма, и в большинстве своем эти нормы действовали не только во время вынашивания ребенка, но на протяжении всего бабьего - детородного - периода жизни женщины). Поэтому их можно считать выражением статусных норм - этического комплекса материнства.
Значительную часть их составляют запреты на разные проявления деструктивного поведения: ссоры и брань, испуг (реакцию отторжения), агрессию - и их символы.
Ссоры и брань. “Матери нельзя... ругаться, надо быть добрым человеком, - учит меня в псковской деревеньке Морозово местная шептуха. - Чтоб женщина, особенно когда она носит, - было доброе сердце, сама добрая.” В противном случае всееё беды (трудные роды, уродство и болезни ребенка) будут ставить ей в вину: “Ага, ты сказала (скверное слово. - Т.Щ.) - вот и ребенок такой!” (АМАЭ, ф.К-1, оп.2, мат-лы Т.Б.Щепанской, 1995. Псковская обл., Пустошкинский р-н.).
По поверьям, бытующим до сих пор, брань, сквернословие матери, ее ссоры с родней и соседками могут стать причиною болезни ребенка, возникновения у него бессонницы, страхов, немоты и заикания, слабоумия и безумия, а иногда физического уродства (описан случай рождения ребенка с уродливой губою, приписываемый неуживчивому характеру его матери)22 и смерти.
Испуг. По сей день широко бытуют запреты на испуг (под которым традиция понимает переживание и проявления отторжения* ). Испуг матери во время беременности считался причиной разного рода психических и физических расстройств (фобий, припадков, нарушений речи, слабоумия и проч.):
“Говорили, что быва в животе еще у матери испугается, - вспоминают один такой случай на р.Пинеге. - Вот Петька Немой - он всё коров боялся, так мать рассказывала: у татька была корова - бодлива порато. И она корову испугалась. И Петька родился - не говорил, и теперь не говорит. Анна говорила: - Я испугалась тоды корову, дак он уже всё коров боялся.”(АМАЭ, ф.К-1, оп.2, д. ).
Табуировался не только испуг, но и жест испуга(следует учитывать неразделенность психо-соматического комплекса в народных представлениях):
“Когда беременная, уже живая половина,** - наставляла меня бабушка из п.Котлы, - когда напугаешься, только за живот не хватайся: это будет черное пятно у ребенка.” (Лен.обл., 1990 г.).
Испугавшись, нельзя хвататься за живот, лицо, голову, вскрикивать, вздрагивать - как-либо проявляя страх.
Запрет распространялся также на всё, что считалось в народных верованиях причиной испуга. Наиболее сильным и опасным представлялся испуг от собаки (и нек. др. животных); специальные меры “от испуга” предпринимались в случае смерти кого-л. в доме, при встрече с покойником; при созерцании пожара, а также в дороге и чужих местах. Все эти объекты и события табуированы во время беременности.
Животные. Беременной нельзя бить, пинать и перешагивать собак, кошек, кур, свиней, пинать корову. Особенно опасно их пугаться: в народных рассказах у женщины, испугавшейся во время беременности собаку, родился ребенок с лицом “как собачья морда”; у испугавшейся волка - на лице у ребенка оказалась будто бы волчья шерсть.23 Опасно во время сенокоса раскосить мышь, лягушку, змею, зайца - мелкое животное: схватишься за лицо или живот - у ребенка будет родимое пятно.24
Смерть. Табуируется смерть - во время беременности нежелательны любые формы соприкосновения с нею. Женщине нельзя в этот период смотреть на покойника и находиться в избе, где он лежит; провожать его на кладбище, а особенно - бросать землю в могилу (из страха, что она поглотит и будущего ребенка). Нельзя одной ходить на кладбище и переходить дорогу, по которой несут покойника.25 Опасно даже думать об умершем.26
Уродства. Сюда же примыкает запрет смотреть на уродов, в особенности - слепых и припадочных, - причем это мотивировалось также возможностью испуга: “Нельзя смотреть беременной на этих припадочных - чтоб они на глаза попадались: испужаешься - может у тебя быть припадок.”(Псковская обл., Пустошкинский р-н, 1995). Слепые и припадочные воспринимались в народе как отмеченные печатью потустороннего (неполное присутствие в мире живых или временное отсутствие: припадки - как “временная смерть”).
Пожар также относился к числу табуированных во время беременности событий, и это также связано с опасностью испуга:
“Если увидишь пожар, нельзя цапаться руками ни за что: ни за лицо, ни за что. А то красные пятна будут у ребенка - как обожженные. Цапнешь за лицо - на лице будут, за голову - на голове,” - объясняли мне деревенские женщины в Псковской обл. (Пустошкинский р-н, 1995 г.). - “Да вообще, не только пожар, нельзя: - Ой! Ой! - и другой раз за лицо проводит тебя...” Табуировался дикий, неуправляемый огонь. Можно заметить еще, что в славянском мире огонь - атрибут древнего погребального обряда трупосожжения, и в этом смысле также атрибут смерти. Хотя современные верования акцентируют вызываемый созерцанием пожара испуг (что и служит мотивировкой табу).
* * *
Пожар, смерть, уродства, животные и нек.др. события и объекты табуировались как возможные причины испуга - образы страха. Те же образы прочитывались и в другом ключе: как образы отчуждения - чужести, инакости, непринадлежности к миру людей (животные), живых (покойники), к сфере действия нормы (калеки и уроды). Собственно, вызываемый ими испуг и есть реакция отторжения.
Табуировались и другие символы разъединения: дорога с ее атрибутами, знаки границ и проч.
Знаки границ. Беременной женщине, по поверьям, нельзя сидеть или стоять на меже или пороге, выливать воду через порог, перелезать через забор; перешагивать через веревку, вожжи, коромысло, оглоблю, жердь, проходить под веревкой - что так или иначе символизировало пересечение границы.27
Дорога также принадлежала к числу табуированных сфер (как форма отчуждения: ухода, разъединения). Во время беременности женщину старались не отпускать одну далеко от дома, предостерегали от поездок. Поверья запрещали ей также переходить дорогу перед идущими или едущими. Запрет распространялся и на атрибуты дороги: нельзя переступать через дугу и хомут, оглобли, вожжи, другие элементы упряжи, а также перелезать через сани.28
* * *
Итак, с беременностью (и материнством вообще) связана система табу, блокирующих деструктивное поведение (ссоры, брань, конфликты, агрессия по отношению к людям и животным), реакции отторжения, его переживание (“испуг”), а также символы отчуждения (животные, смерть, дорога, знаки границ). Речь идет о блокировании деструктивных кодов: программ и символов разъединения. Таким образом традиция отмечает границы материнского мира, и в рамках этих границ оставались лишь интегративные модели поведения, знаки и ценности - а деструктивные вытеснялись за его границы.
Все вышеперечисленные запреты формулировались в виде советов - так, что каждый запрет связывался с предстоящим событием родов (психологической доминантой беременности): “Не переступай через веревку: ребенок во время родов запутается в пуповине”. Таким образом “роды” становятся символом всей этой системы анти-деструктивных (интегративных) программ.
Затем во время родов пронимальная символика кодируется (а точнее, утверждается) как символика родов/материнства - и вместе с тем воспринимает весь “интегративный” комплекс:
Проним.символика = роды (интегративные программы)
В результате пронимальная символика фиксирует не только репродуктивные, но и коммуникативные (интегративные) программы - т.е. прочитывается в двух ключах (или из двух интерпретирующих множеств):
Проним. символика
репродуктивная коммуникативная (прокреативная) (интегративная)
Таким образом, в рамках женских репродуктивных программ (“материнства”) транслируются интегративные коды (программы и символы).Речь идет, следовательно, о сцеплении репродуктивных и коммуникативных кодов, явлении, вероятно, универсальном; мы рассматриваем его на материале русской этнической культуры.