В этнографическом контексте становится очевидным также, что лопух или репейник назвали дедком потому, что существовал обычай ставить символ доброго духа - сноп этого колючего растения у ворот или дверей избы, хлева, чтобы отогнать чужих, враждебных духов, нечистую силу, - не случайно репейник называется также чертополох, чертогон (ср. и укр. чортополох, польск czartoploch).
Максимальное привлечение и использование этнографических мотивов в лексикографических разработках - лишь одна, хотя и чрезвычайно важная, сторона дела. Не менее плодотворным может оказаться и такой подход, когда, исходя из этнографии, определяется самый объект исследования. К этому вынуждает крайняя расплывчатость и условность границ, отделяющих лексику славянского язычества от всех остальных тематических групп. Результативным, например, может быть исследование слов, относящихся к такому древнему и важному культу, как культ огня; немало интересного следует ожидать и от изучения лексики, отражающей культ воды, культ растений, веру в магию слова и под. Свои плоды может дать систематическое обследование и этимологизирование слов, связанных с реалиями, представляемыми археологией (способы захоронений и пр.). Отдельные разработки в этом направлении есть, но их мало.
Широкая и планомерная работа с лексикой славянского язычества способна представить новый материал для изучения древнейших контактов славян с неславянскими племенами (балтами, германцами, угро-финнами, иранцами, тюрками и др.). Так, праслав. *o,pyrь 'упырь', входящее в круг слов, отражающих культ огня (этимологизируется как состоящее из *o,- - префикс отрицания и *pyr- 'огонь, гореть', общее древнейшее значение 'не преданный огню') имеет точное соответствие в греческом 'apyros то же [11]. Независимо от того или иного решения вопроса о происхождении этих слов (независимые параллельные образования? калька в одном из языков? кальки в обоих языках?) они - бесспорное свидетельство древних контактов.
В конечном счете исследование архаичного слоя лексики, отражающей духовную культуру древних славян и в какой-то своей части восходящей к лексике праиндоевропейской, нельзя недооценивать и при решении круга проблем славянского этногенеза.
Примечания
1. Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М., 1981, 3.
2. См., например: Токарев С. А. Религиозные верования восточнославянских народов XIX - начала XX века. М.- Л., 1957.
3. Потебня А. А. О мифическом значении некоторых обрядов и поверий. - Чтения ОИДР, 3, 1865, М., 1865, 161. О Кузьме и Демьяне - кузнецах см. также: Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей. М., 1974, 161; Кондратьева Т. Н. Кузьмодемьян-свадебник. - Русская речь 1, 1979, 108-111. О сближении имени со словом кузнец - Фасмер II, 403.
4. Бернштейн С. Б. Очерк сравнительной грамматики славянских языков. М., 1974, 163.
5. Топоров В. Н. Фрагмент славянской мифологии. - КСИС АН СССР, М., 1961, 30, 15.
6. Slownik rzeczy starozytnych. Krakow, 1896, 17.
7. Фасмер I, 494.
8. Довнар-Запольский М. В. Исследования и статьи. Киiв, 1909, I, 145-146.
9. Велецкая Н. Н. Языческая символика славянских архаических ритуалов. М., 1978, 163.
10. Б. А. Рыбаков писал, например, что "у некоторых славянских народов существовало почтительное отношение к последнему снопу, увозимому с поля. Его называли "дедом", "стариком", "бабой"; его зерна считали плодовитыми и примешивали их к посевным" (Рыбаков Б. А. Указ. соч., 425).
11. Подробнее см.: Лукiнова Т. Б. Лексика слов'янських мов яв джерело вивчення духовноi культури давнiх слов'ян. - IX Мiжнародний з'iзд славiстiв. Слов'янське мовознавство. Доповiдi. Киiв, 1983, 95-103.
Список литературы
Т. Б. Лукинова. ЛЕКСИКА СЛАВЯНСКОГО ЯЗЫЧЕСТВА.