Окончательный распад Киевской Руси на удельные княжества во второй четверти XII столетия положил начало формированию своеобразной ценностно-мыслительной системы республиканской вольности новгородского духа или новгородской культуры. “До второй четверти XII в., пишет В.О.Ключевский, в быте Новгородской земли незаметно никаких политических особенностей, которые выделяли бы ее из других областей Русской земли… Но со смерти Владимира Мономаха новгородцы все успешнее приобретают преимущества, ставшие основанием новгородской вольности”. С этого момента эволюция ментальных пространств новгородской и удельно-княжеской культур северо-восточной Руси происходит в существенно различных направлениях.
Ментальное пространство удельно-княжеской Руси вплоть до татаро-монгольского нашествия продолжало дробиться и проявляло явные признаки упадка, которые выражались в его “схлопывании” (т.е. росте культурной изоляции), упрощении (т.е. в сокращении тематического разнообразия).
Общим критерием развития или деградации ценностно-мыслительного пространства культуры может служить развертывание или свертывание его тематических субпространств. О развертывании субпространственных конфигураций архетипов культуры можно говорить, когда наблюдается нарастание тематического разнообразия, развитие их смыслового содержания, усложнение связей и отношений между ними и т.д. Тогда создается впечатление взлета, расширения пространства культуры. Обратные процессы оставляют ощущение сужения, распада духовного пространства культуры, и, как правило, оцениваются как периоды ее кризиса. Однако, чаще всего, развитие и деградация субпространственных конфигураций происходит несинхронно. Поэтому однозначно говорить о развитии или упадке культуры не представляется возможным. Так, в эпоху раннего христианства в поздней Римской империи развитие христианства означало стремительное тематическое расширение христианского субпространства. В это же время происходило падение материального производства, уровня жизни, добродетели, достоинства человека, индивидуальной свободы и т.д., что являлось выражением сокращения и распада социально-экономического субпространства. В XIX и XX вв., напротив, кризис религии выражался в вытеснении на периферию ценностно-мыслительного пространства культуры религиозных представлений и ценностей, в то время, как бурное развитие науки, материальной сферы жизни, индивидуализма, расширения прав и свобод человека и т.д. является проявлением развертывания социально-политического и индивидуального”жизненных миров”.
Проблема обуздания Силы в Новгороде
Если лейтмотивом духовной культуры удельно-княжеской северо-восточной Руси, как отмечалось, после установления татаро-монгольского ига была тема “силы”, культ силы, переходящей в тотальное насилие, а по мере возвышения Московского княжества происходит невиданная ранее среди древнерусских князей концентрация Силы в руках московского князя, то основным мотивом формирования ментального пространства новгородской культуры становится задача подавления Силы, недопущение ее централизации и таким образом создание предпосылок для цивилизованного развития.
Одним из главных направлений ослабления Силы в Новгородском государстве была деятельность по ограничению власти князя. В договорных грамотах тщательно выписывались условия, на которых князь осуществлял управление Новгородской землей. Они определяли судебно-административные, финансовые, торговые отношения между городом и князем. Судебная и административная деятельность князя была под постоянным надзором новгородского представителя. “Князь был в Новгороде, пишет В.О.Ключевский, высшей правительственной и судебной властью, руководил управлением и судом, определял частные гражданские отношения согласно с местным обычаем и законом, скреплял сделки и утверждал в правах. Но все эти судебные и административные действия он совершал не один и не по личному усмотрению, а в присутствии и с согласия выборного новгородского посадника…”. В грамоте (1304 – 1305 гг.) Новгорода тверскому великому князю Михаилу Ярославичу читаем: “ А бес посадника ти волостии не раздавати, ни суда ти судити, ни грамотъ давати”. Князю, его княгине, боярам и дворянам запрещалось приобретать села и слободы в Новгородской земле: “ А селъ ти не ставити по Новгородьскои волости, ни твоеи княгыни, ни твоимъ бояромъ, ни твоимъ дворяномъ, ни купити, ни даромъ примати. А слободъ ти не ставити по Ногородьскои волости”. Во внешней торговле князь мог принимать участие только через новгордских посредников. “А въ Немечкомъ дворе тобе, княже, тьрговати нашею братиею”. Договорные грамоты с князьями по существу представляют собой список ограничений деятельности князя. Нигде, кроме Новгородской земли подобной традиции в Киевской Руси не было. Князь в своей земле был царь и бог, ничем не ограниченный.
Другим важнейшим направлением обуздания силовой стихии явилось установление разделения властей и упорядочивание внутригородской с сельскими районами жизни. Высшую исполнительную власть осуществляли посадники и тысяцкий, которые с помощью подчиненных им должностных лиц (приставов, тиунов, половников, изветников и др.) вели текущие дела управления и суда. Новгород подразделялся на пять административных округов – концов, во главе которых стоял выборный кончанский староста, который вел текущие дела конца. Как отмечает В.О.Ключевский, “он правил концом не один, а при содействии коллегии знатных обывателей конца, которая составляла кончанскую управу. Эта управа была исполнительным учреждением, действовавшим под надзором кончанского веча, имевшего распорядительную власть. Союз концов и составлял общину Великого Новгорода”. Каждый конец в свою очередь состоял из двух сотен. Каждую сотню возглавлял выборный соцкий, обладавший определенной самостоятельностью и опиравшийся на свое вече. Сотни подразделялись на самые мелкие административные части города – улицы, каждая из которых возглавлялась выборным улицким старостой, пользовавшимся самоуправлением. “Таким образом, подчеркивает В.О.Ключевский, Новгород представлял многостепенное соединение мелких и крупных местных миров, из которых большие составлялись сложением меньших”. Пяти концам города подчинялись областные округа, пятины, являвшиеся их радиальным продолжением. “Вообще в устройстве областного управления Новгородской земли, пишет В.О.Ключевский, заметен решительный перевес центробежных сил, парализовавших действие политического центра”. “Жизненные стихии Новгородской земли сложились в такое сочетание, которое сделало из нее обширный набор крупных и мелких местных миров, устроившихся по образцу центра, с большей или меньшей долей уступленной или присвоенной державности”.
Организация Новгородского государства представляла собой децентрализованную систему с предоставлением большой автономии и самостоятельности ее различным административным еденицам. Эта стихийно сложившаяся демократическая административная система составляла сложный механизм распределения и дозировки для предотвращения установления тиранической власти, ущемления фундаментальной ценности Новгородской республики новгородской вольности. Вместе с тем этот с виду громоздкий и неповоротливый механизм государственного управления оказывался достаточно отлаженным и эффективным в случаях необходимости защиты отечества, Великого Новгорода и святой Софии. В преодолении языческих традиций силового мышления важную роль сыграло христианство и церковь, которые главным образом формировали представление о безнравственности, пагубности физической силы как основы социального поведения.
Новгородские былины о Василии Буслаеве, воспевающие физическую силу даже в ее разрушительной функции, отражали представления низших, бедных слоев новгородского общества на ранних этапах развития Киевской Руси. Они убедительно показывают сколь трудный и динный путь ему пришлось пройти в преодолении демонизма физической силы. Этот процесс до падения Новгородской республики в 1477 г. так и не был завершен. Наиболее ярким подтвержлением тому являются периодически повторяющиеся набеги, сопровождавшиеся грабежами, насилиями, разрушениями новгородских разбойников, называемых ушкуйниками. Однако следует заметить, что ушкуйники предствляли собой голытьбу, деклассированный элемент, по существу не являлись полноценными представителями новгородского общества. Примечательно, что эти всплески насилия новгородских разбойников происходил за пределами Новгородского государства в чужой земле. В Новгородской земле им развернуться не представлялось возможным.
Другим показательным примером может служить силовой способ решения вопросов в новгородском вече. Когда при обсуждении вопроса голоса разделялись приблизительно поровну и вече разделялось на партии, тогда Право уступало место физической Силе. Вопрос решался посредством драки: претензии победившей, осилившей стороны приобретали юридический характер законодательно оправданного решения.
Таким образом, в тематическом пространстве новгородской культуры тема ''силы'' не играла доминирующего значения. Более того, по мере упрочения христианства и демократических традиций наблюдается процесс ее постепенного ослабления. ''Метрику'' ее ценностно-мыслительного пространства определяла фундаментальная структура, образуемая двумя тематическими центрами: христианскими ценностями и ценностями гражданскими. В то время как в удельно-княжеской, а затем в Московской Руси, как отмечалось ранее, по мере насыщения ментального пространства энергией Силы звучание темы “вольности” в большей степени ослабевает, дух вольности подавляется, загоняется в глубины коллективного бессознательного. Это существенное отличие новгородсого духа и дает основание для названия его новгородской культурой.