Похороны в древнем Риме.
Так как Мамурра чувствовал себя очень плохо, то об этом известили его сына Марка, не замедлившего явиться. Его голос немного оживил больного, который сделал усилие, чтобы снять с себя кольца и передать их сыну, — этой передачей по римскому обычаю указывался будущий наследник. Такое усилие истощило Мамурру, и он снова впал в беспамятство. Марк едва успел прильнуть к губам старика и получить от него последний вздох. Когда он вполне убедился в его смерти, то закрыл ему глаза.
Тотчас же отправились в храм Libitinae1 заявлением о смерти и просьбой, чтобы либитинарии (заведывавшие устройством похорон) прислали своих рабов приготовить тело покойника для погребения. Эти приготовления состояли в обмывании теплой водой и бальзамировании. Производя все это, громким голосом звали покойника, чтобы убедиться, что он действительно перестал жить. Когда тело было обмыто и надушено, покойнику подправили лицо особым составом, в который входил pollen — крупитчатая мука; этим способом трупу придавали спокойную бледность и
Мамурра был одет в пурпуровую тогу; на голову ему возложили венок из дубовых листьев, который он получил на войне в награду за спасение одного гражданина; его положили на высокое ложе, украшенное слоновой костью и покрытое роскошной материей. Сын его вместе с несколькими родственниками перенес ложе в атриум и поставил его так, что ноги трупа обращены были к улице. Двери закрыты были занавесами цвета темной морской воды; в вестибюле на маленьком алтаре курились благовония, а у входа большая ветка кипариса предупреждала понтификов, чтобы они обходили это жилище, где взоры их могут быть осквернены видом покойника.
Тело, охраняемое слугой, было выставлено в течение семи дней. На заре восьмого дня глашатаи отправились по улицам возвестить о погребении: “Мамурра скончался, — возглашали они. — Если кто хочет быть на его похоронах, то уже пора. Будут устроены игры, и распорядителя похорон (его сына) будут сопровождать страж и ликторы”.
Затем шел в хронологическом порядке ряд предков покойника, представленных портретами из раскрашенного воска, сделанными наподобие театральных масок. Эти маски надеты были на людей, рост которых и осанка соответствовали лицу, изображенному данной маской. Издали можно было подумать, что это действительно сами предки, вставшие из могил. Иллюзия увеличивалась еще тем, что каждый имел атрибуты высшей должности, когда-либо занимаемой им при жизни, например, консульской, преторской или цензорской, и что его также сопровождали ликторы, как когда-то при жизни; если кто-нибудь из предков имел триумф, то лицо, изображавшее его в процессии, ехало на колеснице.
Затем следовало тело, предшествуемое стражем; за покойником несли несколько других погребальных носилок с атрибутами всех должностей, которые занимал Мамурра. Далее шли родственники и друзья в темно-синем платье и без колец. Женщины замыкали шествие. Платье их было в беспорядке, волосы распущены: они лили обильные слезы и испускали крики отчаяния. Во главе их находилась мать покойного со своими дочерьми и невесткой. Толпа женщин увеличивалась их служанками, которыми заведовала плакальщица, обучавшая их жестам скорби и отчаяния и задававшая тон их воплям. Процессия спустилась на форум, где остановилась у подножия ростр. Предки выстроились вокруг; для тех из них, кто занимал курульные должности, поставлены были стулья из слоновой кости. Погребальные носилки поставили на самую трибуну и подняли на них труп так, чтоб все могли его видеть; или вернее сам труп оставался лежать на носилках, а для всеобщего лицезрения была выставлена восковая фигура, изображавшая покойника. Перед этой аудиторией Марк произнес похвальное слово своему отцу, а также всем предкам, присутствующим при церемонии. Время от времени он замолкал для отдыха. Тогда флейтисты и певцы исполняли величественные и печальные гимны. Все эти речи, пение, музыка глубоко растрогали зрителей, и одно время волнение стало настолько всеобщим, что казалось, будто весь народ разделяет скорбь семьи покойного.
Тотчас же затрубили трубы, и тело было положено на костер, около которого были зарезаны любимые покойником лошади, собаки, попугаи, дрозды и соловьи. Кроме того, на землю было вылито два больших сосуда чистого вина, две полные патеры пенящегося молока и два кубка, наполненные кровью жертвенных животных.
Тем временем присутствующие на похоронах разместились вокруг костра. Повернувшись лицом на восток, они направились в левую сторону и торжественной процессией обошли вокруг костра, бросая на него разного рода подарки: одни духи, ладан, нард, мирру, кинамон; другие — масло, вино; некоторые, наконец, а именно те, которые были на войне с Мамуррой — венки и другие военные знаки отличия. На эту священную кучу дров возложены были жертвенные животные и даже пиршественные яства. Женщины вырывали себе клочьями волосы и присоединяли их к погребальным дарам; они били себя в грудь и царапали лицо, чтобы почтить манов, которые любили молоко и кровь. Наконец, чтобы еще более удовлетворить их кровавым вкусам, близ костра был устроен смертный бой, окончившийся тем, что почти все 120 гладиаторов, принимавших в нем участие, перебили друг друга. Два старых воина, которые не могли примириться с мыслью о разлуке со своим бывшим вождем, пронзили себя мечами.
Когда закончилось шествие и жертвы были принесены, участники погребальной процессии выстроились вокруг кипарисовой ограды. Особый зажигатель подал горящие факелы Марку и некоторым из родных, которые поднесли их к костру, отвернув при этом лицо. Вскоре черные клубы дыма поднялись в воздух; со всех сторон раздался плач и вопли, которые смешались со скорбными песнями и звуками труб.
После всего этого нужно было приступить к очищению семьи. Марк начал с того, что велел вымести весь дом железняком; затем он зажег огонь в атриуме, бросил на горящие уголья серу и в сопровождении всей семьи несколько раз прошел через это курево.