Участники поклонения уменьшились в размерах и придвинулись друг к другу; хлев, где происходит действие, покосился, съежился, неровными кусками обваливается, продырявливается глинобетонная стена; из дверей и случайных отверстий показываются люди – они смотрят на сцену, смотрят исподтишка, не мешая ей и не отрываясь от нее. Пастухи лезут на крышу и заглядывают из-за угла. Природы же предстает одухотворенной и безмолвной.
Пейзаж «Поклонения волхвов» обладает не только тонкими световыми и воздушными оттенками, но как бы чувством еле заметной пульсации жизни. Здесь все пронизано ощущением длительности, и проявляется эта длительность не в людях – потому что движения каждого из них как бы зафиксированы, остановлены, ничтожны, а в зрелище мира – в смене одних фигур и эпизодов другими, в том, что эмоциональная атмосфера, поглотив их, сама сохраняет свою напряженную пустынность. И даже форма алтаря обостряет ощущение этой пульсации: верхний край сползает, изгибается книзу, потом начинает подниматься вверх, чтобы опять спуститься вниз и снова подняться.
Произведение «Несение креста» (1515-16) полно отчаяния и страха перед безумной действительностью; фигура Христа тут почти теряется среди безобразных, злобных лиц толпы.
Босх неоднократно обращался к сюжетам из цикла страданий Христовых. Эти его картины резко выделяются среди множества подобных изображений: произведения Босха окрашены индивидуальным переживанием, личной болью. «Несение Креста» самая потрясающая из всех. Вся сё плоскость заполнена человеческими фигурами, точнее лицами; теснятся физиономии стражников, палачей, праздных зевак — грубые, уродливые. Ещё более страшными делают эти лица переполняющие их фанатичная жестокость, скотское равнодушие, тупое злорадство. На фоне этого человеческого зверинца особенно прекрасными кажутся спокойные и кроткие лица Христа и Святой Вероники, в руках которой белый платок с нерукотворным образом Спасителя. Христос идёт навстречу своей смерти: направо, в ту сторону, которая в средневековом искусстве отводилась для изображений, связанных со смертью и грехом. Вероника движется налево, то мир жизни, унося на платкеликХриста.
Босха не занимала мысль о положении в мире одного человека. В конце своего творчества Босх истолковал свои прежние представления о жизни людей применительно к конкретному человеческому обществу. Мы имеем в виду его знаменитого «Блудного сына» или «Бродягу», как ее называют разные исследователи.
Вписанная в круг композиция построена на пересечении сухих, узких форм и на преувеличении пространственных паузах.
Эта картина не связана непосредственно со Священной историей, но её тема — земной путь человека — воплощена с тон же силой и глубиной, какие мастера Нидерландов привыкли вкладывать в изображения библейских событий.
Бродяга олицетворяет человека вообще — несчастного грешника, которому всегда открыт путь возрождению. В «Бродяге» в отличие от большинства работ художника нет ни фантастических, ни драматических сцен.
Герой картины – тощий, в разорванном платье и разных башмаках, иссохший и словно расплюснутый по плоскости – представлен в странном остановившемся и все же продолжающемся движении. Эта нелепая фигура, расположенная в центре картины, достаточно велика, чтобы занять ее большую часть, но слишком бесплотна, необъемна, чтобы загородить собой пространство, эта фигура ступает редкими, неверными шагами, уходит и все же остается в центре композиции.
Она почти списана с натуры – во всяком случае, европейское искусство не знало до Босха такого изображения нищеты, - но в сухой истощенности ее форм есть что-то от насекомого.
Дальше сюжет композиции можно трактовать по-разному.
- Это блудный сын, уходящий в отчий дом. Но на худом лице горят завороженные глаза – они прикованы к чему-то невидимому нами. А сзади него жизнь, покидаемая им. Дом с прозрачной крышей и полуоторванной ставней реален. За углом мочится человек, рыцарь обнимает женщину, старуха выглядывает из окна, едят из корытца свиньи. И собачка – маленькая, с бешеными глазами, - приопустив голову, смотрит вслед уходящему. Эта та жизнь, которую ведет человек, с которой, даже покидая ее, он связан. Только природы остается чистой, бесконечной. И цвет картины выражает мысль Босха – серый, почти гризайльные тона объединяют людей и природу. Это единство закономерно и естественно. А розоватые или сиреневатые оттенки лишь пронизывают это единство ощущением печальным, нервным, вечно изменчивым и все же постоянным.
- За спиной героя — убогая деревенская харчевня: крыта её обветшала, оконные стекла выбиты, в дверях солдат пристает к служанке, у стены вправляет нужду какой-то пьяница. Босх делает эту трущобу предельно ёмким образом, воплощающим бесцельность и беззаконие существования сё обитателей. Бродяга принимает решение оставить прежнюю греховную жизнь; неуверенно, оглядываясь назад, крадётся он к закрытой калитке. За калиткой расстилается типичный нидерландский пейзаж с песчаными холмами, скудной зеленью, неярким небом. Босх по обыкновению словно задает себе и зрителю вопрос: вернется ли бедный путник домой, или кривой путь вновь приведет его в этот бедный, грязный скучный притон?
Но какова бы не была трактовка, основная идея картины не меняется; и также остается еще одно – мы легко узнаем этого блудного сына или бродягу: это странник с внешних створок «Воза сена»; он постарел, ещё более обносился, поранил левую ногу; но лицо его сделалось мягче, спокойнее, в глазах не видно прежней скорби и подозрительности. Изображенные на обеих картинах странники считаются автопортретами Босха, исполненными мастером в разные периоды жизни.
Сейчас предполагают, что на картине изображен средневековый коробейник. Картина оказалась частью триптиха, распиленного и проданного по частям в XIX веке разным покупателям. В ходе подготовки роттердамской выставки усилиями голландских реставраторов оно обрело своих прямых "родственников". Хотя центральная часть триптиха с изображением, возможно, "Страшного суда" утрачена, зато в Роттердаме выставлены обе боковые створки. На внутренней стороне левой створки были два сюжета: "Корабль дураков" и "Аллегория обжорства", с правой стороны была сцена "Смерть купца". Сам "Коробейник" или «Бродяга» или «Блудный сын» был написан на внешней стороне створок и был виден средневековому зрителю, когда триптих был закрыт. Когда створки распиливались для продажи, две половинки "Коробейника" были умело соединены и проданы как единое произведение, с тех пор так и существовавшее. Благодаря методу дендрохронологического анализа было установлено, что все эти 4 произведения написаны на досках, вырезанных из одного дерева, в одно и то же время, около 1495 года (а не в 1500-1510 гг., как они датировались раньше). Следовательно и относятся эти картины не к позднему периоду, а к зрелому. Хотя если рассматривать особенности каждого из периодов творчества, то это все-таки поздний период. Вопрос так и остается открытым.
Заключение
Гибридные существа, кошмарные образы, фантастические животные: живопись Иеронима Босха на протяжении пяти веков была предметом восхищения, так и не понятая при этом до конца.
В картинах Босха зрителя тревожит более всего не различие, а именно близость нормального и фантастического миров. Который из них ложен? Который истинен? Босх жил и творил в то время, когда Средние века уступали дорогу Возрождению, и начала вставать центральная проблема гуманизма, связанная с конфронтацией сознания с непознаваемым.
Как далеко саркастическое отношение Босха к людям. Кажется, что художник перенес на свои полотна все ужасы инквизиции, все пороки своего времени. При этом виртуозная живописная техника Босха – резкие и трагические сочетания цветов, точность кисти – приобретает убедительную достоверность его самым причудливым чудовищам, рядом с которыми беспомощно мечутся слабые фигурки испуганных людей. Так Босх пытался передать весь трагизм времени.
Был ли он еретиком или, наоборот, глубоко религиозным человеком, которому открывалось некое тайное и сверхличное знание, сейчас сказать трудно. Но всматриваться в его живописные работы необыкновенно интересно.
С Босхом кончается искусство 15 века. Творчество Босха завершает этот этап чистых прозрений, потом напряженных исканий и трагических разочарований.