В этот период Сумароков называл себя поэтом «нежной страсти»: сочинял модные любовные и пасторальные песенки («Негде, в маленьком леску» и др., всего около 150), которые имели большой успех, писал также пастушеские идиллии (всего 7) и эклоги (всего 65). Характеризуя эклоги Сумарокова, В.Г.Белинский писал, что автор «не думал быть соблазнительным или неприличным, а, напротив, он хлопотал о нравственности». Критик основывался на посвящении, написанном Сумароковым к собранию эклог, в котором автор писал: «В эклогах моих возвещается нежность и верность, а не злопристойное сластолюбие, и нет таковых речей, кои бы слуху были противны».
Работа в жанре эклоги способствала тому, что у поэта выработался легкий, музыкальный стих, близкий к разговорному языку того времени. Основным размером, который использовал Сумароков в своих эклогах, элегиях, сатирах, эпистолах и трагедиях, был шестистопный ямб – русская разновидность александрийского стиха.
В одах, написанных в 1740-е годы, Сумароков руководствовался образцами, данными в этом жанре М.В.Ломоносовым. Это не помешало ему полемизировать с учителем по литературно-теоретическим вопросам. Ломоносов и Сумароков представляли два течения русского классицизма. В отличие от Ломоносова, Сумароков считал главными задачами поэзии не постановку общенациональных проблем, а служение идеалам дворянства. Поэзия, по его мнению, должна быть в первую очередь не величественной, а «приятной». В 1750-е годы Сумароков выступил с пародиями на оды Ломоносова в жанре, который сам называл «вздорными одами». Эти комические оды были в известной степени и автопародиями.
Сумароков пробовал свои силы во всех жанрах классицизма, писал сафические, горацианские, анакреонтические и другие оды, стансы, сонеты и т.д. Кроме того, он открыл для русской литературы жанр стихотворной трагедии. Сумароков начал писать трагедии во второй половине 1740-х годов, создав 9 произведений этого жанра: Хорев (1747), Синав и Трувор (1750), Димитрий Самозванец (1771) и др. В трагедиях, написанных в соответствии с канонами классицизма, в полной мере проявились политические взгляды Сумарокова. Так, трагический финал Хорева проистекал из того, что главный герой, «идеальный монарх», потворствовал собственным страстям – подозрительности и недоверчивости. «Тиран на престоле» становится причиной страданий многих людей – такова главная мысль трагедии Димитрий Самозванец.
Созданию драматических произведений не в последнюю очередь способствовало то, что в 1756 Сумароков был назначен первым директором Российского театра в Петербурге. Театр существовал во многом благодаря его энергии. После вынужденного ухода в отставку в 1761 (высокопоставленные придворные чины были недовольны Сумароковым) поэт полностью посвятил себя литературной деятельности.
В конце царствования императрицы Елизаветы Сумароков выступил против установившегося образа правления. Его возмущало то, что дворяне не соответствуют идеальному образу «сыновей отечества», что процветает взяточничество. В 1759 он начал издавать журнал «Трудолюбивая пчела», посвященный жене наследника престола, будущей императрице Екатерине II, с которой он связывал надежды на устроение жизни по истинно нравственным принципам. В журнале содержались нападки на вельмож и подъячих, из-за чего он был закрыт через год после основания.
Оппозиционность Сумарокова не в последнюю очередь была основана на его тяжелом, раздражительном характере. Житейские и литературные конфликты – в частности, конфликт с Ломоносовым – отчасти тоже объясняются этим обстоятельством. Приход Екатерины II к власти разочаровал Сумарокова тем, что кучка ее фаворитов в первую очередь взялась не за служение общему благу, а за удовлетворение личных потребностей. Собственное положение Сумароков охарактеризовал в трагедии Димитрий Самозванец: «Язык мой должен я притворству покорить; / Иное чувствовать, иное говорить, / И быти мерзостным лукавцам я подобен. / Вот поступь, если царь неправеден и злобен».
В годы царствования Екатерины II Сумароков уделял большое внимание созданию притч, сатир, эпиграмм и памфлетных комедий в прозе (Тресотиниус, 1750, Опекун, 1765, Рогоносец по воображению, 1772 и др).
По своим философским убеждениям Сумароков был рационалистом, сформулировал свои взгляды на устройство человеческой жизни следующим образом: «Что на природе и истине основано, то никогда премениться не может, а что другие основания имеет, то похваляется, похуляется, вводится и выводится по произволению каждого и без всякого рассудка». Его идеалом был просвещенный дворянский патриотизм, противостоящий некультурному провинциализму, столичной галломании и чиновничьей продажности.
Одновременно с первыми трагедиями Сумароков начал писать литературно-теоретические стихотворные произведения – эпистолы. В 1774 издал две из них – Эпистолу о российском языке и О стихотворстве в одной книге Наставление хотящим быти писателями. Одной из важнейших идей эпистол Сумарокова была идея о величии русского языка. В Эпистоле о российском языке он писал: «Прекрасный наш язык способен ко всему». Язык Сумарокова гораздо ближе к разговорному языку просвещенных дворян, чем язык его современников Ломоносова и Тредиаковского.
Творчество Сумарокова оказало большое влияние на современную ему русскую литературу. Просветитель Н.Новиков брал эпиграфы к своим антиекатерининским сатирическим журналам из притч Сумарокова: «Они работают, а вы их труд ядите», «Опасно наставленье строго, / Где зверства и безумства много» и др. Радищев называл Сумарокова «великим мужем». Пушкин считал его главной заслугой то, что «Сумароков требовал уважения к стихотворству» в пору пренебрежительного отношения к литературе.
При жизни Сумарокова не было издано полное собрание его сочинений, хотя выходило много стихотворных сборников, составленных по жанровому признаку. После смерти поэта Новиков дважды издавал Полное собрание всех сочинений Сумарокова (1781, 1787).
Главный мотив классических русских трагедий - самоотверженность, доходящая до крайней своей черты, добровольной жертвенности. Героиня Сумарокова, Ксения, на честь которой покушается Самозванец, готова отдать жизнь, лишь бы спасти - нет, не отца и не жениха - спасти свою страну и православную веру, которым грозит неотвратимая беда.
Искренность этой экзальтации, пассионарность трагических героев нашла свою чеканную формулу в рылеевской думе "Иван Сусанин", написанной, однако, уже на излете общенационального стремления к победам, за три года до Сенатской площади и дальнейших пагубных событий:
Кто русский по сердцу, тот бодро и смело,
И радостно гибнет за правое дело!
Ни казни, ни смерти и я не боюсь:
Не дрогнув, умру за царя и за Русь!
Что же случилось впоследствии, отчего преемникам русских классицистов величие стало смешно, серьезность показалась ничтожна, а про любовь к Руси можно было говорить лишь с улыбкой, окрашенной грустной иронией? Не претендуя на обладание всей истиной, назовем только две вехи, редко упоминаемые историками, но знаковые для русского самосознания.
В 1789 году трагедия Княжнина "Вадим Новгородский" была принята к постановке в придворном театре, а когда во Франции началась революция, автор из осторожности отозвал свою пьесу. Это не помогло: все печатные экземпляры "Вадима" были сожжены по приговору Сената. Рукой сенаторов водила Екатерина Великая: императрица боялась малейших проявлений вольнодумства, и трагедия, где бунтующий против самодержавия новгородский воевода не лишен авторских симпатий, надолго оказалась под запретом.
Спустя четыре года, когда французская чернь познакомила королевское семейство с гильотиной, из-за "отвращения к русской жизни" застрелился ярославский помещик с многоговорящей русскому слуху фамилией Опочинин. Перед смертью он отпустил на волю часть крестьян, роздал хлеб из амбаров, а наследникам завещал сжечь свою библиотеку. "Книги!.. Мои любезные книги!.. Не знаю, кому оставить их, - написал он в предсмертном письме. - Я уверен, что в здешней стороне они никому не надобны" 2.
Эффект от воздействия искусства на реальность вроде бы не столь быстр и не так бросается в глаза, как в Германии, где появление романа Гете "Страдания юного Вертера" мгновенно спровоцировало волну самоубийств на почве неразделенной любви. Но, как мы имеем возможность каждодневно убеждаться, - куда более долгосрочен. Стреляющийся из отвращения к жизни россиянин в новом веке стал преобладающим типом отечественной литературы вообще и российской драмы, в частности.
Кто же виноват в том, что классическая трагедия, расцветшая в стране, тогда еще до конца не признанной остальной Европой в качестве равного партнера, сошла на нет в России, освободившей Европу от французов и возглавившей Священный союз континентальных монархов? Разумеется, Пушкин! "История русской литературы со времени Пушкина не только представляет много примеров такого отступления от европейской формы, но не дает даже ни одного примера противного". Эта фраза Толстого, как сказано в одном костюмно-историческом фильме, "многое объясняет".
В Пушкине нашла отражение тяга к жанровой перверсии. Путаница начинается с самого значительного пушкинского драматического опыта. "Борис Годунов" по форме был калькой с шекспировских исторических хроник, сам Пушкин был склонен называть его "народной комедией", в отечественном театре спектакль по традиции играется как трагедия. Показательно, что император Николай I, человек узких, но, безусловно, целостных эстетических воззрений, подметил это противоречие и предложил Пушкину переделать драму в роман "в духе Вальтера Скотта".