III. ВТОРОЙ ЦИКЛ Р. ЭПОХА ВТОРОГО ТУРА БУРЖУАЗНЫХ РЕВОЛЮЦИЙ.
Реакционным Р. заканчивается первый цикл Р., порожденный Французской революцией. С концом наполеоновских войн и с началом подъема, подготовляющего второй тур буржуазных революций, начинается новый цикл Р., значительно отличающийся от первого. Отличие это прежде всего — следствие иного характера революционного движения. На смену Французской революции 1789—1793 приходит множество «малых» революций, которые или кончаются компромиссом (революционный кризис в Англии 1815—1832), или происходят без участия народных масс (Бельгия, Испания, Неаполь), или народ, появляясь на короткое время, благонравно уступает место буржуазии сразу после победы (Июльская революция во Франции). В то же время ни одна страна не претендует на роль интернационального борца за революцию. Эти обстоятельства способствуют исчезновению страха перед революцией, тогда как оголтелый разгул реакции после 1815 усиливает оппозиционное настроение. Уродство и пошлость буржуазного строя раскрываются с небывалой очевидностью, а первое пробуждение пролетариата, еще не вступающего на путь революционной борьбы (даже чартизм соблюдает буржуазную законность), возбуждает в буржуазной демократии сочувствие к «беднейшему и многочисленнейшему из классов». Все это делает Р. этой эпохи в основном либерально-демократическим.
Появляется нового типа романтическая политика — либерально-буржуазная, звонкими фразами возбуждающая в массах веру в скорое осуществление (достаточно неясного) идеала, удерживающая тем самым их от революционного действия, и утопически-мелкобуржуазная, мечтающая о царстве свободы и справедливости без капитализма, но не без частной собственности (Ламенне, Карлейль).
Хотя Р. 1815—1848 (вне Германии) окрашен в преобладающий либерально-демократический цвет, его никак нельзя отождествлять с либерализмом или с демократией. Основным в Р. остается разлад между идеалом и действительностью. Последнюю Р. продолжает или отвергать или волюнтаристски «преображать». Это позволяет Р. служить средством выражения и для чисто реакционной дворянской тоски по прошлому и дворянского пораженчества (Виньи). В Р. 1815—1848 не так легко наметить этапы, как в предыдущем периоде, тем более, что теперь Р. распространяется на страны, стоящие на очень равличных ступенях исторического развития (Испанию, Норвегию, Польшу, Россию, Грузию). Гораздо легче различить три основных течения внутри Р., представителями которых можно признать трех великих английских поэтов посленаполеоновского десятилетия — Байрона, Шелли и Китса.
Романтизм Байрона — наиболее яркое выражение того самоутверждения буржуазной личности, которое началось в эпоху Руссо. Ярко антифеодальный и антихристианский, он в то же время антибуржуазный в смысле отрицания всего положительного содержания буржуазной культуры в отличие от ее отрицательной антифеодальной природы. Байрон окончательно убедился в полном разрыве между буржуазно-освободительным идеалом и буржуазной действительностью. Поэзия его — самоутверждение личности, отравленное сознанием тщеты и бесперспективности этого самоутверждения. Байроновская «мировая скорбь» легко становится выражением самых разнообразных форм индивидуализма, не находящего себе применения — потому ли, что его корни в побежденном классе (Виньи), потому ли, что он окружен средой, незрелой для действия (Лермонтов, Бараташвили).
Романтизм Шелли — волюнтаристское утверждение утопических путей преображения действительности. Этот Р. органически связан с демократией. Но он антиреволюционен, потому что он ставит «вечные ценности» выше потребностей борьбы (отрицание насилия) и рассматривает политическую «революцию» (без насилия) как некую деталь в космическом процессе, долженствующем положить начало «золотому веку» («Раскованный Прометей» и заключительный хор «Эллады»). Представителем этого типа Р. (с большими индивидуальными отличиями от Шелли) был последний из могикан Р. вообще, старик Гюго, донесший его знамя до кануна эпохи империализма.
Наконец Китс может рассматриваться как основоположник чисто-эстетического Р., ставящего себе задачей создать мир красоты, в которой можно бы спасаться от уродливой и пошлой действительности. У самого Китса эстетизм тесно связан с «шиллеровской» мечтой об эстетическом перевоспитании человечества и о реально-грядущем мире красоты. Но воспринята из него была не эта мечта, а чисто-практическая забота о создании конкретного мира красоты здесь и теперь. Из Китса исходят английские эстеты второй половины века, которых уже нельзя причислять к романтикам, поскольку они уже совершенно удовлетворены реально существующим. Такой же по существу эстетизм возникает еще раньше во Франции, где Мериме и Готье из «парнасских афеистов» и участников романтических боев очень скоро превращаются в чисто-буржуазных, политически индиферентных эстетов (т. е. обывательски консервативных) и свободных от всякого романтического беспокойства.
Вторая четверть XIX в. — время наиболее широкого распространения Р. в разных странах Европы (и Америки). В Англии, давшей трех из величайших поэтов «второго цикла», Р. не сложился в школу и рано стал отступать перед силами, характерными для следующего этапа капитализма. В Германии борьба против реакции была в значительной мере и борьбой против романтизма. Величайший революционный поэт эпохи — Гейне — вышел из Р., и в нем до конца жила романтическая «душа», но в отличие от Байрона, Шелли и Гюго в Гейне левый политик и романтик не сливались, а боролись.
Наиболее пышно расцвел Р. во Франции, где он был особенно сложен и противоречив, объединяя под одной литературной вывеской представителей очень разных классовых интересов. На французском Р. особенно ясно видно, как Р. мог быть выражением самого разнообразного расхождения с действительностью — от бессильной тоски дворянина (но дворянина, впитавшего в себя весь буржуазный субъективизм) по феодальному прошлому (Виньи) до волюнтаристского оптимизма, подменивающего подлинное понимание действительности более или менее искренними иллюзиями (Ламартин, Гюго), и до чисто коммерческого производства «поэзии» и «красоты» для скучающих в мире капиталистической «прозы» буржуа (Дюма-отец).
В странах национально-угнетенных Р. тесно связан с национально-освободительными движениями, но преимущественно с периодами их поражения и бессилия. И здесь Р. является выражением весьма разнообразных социальных сил. Так, грузинский Р. «Бараташвили», «Орбелиани») связан с националистическим дворянством, классом вполне феодальным, но в борьбе с русским царизмом, искавшим поддержки в буржуазией идеологии. Особенное развитие национально-революционный романтизм получил в Польше. Если накануне ноябрьской революции (1830) в «Конраде Валленроде» Мицкевича он получает подлинно революционный акцент, та после ее поражения особенно пышно расцветает его специфическая сущность: противоречие между мечтой о национальном освобождении и неспособностью прогрессивного шляхетства пойти на развязывание крестьянской революции. Вообще можно сказать, что в национально-угнетенных странах романтичность революционно настроенных групп обратно пропорциональна подлинной демократичности, их органической связи с крестьянством. Величайший поэт национальных революций 1848 Петефи совершенно чужд Р.
IV. Р. В РОССИИ.
Русский Р. не вносит принципиальо новых моментов в общую историю Р., являясь торичным по отношению к зап.-европейскому. Наиболее подлинен русский Р. после поражения декабристов. Крушение надежд, гнет николаевской действительности создают самую подходящую обстановку для развития романтических настроений, для обострения противоречия идеала и действительности. Мы наблюдаем тогда почти всю гамму оттенков романтизма — аполитическое, замыкающееся в метафизику и эстетику, но еще не реакционное шеллингианство; «романтическую политику» славянофилов; историческую романтику Лажечникова, Загоскина и др.; социально окрашенный романтический протест передовой буржуазии (Н. Полевой); уход в фантастику и в «свободное» творчество (Вельтман, некоторые произведения Гоголя); наконец романтический бунт Лермонтова, испытавшего сильное влияние Байрона, но перекликавшегося и с немецкими штюрмерами. Однако даже в этот, наиболее романтичный период русской литературы Р. не является ведущим направлением. Пушкин, Гоголь в своей основной линии стоят вне Р. и кладут основания реализму. Ликвидация Р. происходит почти одновременно в России и на Западе (подробнее о русском Р. см. «Русская литература»).
V. ЛИКВИДАЦИЯ И ПЕРЕЖИТКИ Р. — С 30-х гг. начинается борьба против Р. с новых реалистических позиций, борьба против отрицания и волюнтаристского искажения действительности во имя познания действительности как она есть. Реализму как литературному движению предшествует ряд явлений, знаменующих собой идейную ликвидацию романтического периода, — диалектика Гегеля, реалистический историзм французских историкво (в корне противоположный реакционному немецкому историзму, прославлявшему «кнут только потому, что это был кнут исторический»), огромные успехи естественных наук. С утверждением капиталистической экономики растут кадры интеллигенции, заинтересованной в приспособлении к капитализму, а не в отрицании его. С другой стороны, против Р. борется радикальная демократия.
Ко времени революции 1848 Р. как течение в основном ликвидирован, хотя отдельные романтические мотивы продолжают возникать в европейской литературе до последнего времени (символизм, экспрессионизм и др.).
В России, где задачи буржуазной революции оставались неразрешенными до социалистической революции 1917, имелась почва для разнообразных проявлений романтизма (элементы Р. у Достоевского, символистов). В русской буржуазной литературе эпохи 1905— 1917 есть живая стилевая связь с Р., отражающая и внутреннее родство. Творчество Блока развертывается под знаком противоречия между ненавистью «блудного сына» к реальной буржуазной действительности и страхом перед пролетарской революцией, с безнадежными поисками идеала то в потустороннем мире (Прекрасная Дама), то в волюнтаристском искажении действительности (образ «России», образ Христа в «Двенадцати»).