Фильмы к столетию войны России с Францией начали одновременно два привычных соперника "Бр. Пате" и "А. Ханжонков и К°". Противоположные, казалось бы, концепции и точки зрения на события наполеоновского вторжения, пожар Москвы и отход французских войск на Запад через Березину тем не менее не просматривались в обоих сценариях былых врагов: в центре стояли эффектные зимние батальные сцены и — главное — картины московского пожара, который наблюдает из Кремля сам Наполеон.
И у той, и у другой съемочной группы возникли производственные трудности, естественные при гигантомании планов и того и другого. В итоге вчерашние непримиримые конкуренты пришли к удивительному "консенсусу", точнее — симбиозу: объединили отснятый материал!
Понятно, что цельности произведения эта акция, с моральных позиций весьма благородная, не способствовала. Особенно же комично, что в фильме оказались (и сохранились при окончательном монтаже) два Наполеона: артист А. Кнорр в материале "Пате" и В. Сережников — от Ханжонкова. Тем не менее определенный "белый флаг" перемирия был поднят (надо прибавить, что в жизни Ханжонков, человек редкой доброты, был в прекрасных отношениях с главой московского предприятия "Пате" Морисом Гашем).
Таковы были нравы ханжонковского Саввинского подворья, где преобладали интересы дела, а не "звериный оскал капитализма", не себялюбие и зависть к успеху ближнего.
Это Гончаров, не боясь молодого конкурента, открыл и нашел для фирмы Ханжонкова Петра Ивановича Чардынина (1878–1934) — еще одного замечательного мастера из отечественных первопроходцев.
Чардынин (настоящая фамилия его Красавчиков) был актером и режиссером театральной труппы Введенского народного дома, которая считалась в Москве одним из лучших театральных коллективов второго ранга (то есть вслед за Малым, Художественным, Коршем). В один прекрасный день на Елоховскую улицу, где находился Нардом, нагрянула "делегация" из ханжонковцев — ловцов душ для кинематографа. Дело было новое, требовалась смелость. Чардынин, а вместе с ним несколько коллег по труппе согласились сниматься, а далее обосновались у Ханжонкова всерьез, почти совсем расставшись с театром. Среди них был и Иван Ильич Мозжухин (1889–1939), в скором будущем знаменитость, "король русского экрана". Блистательная, а в дальнейшем трагическая судьба этого первого великого актера отечественного кино завязалась именно здесь, в массовых сценах на съемках ателье Ханжонкова. По происхождению крестьянин из Пензенской черноземной губернии-глубинки, Ваня Мозжухин, кому родители прочили карьеру юриста, сбежал из Московского университета в гастролирующую театральную труппу некоего Петра Заречного, потом без особых успехов подвизался в маленьких московских театрах, чтобы обре-сти себя в "красноречии молчания", в немом кино, эстетику которого он разведывал и на практике и даже в теории — ему принадлежат несколько интересных и новаторских эссе о специфике актерской игры перед киноаппаратом.
Так и шла своеобразная эстафета "вербовки" в кино: Ханжонков — Гончаров — Чардынин — Мозжухин... А вскоре, в 1914-м, в фильме "Песнь торжествующей любви", экранизации одноименной повести И. С. Тургенева в постановке Евгения Францеви Бауэра (1865–1917), дебютирует первая русская кинозвезда Вера Васильевна Холодная (1892–1919).
Чардынин, как и вся когорта первопроходцев, был неутомимым тружеником, человеком скромным и бескорыстно преданным делу. Театральный актер с хорошими данными и немалым сценическим опытом, он горячо увлекся кинорежиссурой. В наши дни, когда наследие дореволюционного кино открывается заново и освобождается от поверхностно-негативных оценок, принятых в советскую пору, вспыхнул интерес и к его основательно забытой фигуре. В 1998-м в Киеве была впервые показана его ретроспектива — более 100 картин!
Открылся целый мир, полный разнообразия, жизненных наблюдений, юмора и человечности. Чардынин снимал мелодрамы, комедии, исторические сюжеты и экранизации классики. "Боярин Орша" по Лермонтову, "Крейцерова соната" и "Наташа Ростова" ("Война и мир") по Л. Н. Толстому, "Домик в Коломне" по Пушкину и многие другие доброкачественные переложения литературы выполнены были им за короткий срок. Чардынин не был экспериментатором, скорее воплощал собой тип "кассового постановщика" — его фильмы пользовались безотказным успехом у публики. И особенно — мелодрама. "У камина" и "Позабудь про камин, в нем погасли огни" — два эти "боевика", датированные 1917 годом, с участием Веры Холодной и ее постоянных партнеров, красавцев Витольда Полонского и Владимира Максимова, вошли в историю как рубеж двух эпох. И "лебединой песнью" частновладельческого кино видится самая знаменитая двухсерийная лента 1918 года "Молчи, грусть, молчи (Сказка любви дорогой)", поставленная им к десятилетию своей кинематографической деятельности. Это была трогательная и чувствительная история неотразимой циркачки Полы, которую играла Вера Холодная. А вокруг героини Чардынин собрал целый букет партнеров, "королей экрана" — красавцев Полонского, Максимова, Рунича, Худолеева, оставив себе, без всякой боязни конкуренции, роль отвергнутого мужа, спившегося акробата Лорио (кстати, играл он сам лучше всех остальных!).
Но рождение национализированного российского кино не стало концом деятельности неустанного Чардынина. После Октябрьской революции он эмигрировал, несколько лет работал в Европе, но в 1923 году вернулся на родину режиссером Одесской кинофабрики — на Украине его считают одним из пионеров украинского национального кино. Здесь в списке чардынинских лент появляется приключенческая и детективная "Укразия" (1925), биографические "Тарас Шевченко" и "Тарас Трясило", снова — экранизации — гоголевские "Черевички" (1930). Завидная судьба!
Именно благодаря Чардынину в первую очередь репертуар раннего русского кино обрел достойный профессиональный уровень в "среднем регистре", над которым возвышались выдающиеся творения.
Таковы, например, не имеющие аналогов в мировом кино мультипликационные ленты Владислава Александровича Старевича (1882–1965).
И этого чудодея, мага экранных эффектов и трюков, блестящего декоратора и умелого постановщика костюмных картин и сказок открыл неуемный Ханжонков в провинциальной Литве, перетащил в Москву, дал квартиру с пристроенным к ней специальным кинопавильоном для экспериментов. И Старевич увлеченно экспериментировал, открывая неизведанные возможности "поля чудес" — экрана. Например в просветительском фильме "Пьянство и его последствия" (это был своего рода "боевик" научного отдела ханжонковской фабрики) Старевич выдумал потрясавшие зрителя трюки. Алкоголику, роль которого с натуралистической точностью играл Мозжухин, в бутылке являлся чёрт, верный признак белой горячки, — это было соединение объемной мульти- пликации с трюковой съемкой. В гоголевской "Ночи перед Рождеством", где Старевич выступил режиссером, сценографом и оператором, а Мозжухин играл… чёрта, поражали феерические по тем ранним временам экрана полеты в звездном небе и игры с месяцем (красавец, король экрана и герой-любовник "Иван Великолепный" обожал до неузнаваемости изменять свое лицо сложными гримами — здесь он превратился в отвратительного волосатого урода).
Старевичу принадлежит уникальное изобретение — оригинальный жанр объемной кукольной мультипликации. Это был своеобразный "животный эпос" или, точнее, "эпос инсектов". Старевич поручал все "роли" в фильмах... насекомым: жукам, кузнечикам, стрекозам, осам, мухам и пр. "Инсекты", которых публика принимала за настоящую живность, были смастерены вручную с удивительной искусностью, оставшейся секретом этого уникального художника. Фильмы Старевича — пародии на мелодрамы и исторические костюмные фильмы, на нелепые истории из современных юмористических журналов ("Война усачей и рогачей", "Авиационная неделя насекомых", "Месть кинематографического оператора"). В мультфильме "Петух и Пегас", где оживленные анимацией фирменные знаки замещали самих конкурентов, он высмеял хорошо ему известную борьбу Пате и Ханжонкова за успех у публики и у рынка.
В остроумных неповторимых шаржах Старевича ощущалась традиция басни и прежде всего "русского Лафонтена" И. А. Крылова — недаром особую славу мастеру принесла кинобасня "Стрекоза и Муравей". Надо заметить при этом, что концовка ленты обрела на экране иное настроение, нежели назидательно-категоричная мораль Крылова ("ты все пела...так пойди-ка попляши!", — лирическое, чуть сентиментальное: отвергнутую Муравьем Стрекозу, которой Старевич вложил в тонкие руки-спички игрушечную скрипку, медленно и безжалостно засыпал зимний снег...
После революции Старевич эмигрировал, жил в Париже, постоянно работал, продолжая и совершенствуя найденную им в России технику объемной мультипликации. В 1949-м за свой первый цветной фильм "Цветок папоротника" он получил приз Венецианского кинофестиваля. Благополучно сложилась его европейская судьба. Но чудо первооткрытия произошло в ателье Ханжонкова на тихой Житной улице Замоскворечья...
Рядом с ателье Ханжонкова в Москве за кратчайший срок выросло миллионное кинопредприятие "И. Ермольев" с его эмблемой — слоном. Владельцу его, Иосифу Николаевичу Емольеву (1889–1962), человеку образованному, блестящему организатору, предстояла большая и драматичная жизнь в кинематографе России, Франции, США.
Одновременно бывший представитель фирмы "Гомон" Павел Густавович Тиман, объединившись с табачным фабрикантом Фридрихом Рейнгардтом, открыл большой торговый дом, который впоследствии взял себе название "Русская золотая серия". Под этой рубрикой начали выходить ленты, рекламируемые по классу "люкс", поражая и количеством знаменитостей, участвующих в картинах, и богатством и роскошью постановки.
Далее, в 1915-м, в Москве открылась еще одна богатая фирма — "Русь", владельцем ее был костромской купец Михаил Семенович Трофимов; вслед за ним здесь обосновался владелец роскошного харьковского кинотеатра "Ампир" предприимчивый Дмитрий Иванович Харитонов. Вокруг этих главных производственных и коммерческих центров теснилось множество более мелких ателье, торговых домов, фирм, между которыми шла беспрестанная конкурентная борьба.
Так или иначе, национальный кинематограф России родился, утвердил себя, активно функционировал…
Примечания:
1. О деятельности А. Н. Ханжонковой впервые правдиво и убедительно рассказано также в упомянутой книге В. П. Михайлова (С. 132–144).
2. Рукопись книги А. А. Ханжонкова была сильно сокращена и "заредактирована" редактором книги В. Росоловской, фактически выполнявшей функцию цензора. Оригинал рукописи хранится в РГАЛИ (ф. 987).
3. Луи Форестье. Великий немой. М., 1945.