Т.С. Злотникова
Массовая культура призвана откликаться на ожидания.
Если публика ждет падения кометы Галлея - создаются произведения о космических пришельцах. Если публика интересуется проблемой глобального потепления - возрождается миф об Атлантиде, затопленной в силу никому не известных, но роковых причин. Если публика жаждет избавления от не оправдавшей ожидания демократии, то ей предлагаются напоминания о тиранах, злодеях и застенках.
Современная российская публика далеко не так сильно расслоилась интеллектуально и психологически, как это кажется при взгляде на расслоение экономическое. Понятие «массовый тираж» характеризует готовность представителей самых разных профессиональных и социальных групп приобретать одни и те же книги. Кстати, в одном из массовых изданий даже обсуждалась проблема «пиратских» тиражей (А. Маринина, «Стилист»), после чего читатель-обыватель, даже взглянув из любопытства на выходные данные новой книги, вряд ли получит истинную информацию о количестве продаваемых экземпляров любимого автора.
Миллионные тиражи произведений любимых авторов изготовлены в разном исполнении, учитывающем как раз имущественные притязания: в твердой глянцевой обложке, стандартного формата - и в мягкой обложке, «pocket book». Но это - для взрослых. Для детей же на смену крупноформатным и иллюстрированным в духе самих абсурдных текстов книгам Г. Остера со всеми его вредными советами и поистине занимательными школьными предметами пришел новый, романтический герой нашего времени.
Поскольку массовая культура тяготеет к расчленению и личности, и продукта ее деятельности - художественного образа - на элементарные, простейшие и часто не связанные взаимно частицы, анализ ее явлений в аспекте архетипичности является вполне адекватным исследовательским дискурсом. Отталкиваясь от известного представления К. Юнга о том, что «элементарный образ, или архетип, есть фигура - является ли она демоном, человеком или событием, - которая в процессе истории повторяется там, где свободно проявляется человеческая фантазия», мы в связи с массовой культурой доподлинно убеждаемся: эти образы «… являются в определенной степени обобщенной равнодействующей бесчисленных типовых опытов ряда поколений». (4,стр.57).
Значение архетипа для массового сознания было отмечено тем же К. Юнгом. «Любая связь с архетипом, - писал он…, - освобождает в нас голос более могучий, чем наш собственный. Тот, кто разговаривает первообразами, разговаривает тысячью голосами» (4,стр.59). Следует также напомнить, что, по К. Юнгу, совокупностью архетипов является бессознательное как осадок «всего, что было пережито человечеством, вплоть до его самых темных начал», а сам архетип - проявление инстинкта (4, стр.131).
Мы строим осмысление опыта создателей популярных произведений современной массовой культуры, исходя из мысли К. Юнга о соотношении архетипа с социальным и нравственным опытом в его конкретном, зримом воплощении: «Архетипы представляют собой системы установок, являющихся одновременно и образами, и эмоциями» (4,стр.136). Юнг, не вдаваясь в детальные доказательства, высказал суждение о том, что современные люди, лишенные простодушия и конкретности первобытных обрядов как воплощения коллективного бессознательного, оказывается «в затруднительном положении», они уже «слишком критичны и психологичны» (4, стр.239). Но самое важное, с точки зрения проблемы, которую мы хотим обсудить, - это потребность современных людей в своеобразной защите, которую нужно найти в чем-то ином, чем упомянутые обряды.
Вот тут на помощь нам приходит опыт массовой культуры со всем ее принципиальным простодушием и откровенной апелляцией к элементарности коллективного бессознательного. И мы видим, что массовое сознание начала ХХI века опирается на выявленные К. Юнгом архетипы.
Сравним описания Юнга и варианты, предлагаемые современные массовой культурой.
У Юнга мужской архетип характеризуется сдержанностью, которая «достигается путем вытеснения эмоций» (4, стр.147), в то время как по сути своей мужчине свойственно стремление к особой чувствительности.
В отношении женского архетипа Юнг утверждает чувство как «специфически женскую добродетель» (4,стр. 147), видя парадокс в том, что «очень женственным женщинам» бывают свойственны сила и стойкость (4,стр. 148).
Детский архетип, или архетип ребенка Юнг связывал с динамикой роста человека, как и человечества в филогенезе. Так, существенно для нашего дальнейшего рассмотрения детского архетипа на сказочном материале то, что именно в мотивах сказок, например, в мотиве инфантильного страха ночи, Юнг видел корни архетипа ребенка (4, стр.138). «Подобно тому, как детская сказка является филогенетическим повторением древней религии ночи, так и детский страх является филогенетическим повторением психологии первобытного человека… » (4,стр. 139). Для детского архетипа, по Юнгу характерна утрата нежных связей - теряется «незаменимое чувство непосредственной связи и единства с родителями» (4,стр. 143). Потребность ребенка в разрыве связей ощутима масскультовской системой: если у элитарного О. Уайльда «звездный мальчик» был одинок в силу бесчеловечного эгоизма и высокомерия, то в массовом американском рождественском опусе «Один дома» суетливая и примитвная семейка сама то и дело «теряет» нестандартного живостью характера и чуткостью «малыша». Сурова реальность - «вторжение мира в туман детства уничтожает бессознательное единство с родителями», а если какой-нибудь ребенок «чересчур поддается своему бессознательному и становится слишком простодушным, закон и общество быстро приводят его в сознание» (4, стр. 144).
Наблюдения за появлением бестселлеров на российском книжном рынке позволяют отметить вполне определенное качество архетипов, характеризующих современную массовую культуру как в ее гендерном, так и в ее возрастном аспекте. Имеется в виду (в первом случае) сочетание половых признаков автора и героя:
• мужской архетип представлен в романах Б. Акунина об Эрасте Фандорине (и не стоит удивляться тому, что именно «мужская хватка» важна была автору у героини второй его серии, Пелагии, которую, дабы отдалить от женского естества, автор «определил» в монахини, да, впрочем, цикл захирел после первых двух романов) (1);
• женский архетип представлен в так называемых женских (в том числе «иронических») детективах, из которых, по нашему мнению наиболее показательны сочинения Д. Донцовой, которая создала триаду дилетанток - Дашу Васильеву, Виолу Тараканову и Евлампию Романову - с одинаковыми внешними данными, но нарочито различающимися судьбами и кругом общения(2);
• детский архетип представлен в романах Дж.К. Ролинг о Гарри Поттере, причем стремительное приближение современной российской школьной системы в ее образовательных и нравственных интенциях к системе западноевропейской и североамериканской делает английского мальчика-сиротку понятным и любимым в России именно в силу узнаваемости атмосферы его жизни, а не в силу увлечения скромными волшебными историями (3).
ГЕНДЕР и ВОЗРАСТ мы рассматриваем как смыслообразующие факторы: сила слабого становится основанием для создания «захватывающего» повествования. Слабый у Б. Акунина - интеллектуал. Слабая у Д. Донцовой - женщина. Слабый у Дж.К. Ролинг - ребенок.
Следует пояснить, почему в качестве объекта рассмотрения поставленной проблемы выбраны именно эти авторы.
У Б. Акунина - нарочитое отдаление от современной эпохи с ее брутальными поведенческими стереотипами (у него - джентльмен), потерей речевой культуры (у него - изысканный ритор), средой (даже катакомбы, где обитают воры и бандиты начала ХХ века, живут по законам, более гуманным, чем кварталы современных городов, показываемых в кино-, теле- и видеопродукции).
У Д. Донцовой, вклинившейся в достаточно плотный ряд авторов «женских детективов» - Маринина, Дашкова, Полякова, Серова, Бояджиева etcetera, - героиня и не профессиональный следователь (как у Марининой), но и не обыденная личность, которая сама попадает в экстравагантные ситуации. Она в большинстве романов могла бы и не вмешиваться в чужие коллизии, но становится, тем не менее участницей их. Там же, где события погружают ее в детективную интригу, она проявляет активность не как «пострадавшая», желающая защитить себя от внешней среды, а как азартный игрок, пытающийся навязать событиям собственную логику. Героини Донцовой вливаются в ряд таких «междунарожных» персонажей, как Джессика Флетчер из американского телесериала «Она написала убийство», шедшего в США с 1984 по 1996 гг., а затем «осчастливившего» и российский телеэкран. Обе героини (если типаж Донцовой считать составленным из трех персонажей-близнецов) не только обнаруживают состоявшееся преступление, но и соучаствуют в происходящем по мере его существления.
У Дж.К. Ролинг:
• в отличие от «бедных сироток» Ч. Диккенса (как естественного английского предшественника в изображении такой коллизии), ребенок погружен не в бытовую, а в экзотическую среду;
• в отличие от Малыша у А. Лингрен Гарри Поттер именно сирота; Малыш имел многочисленное, но не слишком нежное к нему семейство, а компенсацию ласки и радостей получал у одинокого (сказочного) Карлсона;
• в отличие от именитых и популярностью только и способных соперничать с Поттером толкиенивых хоббитов, новый герой живет в среде, максимально приближенной к среде обитания обычного современного школьника;
• в отличие же от современных масскультовских персонажей Гарри -живое существо из плоти и крови (а не какой-то там мультиплиационный Бэтмен), в то же время человек (а не черепашка Ниндзя или Телепузик). Соответствие его возраста классу, в котором он обучается, адекватность нравственных, психологических проблем персонажа состояниям современных подростков превращает Гарри скорее в «типичного представителя» подростковой субкультуры, чем в абстрактного мальчика из страны грез.