Игорь Северянин и мистификации "серебряного века"
С. А. Викторова
Начало XX века в русской культуре было эпохой мистификаций. Жизнь творилась как художественное произведение, а оно, в свою очередь, было рефлексией, отражением чаще всего кривозеркальным жизни богемы - поэтов, писателей, художников. "Художник, создающий "поэму" не в искусстве своем, а в жизни, был законным явлением в ту пору", - писал В. Ходасевич [1].
Смысл жизни для декадентов-символистов был в том, чтобы ее сыграть! "Непрестанное стремление перестраивать мысль, жизнь, отношения, самый даже обиход свой по императиву очередного "переживания" влекло символистов к непрестанному актерству перед самими собой - к "разыгрыванию" собственной жизни как бы на театре жгучих импровизаций", - писал В. Ходасевич [1]. Декадансная личность становилась "копилкой переживаний": все попробовать, все отведать, накопить без разбора эмоции (кокаин, морфий, вакханалии, оргии и любовь, как и все, одержимая).
У Валерия Брюсова есть роман "Огненный ангел" с посвящением: "Много любившей и от любви погибшей". В романе три главных героя - граф Генрих, Рената и Рупрехт. От любви погибает, конечно же, Рената. Причем в книге Брюсова она погибает намного раньше, чем в жизни... Брюсовский "Огненный ангел" - это роман-отражение, роман-рефлексия.
В 1903 году в богемной среде Москвы появилась некая Нина Петровская. По отзывам современников, она не была хороша собой, но была "довольно умна", чувствительна и, главное, "очень умела попадать в тон". Поэтому в среде "ловцов мигов и впечатлений" она тотчас стала объектом "любвей".
В 1904 году все восхищались молодым, златокудрым, голубоглазым и обаятельным Андреем Белым. Общее восхищение, разумеется, передалось и Нине Петровской, разочарованной на тот момент и уставшей от вампирской любви и "оргиазма" одного из поэтов. Вскоре восхищение перешло во влюбленность, а затем и в любовь.
Любовь в то время, в той среде не могла быть просто любовью. "Надо было любить,- как пишет Ходасевич,- во имя какой-нибудь отвлеченности". Нина обязана была в данном случае любить Андрея Белого во имя его мистического призвания, в которое верить заставляли себя и она, и он сам. Эта любовь продолжалась недолго, Белый бежал от соблазна. Он бежал от Нины, дабы ее любовь, слишком земная, не запятнала его чистых риз. Нину же укоряли и оскорбляли "шепелявые, колченогие" [1] друзья-мистики Белого: "сударыня, вы нам чуть не осквернили пророка". В том же 1904 году Ниной заинтересовался и увлекся уже женатый Брюсов. Он предложил ей союз против Белого, союз, который тоже был облечен романтическим ореолом. Нина искала утешения и жаждала отомстить Белому. В 1905 году Нина стреляет в А. Белого в упор из браунинга. Револьвер дает осечку, и его тут же выхватывают из Нининых рук. Но Нина считала, что все же убила Белого (скорее всего, свою любовь к нему).
То, что для Нины стало очередным средоточием жизни, было для Брюсова очередной серией "мигов". Роман "Огненный ангел" поставил точку в отношениях Нины и Брюсова. То, что для Нины было жизнью, для Брюсова стало использованным сюжетом. В романе автор разрубил все узлы отношений между действующими лицами, под масками которых были изображены Нина-Рената, А. Белый-граф Генрих, В. Брюсов-Рупрехт. Рената погибает, сам же автор под маской Рупрехта погибать не хотел.
В 1912 году Брюсов стал ухаживать за начинающей поэтессой Надеждой Львовой. В. Ходасевич отмечал: "Стихи ее были очень зелены, очень под влиянием Брюсова" [2].История любви Надежды так же трагична, как и любовь Нины.
"Огненный ангел" стал не единственным романом-мистификацией Брюсова. В 1913 году появляется в продаже книга стихов: "Стихи Нелли. Со вступительным сонетом Валерия Брюсова". Многие литературные критики, а также читатели с интересом познакомились с книгой новой поэтессы, и мало у кого возникло подозрение, что поэтический голос Нелли очень знаком. Лишь немногие критики, поэты, вращавшиеся в одном кругу с Брюсовым (например, В. Ходасевич), сразу узнали и по достоинству оценили новую литературную мистификацию поэта.
Нелли - этим именем Брюсов звал Надю без посторонних. Но у Надежды Львовой есть всего лишь одна книга стихов ("Старая сказка" 1913 года). История повторилась. Новая литературная мистификация Брюсова стала еще сложнее прежней. С обложки книги исчезло имя истинного автора, на ней - двусмысленный титул. Брюсов рассчитывал, что слова "стихи Нелли" непосвященными будут поняты как "стихи, сочиненные Нелли". Так и случилось, публика, и многие писатели поддались обману. В действительности же подразумевалось не "стихи Нелли", а "стихи к Нелли", то есть ей посвященные.
Быть может, все в жизни лишь средство
Для ярко-певучих стихов...
Это двустишие Брюсова отражает его отношение и к Нине Петровской, и к Надежде Львовой.
Но Брюсов не остановился на литературных мистификациях, ему захотелось их завершить в жизни. С лета 1913 года Брюсов, по словам В. Ходасевича, систематически приучал Надежду к мысли о самоубийстве. Она стала очень грустна. А ночью на 24 ноября Надя застрелилась. Застрелилась из того самого браунинга, из которого стреляла в Белого Нина Петровская. На этот раз револьвер не дал осечки. Не в романе, а в реальности оборвалась жизнь не Нины-Ренаты, а Нади-Нелли. Нина умерла в 1927 году за границей, куда уехала в 1911-м. Ее жизнь за границей - затянувшийся эпилог "Огненного ангела", она не покончила с собой только из-за больной сестры и умерла, заразив себя ее трупным ядом.
На этом мистификации не заканчиваются. Книга Брюсова "Стихи Нелли" была написана в духе Игоря Северянина. Это был период, когда Брюсов "конфузливо молодился" [2], искал общества молодых поэтов-футуристов. Брюсов был в восторге от Северянина, от его "новой" поэзии и благословил его в 1911 году на ратный труд и поэтический подвиг: "Юный лириков учитель,/Вождь отважно-жадных душ,/Старых граней разрушитель,/Встань пред ратью, предводитель,/Разрушай преграды, грезы, стены тесных склепов рушь!" ("Игорю Северянину").
Несмотря на то, что Северянин провозгласил себя эгофутуристом, новым поэтом новой эпохи, он был хорошим учеником символистов, и идеи жизнетворчества, театрализации бытия были ему не только не чужды, но и близки, являлись основой его поэтики.
В 1911 году он пишет стихотворение "Нелли": "В будуаре тоскующей нарумяненной Нелли,/Где под пудрой молитвенник, а под ней/Поль де-Кок,/Где брюссельское кружево...на платке из фланели!..". Это стихотворение - ирония и издевка над пошлым бытом мещанки-кокотки Нелли: "Философия похоти!.. Нелли думает едко!/Я в любви разуверилась, господин педагог.../О, когда бы на "Блерио" поместилась кушетка!/Интродукция - Гауптман, а финал - Поль де-Кок!"
Игорь Северянин, конечно же, не мог не знать о взаимоотношениях Брюсова и Надежды Львовой, так как был приближен к жизни мэтра, был его пажом. Возможно, это стихотворение - ироническая аллюзия на отношения Брюсова и Надежды Львовой. Жизнь мэтра, причем неприглядная, превращена молодым поэтом-эгофутуристом в очередной литературный миф. Любопытно, что и сборник Северянина, куда вошло это стихотворение, "Громокипящий кубок" и брюсовские "Стихи Нелли" вышли в 1913 году. Стихотворение же "Нелли" написано в 1911-м, и Брюсов мог его прочитать, так как Северянин знакомил мэтра со своим творчеством. Каждая из этих книг является характерной для творчества поэтов. "Громокипящий кубок" - одна из лучших книг Игоря Северянина, в ней все темы, мотивы, образы его поэзии, вся его эстетика. "Стихи Нелли" Брюсова отражают его подражательный эгофутуристический период в поэзии, причем подражал Брюсов Северянину только второму разделу его "Громокипящего кубка", "Мороженому из сирени", в котором сосредоточены все куртуазно-жеманные образы и мотивы северянинской лирики.
"Громокипящий кубок" Северянина является поэзией-отражением, рефлексией культурно-бытовых и поэтических реалий начала XX века. "Мороженое из сирени" представляет читателю мир беззаботных, игривых, изысканно-пошлых кокоток, "девственных дам", куртизанок, эксцессерок. Образы такого художественного мира Северянина не единожды обыграны, спародированы поэтами-современни-ками. Но Северянин и сам обыгрывал, включал в свой поэтический мир голоса других поэтов, "смешивал стили". Так, некоторые стихотворения Северянина являются рефлексией на поэтическую образность молодого поэта, современника Северянина Виктора Гофмана.
"Виктор Гофман,- пишет Юрий Айхенвальд,- это, прежде всего, влюбленный мальчик, паж, для которого счастье - нести шелковый шлейф королевы, шлейф того голубого, именно голубого платья, в котором он представляет себе свою молодую красавицу" [3]. Он нежный, томный, упоенный, душа его полна стихов и цветов. В его песнях отблеск невинности и наивности. Он - паж природы, не только инфанты. "Кроме любви томной, зародившейся весною, когда мир как слабый больной", Гофман знает и любовь-балладу, сочетание страсти и фантастики, страшные метаморфозы любви ("Наваждение"). "Цветочные" образы его поэзии: сирень, васильки, лилии, так же как и образы голубого шелкового платья, и весеннего мальчика, и принцесс с королевами, наивно-лирические интонации - переосмысливаются Северяниным и являются трансформированным голосом Гофмана в его поэзии.
Игорь Северянин, конечно же, не мог оставить без внимания талантливого и поэтически родственного Виктора Гофмана. Столь известная всем поэма-миньонет "Это было у моря" является рефлексией на поэзию придворного пажа Гофмана: "Королева играла - в башне замка - Шопена,/И, внимая Шопену, полюбил ее паж". Это стихотворение музыкально, его поэтическая форма заимствована из музыки: миньонет - танец; по характеру близкий вальсу. Стихотворения Северянина вообще музыкальны, а это музыкально вдвойне, так как отражает еще и музыкальность поэзии В. Гофмана. Гофман, как верно заметил Ю. Айхенвальд, "поэт вальса, но вальса смягченного в своем темпе и музыкально-замедленного": "Был тихий вечер, вечер бала/Был летний бал меж темных лип,/Там, где река образовала/Свой самый выпуклый изгиб./Был тихий вальс, был вальс певучий..." Стихотворение "Это было у моря" Северянина "вальсирует" в быстром темпе. И если взглянуть на него как на пародию, иронию над лирикой пажа, то окажется, что этот быстрый темп вальса, вопреки медленному, плавному гофманскому, Северянин задал специально. Строчки Северянина: "Было все очень просто, было все очень мило" - аллюзия на гофманскую лирику в целом. В стихотворениях Гофмана паж прост и наивен, его любовь чистая, не отягощенная чувством греха, его принцессы и королевы - "невинные девы" (у Северянина, для сравнения, "невинные дамы").