Постмодернистское высказывание в принципе не должно стремиться к “правоте”, ибо достижение конечной и безусловной истинности будет означать точку, конец процесса вечного саморазоблачения и, с другой стороны, подавление других точек зрения, оказавшихся “неправыми”.
Принципиально новая постмодернистская картина мира складывается на основе признания множественности точек зрения, полифонии культурных миров. В мире столько миров, сколько представлений о них, и все они одновременны и равноправны в своем существовании. Законы существования этих миров — случайность и языковая игра, а отнюдь не фундаментальные законы естественных наук. Отсюда тяга постмодернистской культуры к моделированию вероятностных миров и к показу “измененных” состояний сознания человека (наркотическое и алкогольное опьянение, сновидения, клиническая смерть и пр.).
Фирменный постмодернистский художественный образ — метаморфоза. Михаил Эпштейн даже изобрел постмодернистский троп — метаболу, в которой нет разделения на прямой и переносный смыслы, но есть непрерывность перехода от одного к другому, “это образ двоящейся и вместе с тем единой реальности”[10. С.167]. Жан Бодрийяр предложил вообще забыть слово “реальность” и заменить его термином “симулакр”[11]. В основе его рассуждений лежит идея пересмотра содержания понятия “реальность” как исходной точки познания, предмета изучения, источника творческого вдохновения художника. Замена реальности симулакром означает трактовку реальности как культурного акта творения, совершаемого субъектом (в свою очередь растворенным в культурном контексте, о чем см. ниже).
Постмодернизм трудно назвать теорией или системой в общепринятом смысле этих слов, ибо в основе лежат постмодерный способ теоретизирования и метод обоснования. Это наиболее уязвимое место в постмодернистской модели. Критикуя системность и структурность научных теорий Нового и Новейшего времени, постмодернизм изобретает новую модель оформления знания о мире в виде простого высказывания — дискурса. С точки зрения постмодерниста, нет принципиальной разницы между научной теорией и художественным вымыслом. Они равно легитимны по сути своей. Поэзия — ничуть не менее эффективный способ проникновения в тайны мироздания, чем естественные науки. Для постмодернистского сознания характерно неразличение “метафизического” и “эстетического”. С этой точки зрения, историк, к примеру, столь же вдохновенно сочиняет исторический текст, как поэт или драматург. Исторический труд, утверждают постмодернисты, — это не более чем повествовательный нарратив, подчиняющийся тем же правилам риторики, что и художественная литература [12]. При всей парадоксальности подобного заявления в нем есть доля истины: историк далеко не всегда объективно оценивает свою зависимость от современности — экзистенциальной, идеологической и лингвистической. Благодаря постмодернистам, утвердились в современном гуманитарном знании и такие экзотические феномены, как история в сослагательном наклонении.
Постмодернизм изобретает новый, экспериментальный научный язык, опираясь на концепцию “языковых игр” Людвига Витгенштейна. Не менее, чем смысл говорения, важен стиль говорения. Постмодернизм — учение не столько о мире, сколько о способах общения с миром. Здесь к “великим основоположникам” постмодернизма М.Фуко и Ж.-Ф. Лиотару следует добавить третье имя — Жак Деррида. Именно Деррида дал образцовые примеры постмодернистского текста, создаваемого и функционирующего по принципу деконструкции [13]. Деконструкция — это в первую очередь критика традиционного аналитического мышления, в котором Деррида неизменно обнаруживает бинарную оппозицию и уличает ее в некорректности, находя в добавление к указанной паре признаков второй, третий и т.д. Деррида подвергает сомнению правомерность любого застывшего смысла. Смысл — его мишень, он немедленно приступает к его деконструкции. Постмодернистский текст избегает жесткой смысловой однозначности в любом высказывании. Как хорошо сказал В. Курицын, “постмодернизм — опыт непрерывного знакового обмена, взаимопровокаций и перекодировок. Этим вполне объясняется пресловутая постмодернистская центонность и интертекстуальность: постоянный обмен смыслами стирает различия между “своим” и “чужим” словом, введенный в ситуацию обмена знак становится потенциальной принадлежностью любого участника обмена” [14. С.216]. В сознании постмодерниста любой текст выглядит не как конечный результат творческой деятельности субъекта, не как реализация авторского замысла, но как бесконечно изменчивое, текучее пространство вербального общения.
Деконструкция высказывания и письма естественным образом подразумевает у постмодернистов и деконструкцию самого говорящего субъекта. Субъективность — это пережиток прошлого, заявил Мишель Фуко и предрек, что в будущем “все дискурсы, каков бы ни был их статус, форма, ценность [...] разовьются в анонимное бормотание”[15. С.43]. М.Фуко констатирует мифологичность традиционного понимания человека, героя, автора. Социологическое и психологическое наполнение этих понятий было исторически обусловлено: "Археология нашей мысли с легкостью показывает: человек — это изобретение недавнего времени, и конец его, может быть, уже недалек”[16. C.404]. Эти слова о смерти человека вызвали острую критику со стороны экзистенциалистов, персоналистов, феноменологов, однако критики Фуко не уловили сути его мысли. Фуко говорит о временности, историчности парадигмы осмысления бытия человека в различные историко-культурные периоды. Постмодернистская “смерть человека” означает переход к новому, неантропологизированному пониманию бытия. На смену индивидуальному “авторству” приходит господство анонимной стихийности: “человек исчезнет, как исчезает лицо, начертанное на прибрежном песке”[16. С.404]. Постмодернизм сталкивается с необходимостью и невозможностью для человека расстаться с личностью. Постмодернистский текст — это не только праздник языковых игр, но и повесть о безысходной трагедии современного человека. Как пишет В.Курицын: “Мы знаем, что должны исчезнуть, но не способны быть субъектами собственного исчезновения” [14. С.220]. Источником трагического переживания своего бытия для такого человека оказывается неудовлетворенная потребность в самоидентификации, мучительная потеря собственной определенности, собственных границ. В непримиримом противоречии сталкиваются “слишком человеческое” желание оставаться или стать собой и постмодернистская “муравьиность”, невозможность вычленить себя из “квантовой” анонимности культуры. Не менее глубоким источником трагического переживания оказывается для постмодернистского человека и абсолютное отсутствие утопической надежды найти выход в трансцендентности. Это во многом объясняет приверженность постмодернизма к смеху сквозь слезы, к самоиронии и вечному поиску компромисса.
Вполне естественно, что с утверждением постмодернизма сформировалась и традиция его критики. Одним из самых авторитетных защитников неисчерпанности ментальной парадигмы Нового времени является немецкий ученый Юрген Хабермас[17]. Время покажет, насколько долговечным окажется постмодернистский вызов рациональности и системности, однако уже сегодня нельзя не увидеть и продуктивной стороны постмодернистской критики культуры. Постмодернизм обнаружил слабости в классической методологии гуманитарных наук, на которые их приверженцы не обращали должного внимания. Наиболее эффективный способ "снятия постмодернизма" заключается в том, чтобы дать свои убедительные ответы на поставленные постмодернизмом вопросы.
Списоклитературы
Bertens H. Postmodern Culture // Smyth E.J.(ed.) Postmodernism and Contemporary Fiction. London: Batsford. 1991. P 123-137.
Kohler M. Postmodernismus: Ein begriffshistorischer Uberblick, Amerikastudien. 1977. 22, 1: 8-18. Calinescu M. Five Faces of Modernity.Durham: Duke University Press, 1987.
Pannwitz R. Die Krisis der europeischen Kultur. Werke. Bd.2, Nurnberg, 1917.
Toynbee A. A Study of History. Abridgement of Volumes I-VI by D.S.Sommerville. Oxford, 1947.
Waugh P. Postmodernism. A Reader. L.,1992.
О позиции современной науки, поддерживающей постмодернистскую картину мира, см., напр., Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М., 1986; Пригожин И. Переоткрытие времени // Вопросы философии. 1989. № 8; Налимов В.В. В поисках новых смыслов. М., 1994.
Lyotard J.-F. "What is Enlightenment?" In Interpretive Social Science, A Second Look. Berkely:Univ.of California Press.
Лиотар Ж.-Ф. Заметка о смысле “пост” // Иностранная литература. 1994. №1.
Lyotard J.-F. La condition postmoderne. Rapport sur le savoir. P.,1979.
Эпштейн М. Парадоксы новизны. О литературном развитии XIX-XX веков. М.,1988.
Baudrillard J. Simulacres et simulation. P., 1981.
White H. The Content of the Form: Narrative Discourse and Historical Representation. Baltimore; L., 1978.
В качестве примера такого текста можно привести русский перевод эссе Жака Деррида “Шпоры: Стили Ницше” \Философские науки. 1991, № 2-3.
Курицын В. К ситуации постмодернизма// Новое литературное обозрение, 1994, № 11. С.197-223.
Фуко М. Что такое автор? Лабиринт-Эксцентр. 1991, № 3.
Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. С.-Пб., 1994.
Habermas J. The Philosophical Discourse of Modernity. Frankfurt, 1985.Trans.Frederick Lawrence (Cambridge,1987).