Совершенно иное наблюдалось в Древнем Египте. Родственники покойного прежде всего заботились о сохранении мертвого тела, так как само существование ка, его двойника, зависело от этого. «Твои кости не разрушаются, твоя плоть не болит, твои члены не отделятся от тебя»; «Оберегай голову (умершего царя), чтобы она не распалась, собери кости (умершего царя), чтобы они не отделились»,— сказано в «Текстах пирамид», относящихся к III тысячелетию до н.э. [Коростовцев 1983, с. 58]. Отсюда в древнем Египте получило развитие знаменитое искусство бальзамирования и мумификации.
Скажем и о существенных отличиях в содержании двух книг. Они контрастно отличаются по объему. Если «Бардо Тодоль» сравнительно небольшой памятник, то в египетской «Книге мертвых» свыше ста восьмидесяти глав. По. содержанию это обширное собрание заупокойных магических формул, древнейшие из которых восходят к «Текстам пирамид». Было время, когда эти тексты наносились на саркофаги фараонов, знатных людей, сановников; впоследствии разраставшиеся погребальные тексты стали писать на папирусах и класть на грудь мумий, в том числе и простых людей. Таким образом к эпохе Нового царства (ХУ1-УШ вв. до н.э.) складывается египетская «Книга мертвых», сам процесс формирования которой заметно отличается от того, как создавалась «Бардо Тодоль», о чем мы говорили выше.
В египетской «Книге мертвых» отмечаются противоречия. «В одних главах содержатся обращения от имени покойника к различным божествам с просьбой о защите от разных опасностей; порой умерший прямо называет себя именами этих божеств,— отмечал религиовед С.А.Токарев.— Особенно интересна в этом отношении 17-я глава, где покойник говорит о себе: "Я — Атум, будучи единым. Я — Ра при его первом восходе. Я — великий, создавший себя сам..." В других главах, напротив, отчетливо проводится идея загробного воздаяния за земные дела, идея, связанная с представлением о моральной ответственности» [Токарев 1965, с. 344].
Акад. М.А.Коростовцев оценивает главу 125-ую, в которой описан суд Осириса над душой умершего, в качестве важнейшей вехи в истории религии и мировой литературы: «Душа человека, поведение и поступки которого на земле были признаны правильными и соответствующими морали, обеспечивалась вечной жизнью; душа же грешника и преступника предавалась вторичной и окончательной смерти. Таким образом, впервые в истории религии и литератры в "Книге мертвых" выражена идея загробного воздаяния в зависимости от поведения человека на земле» [Коростовцев 1983, с. 73].
Эта идея, как известно, весьма развита в буддийском учении, но при совершенно иной концепции жизни и смерти, в которой главное — достижение нирваны, понятие кармы, религиозных заслуг. В сто двадцать пятой главе египетской «Книги мертвых» умерший всячески оправдывается перед судом высшего бога Осириса, отрицая за собой различные дурные поступки. «"Я не сделал ничего, что оскорбительно богам,— говорит на суде душа человека.— Я не позволял господину обижать его раба. Я не заставлял голодать. Я не причинял никому слез. Я никого не убивал... Я не грабил запасы в храмах. Я не уменьшал яств, посвященных богам".
Эта идея нравственной ответственности человека и связь ее с верой в загробную жизнь, в страшный суд чрезвычайно характерна» [Токарев 1965, с. 344].
Именно на выразительные детали обращает внимание в своем сопоставительном исследовании Эванс-Вэнс. Сцена судилища над «душами» умерших в «Бардо Тодоль», по его мнению, «чрезвычайно напоминает соответствующую сцену из египетской "Книги мертвых", причем в своих наиболее существенных чертах, что дает основание думать об их общем источнике, пока неизвестном» [The Tibetan Book 1960, с. 35]. В тибетской книге Владыка мертвых Шиндже (широко известный у последователей буддизма тхеравады как Яма-раджа)8 выступает в качестве судьи, иначе говоря, играет ту же роль, что и бог Осирис в древнеегипетской книге. В обоих случаях есть относительное совпадение: символическое взвешивание и счет. Перед Шиндже лежат черные и белые камешки, они воплощают злые и добрые дела умерших. Перед Осирисом — на одной чаше весов сердце, представляющее поступки и совесть умершего, и перо (символ правоты или правды); ему ассистирует бог Тот с головой обезьяны (или с головой ибиса), следящий за весами. В тибетской сцене суда присутствует Шиндже — существо с головой обезьяны. В обоих случаях в сценах суда участвуют божества с человеческими головами и головами животных. В египетской книге некое чудовище стоит в ожидании, чтобы немедленно проглотить приговоренного, тогда как в тибетской книге демоны ждут, когда им прикажут отвести осужденного злодея в ад для очищения (см. [там же, с. 35-36]). Эта картина изображается весьма красочно и впечатляюще, но казнь и муки не приводят к смерти. «Тогда один из демонов Владыки мертвых набросит веревку тебе на шею и уволочит тебя вон; он отрежет твою голову, вынет твое сердце, вылижет твой мозг, выпьет твою кровь, съест твою плоть, сгрызет твои кости, но ты не сможешь умереть. Хотя твое тело будет искромсано на куски, оно оживет опять» [там же, с. 166].
Вряд ли на этих сходствах, тем более что они нередко весьма относительны («твое тело имеет природу пустоты»,— подчеркивается в тибетской книге), можно основывать предположение о некоем гипотетическом древнейшем первоисточнике двух «Книг мертвых», как это осторожно, но все-таки пытался сделать Эванс-Вэнц. По всей вероятности, речь может идти только о типологических сходствах и параллелях, с которыми очень часто приходится встречаться этнографу и фольклористу, хотя возможность каких-либо опосредованных контактов через Индию, например, двух цивилизаций — древнеегипетской и тибетской — отрицать нельзя.
Сравнительное изучение «Бардо Тодоль» и египетской «Книги мертвых» должно постоянно учитывать глубинные различия в отношении древних египтян и тибетцев к самой жизни и смерти. Думается, что сопоставление с египетской «Книгой мертвых» с точки зрения мифологических и фольклорных представлений об умерших упускает из виду то, что является фундаментальным принципом рождения и смерти, к которому буддисты постоянно обращаются в течение жизни. «Бардо Тодоль» можно назвать и «Тибетской книгой рождения». Эта книга иначе говорит о смерти, основывается на совершенно иной концепции смерти,— подчеркивает тибетский «римпоче», воплощенный Чогъям Трунпа [The Tibetan Book 1987, с. I]. С ним в основном можно согласиться, хотя вряд ли можно отрицать важность типологических и мифологических параллелей 9, но их надо рассматривать в определенной системе мировосприятия.
А пока эти два удивительных памятника культуры и духовности, две священные книги стоят в сознании человечества рядом, бок о бок, так как они, по словам Карла Густава Юнга, «благодаря своей высокой гуманности и столь же глубокому проникновению в тайны человеческой психики особенно привлекают внимание мирянина, стремящегося расширить свои познания о жизни» [Jung 1960, с. XXXVI].
К.Г.Юнг, признаваясь, что «Тибетская книга мертвых» была длительное время его настольной книгой, использовал ее для доказательства своих философских идей. Он находил в психике человека, наряду с индивидуальным бессознательным, также коллективное бессознательное, т.е. отражение представлений и опыта прежних поколений — общечеловеческие первообразы — архетипы (например, образ матери-земли, демона, мудрого старца и т.п.). «Неопровержимый факт состоит в том, что целая книга создана из архетипов бессознательного»,— заключал К.Г.Юнг о «Бардо Тодоль» [Jung 1960, с. LI].
Эта книга дает пищу для дискуссий среди философов и религиоведов, психологов и историков культуры; но достаточно существенной представляется здесь также роль литературоведов и фольклористов, наблюдения которых вносят определенную лепту в понимание многослойного смысла замечательного памятника буддизма ваджраяны и тибетской культуры.
Примечания
1 Прежде всего речь идет о двух грандиозных собраниях, составляющих Тибетский канон: Ганджур или Канджур («Перевод слов [Будды]») и Данджур или Танджур («Перевод трактатов»). «Тибетский буддийский канон,— отмечает В.С.Дылыкова,— включает в себя более шести тысяч произведений» [Дылыкова 1990, с. 88]. Нартанское издание Ганджура состоит из 100 томов (вышло в 1731 г.), а Данджура — из 225 (1742 г.) [там же, с. 87]. Ганджур и Данджур имеют огромное значение не только для тибетской, но и монгольской, калмыцкой и бурятской традиционных культур.
2 Ваджраяна (санскр. «алмазная колесница») рассматривается или как третье самостоятельное направление буддизма или часть махаяны («большой колесницы»). Буддизм ваджраяны и является господствующим в Тибете. Характеризуется особым интересом к различным видам йогической практики, привлекает верующих возможностью достичь нирваны за одну жизнь. Буддисты России, проживающие в Бурятии, Туве, Калмыкии, тяготеют к ваджраяне. Четырнадцатый Далай-лама предпочитает ваджраяне термин тантраяна («колесница тантры»), отмечая при этом, что «в тибетской традиции термин "колесница мантры" (мантраяна) более распространен» [Далай-лама 1991, с. 33]. От термина ламаизм предлагают отказаться и российские исследователи. Это — «одно из устаревших названий тибето-монгольского, а также российского буддизма. Ранее считалось, что это название отличает его от махаянского буддизма Китая и Дальнего Востока. Термин изобрели европейцы и русские еще в XVIII в. Его нельзя назвать удачным» [Андросов 2000, с. 728].