Грабарь И. Э., Горностаев Ф. Ф.
Если в Новгороде это влияние еще не так заметно, то позже в эпоху возвышения Москвы, оно оказывается настолько решающим, что сама история московского зодчества есть в значительной степени история перенесения деревянных форм на каменные сооружения. Изложение этого периода совершенно немыслимо без предварительного знакомства с деревянными церквами русского Севера.
Задолго до крещения Руси в ней уже были деревянные храмы. В договоре Кн. Игоря с греками упоминается церковь Ильи Пророка, в которой русские христиане давали клятву на верность договору. Летописец, рассказывающий об этом событии под 945 годом, называет церковь соборной, и она была не единственной. В той же летописи под 882 годом в рассказе об убийстве Олегом Аскольда и Дира упоминаются еще две церкви – "божниця святаго Николы" и "святая Орина". Эти церкви были деревянные, что видно из летописей, называющих их "срубленными" и отметивших, что все они сгорели. В Новгороде, по-видимому, также были церкви уже задолго до крещения Руси. Об одной из них, церкви Преображения, сохранилось известие в отрывке Якимовской летописи1.
После крещения киевлян Владимир, по свидетельству летописи, "нача ставити по градом церкви и попы". Отправляя своих сыновей в уделы, и им наказывал заботиться о построении храмов и посылал с ними священников. Все эти церкви, вне всякого сомнения, рубились из дерева, и появление первых каменных храмов летописи отмечают как событие совершенно исключительной важности. По всему видно, что деревянное зодчество в этой по преимуществу лесной стране было уже в достаточной степени развито, и рубка церквей едва ли доставляла много затруднений тогдашним плотникам.
Какова была архитектура этих церквей? К сожалению, ответить на этот вопрос при тех скудных сведениях, которые дошли до нас, нет никакой возможности, и если не поможет какой-либо счастливый случай, какое-либо неожиданное открытие – фреска, икона или рукопись с изображениями первых деревянных церквей, - то вопросу суждено навсегда остаться без ответа. Пока же у нас нет данных даже для приблизительных и гадательных предположений. Единственное сведение, которым мы располагаем, относится к деревянной Софии в Новгороде, сгоревшей в 1045 году и замененной вслед затем каменной. Она была поставлена в 989 году первым новгородским епископом Иоакимом, которого Владимир вывез из Корсуня и отправил крестить новгородцев. Эта соборная Софийская церковь вся была срублена из дуба и имела 13 верхов2. Ясно, что она представляла весьма сложное сооружение, требовавшее большого искусства, знаний и опыта. И как раз Новгород славился уже с древнейших времен своими искусными плотниками. Когда в 1016 году новгородцы с Ярославом пошли на Святополка Киевского, то недаром киевляне презрительно называли их "плотниками". Из этого можно заключить, что на юге плотницкое дело было не в почете, и с появлением каменных храмов деревянные рубились только там, где нельзя было поставить каменного. Не то мы видим на Севере, где были выработаны совершенные формы деревянного зодчества, которые в течение веков непрерывно влияли на всю совокупность русского искусства. Формы эти являлись тем неиссякаемым родником, из которого черпали новую жизнь застывавшие временами художества на Руси, и значение их все еще недостаточно оценено.
С чрезвычайно отдаленных времен вырабатывались как самые плотничьи приемы, так и та терминология, которая сохранилась на Севере до наших дней. Слова "стопа", "сруб" "клеть" говорят о форме и способе постройки деревянных сооружений. Древний термин "хоромы", определявший соединенную в одно целое группу жилых богатых помещений, всецело выражал впоследствии и внешность "храма", т.е. той же храмины, хоромины, хором, как жилища, но жилища не простого смертного, а бога – "дом божий". Таким образом, в самом слове "храм", будь он каменный или деревянный, скрывается определение богатого жилища.
С распространением христианства расширялась и потребность в сооружении храмов. Византийское церковное зодчество с установленными церковью основными формами плана и фасадов было принято как завет, как нерушимая святыня, остававшаяся неподвижной целые века. Свободному замыслу тут долго не было места. Только первые деревянные церкви, появившиеся еще до каменных, могли быть срублены иначе, ибо не было еще образцов, к которым местные плотники должны были приноравливаться. Они вынуждены были искать форм для нового сооружения, одной стороны, в преданиях хоромного строительства, с другой – в собственном воображении. Когда же появился первый каменный храм, то такой образец был дан, и с этих пор деревянное церковное строительство получило возможность заимствовать некоторые особенности каменного храма.
Конечно, о точном воспроизведении его форм в дереве не могло быть и речи. Прежде всего, этому препятствовал уже самый материал и создававшиеся веками строительные приемы деревянного зодчества, находившегося в руках самого народа. Слишком строгой охраны византийских форм не допускали разбросанность и глушь деревенской Руси. Понемногу у народа выросло свое особенное представление о красоте "божьего храма". Все это вместе взятое неотразимо направляло развитие деревянного храмового зодчества в совсем другую сторону и постепенно привело его к той изумительной самобытности, в которой бесследно исчезли черты, заимствованные некогда у Византии.
В этой борьбе народного вкуса с чуждыми ему началами духовная власть оказалась в силах удержать только самое общее очертание первоначального византийского плана. Осталось центральное помещение для молящихся, алтарь и притвор. Но и они с течением времени значительно видоизменились и получили народные, чисто бытовые прибавки. Место притвора заняла обширная "трапезная", а сам он превратился в необходимую принадлежность жилищ – сени, получив вместе с их значением и их конструкцию. Наконец, как и подобало хоромам, храм приподнялся на целый этаж, получив так называемые "подклеты", а вместе с ними и казовую часть хором – крыльца с "рундуками", как назывались крытые входные площадки этих крылец. Конструктивное устройство отдельных частей храма в виде прямоугольных срубов, совершенно тождественных по рубке с обыкновенным жилищем, требовало и тождественного потолочного перекрытия по "матицам", или иначе балкам, либо "прямью", либо "в косяк". Различные высоты срубов, или клетей, требовали их отдельного кровельного покрытия.
"Божий храм", по народному воззрению, непременно должен быть "приукрашенным", и подобно тому, как главная красота хором сосредоточивалась на украшении их верха, так и на верхах храмов строители давали волю тому декоративному инстинкту, который на суровой глади бревенчатых стен не находил выхода. Насколько просто, скромно и как бы намеренно скупо убраны стены срубов, настолько причудливо и богато украшены кровли храма. Но, походя на богатые хоромы, храм требовал и присущего ему отличия, выражавшегося в главах и крестах. Готовых форм для главы в дохристианском деревянном строительстве на Руси не было, и приходилось брать их с храмов каменных, но уже самое устройство потолочного перекрытия и кровель деревянного храма обрекало главу на роль чисто декоративного придатка. Сохраняя присущую главам округлую форму, соответствующую каменному куполу, а также округлость его шеи, или барабана, деревянная церковная глава никогда не достигала величины глав каменных церквей, хотя и получила для своего увеличения "пучину", превратившись в куполок луковичной формы, в так называемую "маковицу". Другая отличительная форма каменной церкви – "закомара", или полукруглое окончание верхов фасадных стен, нашла соответствующее применение и в деревянном зодчестве. Сохраняя округлость, она, тем не менее, вполне отвечала своему прямому назначению – служить кровлей деревянного сооружения. Эта форма известна под названием "бочки", так как напоминает обыкновенную бочку, часть которой срезана во всю ее длину. Бочка поставлена своей срезанной стороной на сруб, а вверху ее круглое тело получило заострение. Такое же заострение получилось и на дне ее, являющемся как бы полуарочным фронтончиком и получившим характерное название "кокошника". "Бочкой" перекрывались обыкновенно алтари и притворы, а иногда она служила и подножием для глав. Покрывается ею нередко и главный "рундук" крыльца, где обыкновенно находится икона. Насколько эта форма "бочки" или лицевой ее части, "кокошника", присуща ее церковному значению, наглядно показывают верхние окончания деревянных и металлических складней, киотов, сеней.
Как главы и их шеи, так и бочки покрывались особой деревянной чешуей, называвшейся "лемехом". Первоначально в лемехе стремились, по-видимому, воспроизводить черепицу, покрывавшую первые каменные храмы, но позже этот способ покрытия приобрел совершенно самостоятельное значение и стал решительно неотделим от деревянной церкви. Лемех стругали обыкновенно из осины, тонкими узкими дощечками, наружные концы которых вырубались в виде крестов. Надо видеть на месте, на Северной Двине, на Онеге и Мезени, древние церкви, покрытые лемехом, чтобы понять тяготение былых строителей к чешуйчатым кровлям. Такая кровля не только издали, но даже на близком расстоянии производит впечатление серебряной или посеребренной, и тот, кому случается увидеть из-за седого леса стройные чешуйчатые главки северной церкви, может биться об заклад, что они крыты не деревом.
Разрастаясь в ширину через устройство приделов, сеней и крылец, деревянные храмы, как хоромы божьи, естественно, стремились еще больше в высь, далеко оставляя позади хоромы смертных. Были храмы, достигавшие 35 сажен высоты3, а 20-саженная вышина была уже обыкновенной. Стремление украсить наилучшим образом верхние части храма привело к очень распространенному приему многоглавия, доходящему иногда до 22 глав.