а) Скорое приближение этого чудесного дня должно обеспечиться магическим подражанием носителями принимающей культуры поведения и внешних форм именно той чужой культуры, которую следует изгнать.
б) Наряду с ожиданием восстановления своих древних традиций, характерно весьма отрицательное отношение к ныне существующей автохтонной культуре. Франсис Уильяме, один из самых авторитетных исследователей помешательства Ваилалы, приводит много примеров уничтожения местных культовых объектов и выражений (Williams 1976: 361).
Мне представляется, что в специфическом сочетании следующих четырех элементов обнаруживается типологическая параллель между культами карго жителей Новой Гвинеи и Меланезии, с одной стороны, и настроением русской интеллигенции XIX века — с другой:
- утопическое ожидание скорого восстановления своей древней, исконной культуры вместе с отрицательным отношением к своей современной культуре;
- желание избавиться от чужой культуры, сохраняя при этом некоторые ее несомненные блага, которые своя культура не способна сама произвести;
- подражание внешним формам чужой культуры;
- ожидание, что все это сбудется не слишком в отдаленном будущем и путем внезапной трансформации, т. е. без указаний конкретных шагов для реализации такой метаморфозы.
Наконец, следует упомянуть о том, что взрывы культов карго происходят в виде коллективного магического подражания поведению неких инициаторов-пророков, так называемых головокружителей или самовнушителей (Automaniacs; термин Ф. Уильямса), людей, которые лучше других знают европейскую культуру и которые занимают особую позицию в деревне; в ряде случаев их престиж стал превосходить престиж традиционных вождей (Williams 1976: 354-355).
4.2. Параллели отдельных элементов мессианских волнений и культов карго с другими периодами русской истории
Некоторые элементы из четырех названных уже можно узнать в более ранних периодах русской истории. Притом они тоже связаны с проблематичной аккультурацией, и, можно сказать, что они как бы подготавливают почву для отмеченной культурной констелляции XIX века. И для них также находятся параллели у других народов, которые сталкивались с колонизующими европейцами.
Желание восстановить утраченное «древнее благочестие», вместе с желанием избавиться от чужой культуры, в той или иной мере связанное с представлением о том, что это желанное состояние является восстановлением эсхатологического царства третьего Рима, характерно для старообрядцев. Однако это стремление не было связано с чувством превосходства чужой культуры и не привело к конфликту в самосознании старообрядцев. Подобные мессианские ожидания встречаются и у североамериканских индейцев, хотя акценты могли ставиться по-разному. Так, неагрессивный мессианизм движения «Танца Духа» среди Северных Паюте (Невада, Великая Равнина) выливается в войну с белыми, только когда перенимается индейцами Дакота (1890-е гг.). С другой стороны, Навайо, которые смогли лучше сохранить свою культуру, вовсе не были склонны перенимать мессианизм Паюте (Ваrber 1941:666).
Элемент подражания именно внешним формам чужой культуры можно узнать в преобразованиях Петра и в европеизации послепетровского периода. Петр, как и предшествующие ему московские цари, в первую очередь был заинтересован во внедрении технологии (прежде всего военной, морской) и рациональной, централизованной организации экономики и общественной жизни в целом. Но техническое превосходство понималось им как превосходство европейской культуры вообще; сходным образом рассуждал один самоанский вождь, который рассказывал своему народу о том, насколько пригодны для плавания корабли белых и насколько тверды и остры их топоры: «Мы желаем обладать этими предметами, и я предлагаю, чтобы тот бог, который дал им эти вещи, был и нашим богом» (Sierksma 1978: 87). Конечно, Петр не заимствовал западноевропейского Бога; кстати, и самоанцы не столько стали верить в христианского Бога, сколько усвоили внешние формы христианства. Но Петр вводил западные формы с педантизмом и фанатизмом, которые напоминают магическое подражание. Принудительная стрижка бороды, обязательная западная одежда и маниакальное заимствование западной терминологии выглядят как магическое взывание западных знаний и, шире, западного менталитета. При этом, как известно, создание новой России описывается в мессианских терминах: Петр называет Санкт-Петербург «парадизом», Меншиков — «святой землей», Феофан Прокопович характеризует преобразования Петра как второе крещение, еtс.
4.3. Возможное объяснение параллели между меланезийским культом карго и русской интеллигенцией
Сочетание отталкивания от чужой цивилизации и вместе с тем ориентации на нее встречается только в XIX веке. Типологическую параллель можно найти, насколько я могу судить, почти исключительно в Новой Гвинее и в Меланезии. Мне удалось найти только один пример из Южной Африки, и то не очень убедительный (воины племени Хереро одевали немецкие военную форму, хотя воевали против немцев - Ngavirue 1990). В меланезийских же культах карго такие примеры изобилуют. Приведу еще несколько примеров магического подражания европейцам.
Некоторые участники культа карго Ваилалы начинали в помешательстве проповедовать на английском языке, или просто выкрикивать несвязные английские фразы, знакомые им из жизни на плантациях (Williams1976: 335). Некий Лай из Моту-Моту говорил, что он иногда общается со своими умершими родственниками, которые носят европейскую одежду и ботинки, и у которых то белая, то черная кожа (idem: 342). Другой сообщил, что его посетил сам Бог, одетый в рубашку, брюки, пальто, в шляпе и ботинках, и что Он говорил на языке белых (idem: 351). В некоторых местах воздвигали шесты наподобие флагштока, функцию которых не всегда могли объяснить, а иногда говорили, что это антенны, через которые должны установить контакт предки. Прикасаясь к ним, участники помешательства передавали сообщения предков, а иногда ходили вокруг, топая ногами и вызывая ответ словами «Come on, boy» и What’s-a-matter?» (idem: 349). В Моту-Моту после ухода белых продолжали соблюдать комендантский час, который начинался в 21:00, и который очень хвалили; одновременно никто не знал как определить время {idem: 351).
В 1937-1939 гг. в областях, прилегающих к области Маданг (северо-восток Новой Гвинеи), вождь культа карго Мамбо (Steinbauer 1971: культ № 64) пророчествовал о новой эре, которая наступит, когда автохтоны перестанут быть зависимыми от европейцев. Тогда предки, которые живут в вулкане, будут посылать оттуда суда, переполненные всяким добром. Скоро, говорил он, будет построен новый порт для судов, и работа и мучения кончатся. Одновременно он объявил, что он сам не будет жениться, подобно монахиням, у которых он жил раньше, и стал крестить своих приверженцев, заставляя их сбрасывать традиционную одежду и рядиться в европейскую. Сброшенную одежду Мамбо благословлял крестом, после чего ее погребали.
В 1939-1942 гг. в Биаке и на островах Инсубаби (на северо-западе) также пророчествовали о новой эре и о судах с карго { Steinbauer 1971: культ № 64). Пророчица Ангганита велела переименовать села, дав им библейские названия: Гадара, Иудея, Вифлеем. Сама Ангганита переименовалась в Марию.
Видимо, параллель между этим феноменом и парадоксом русской интеллигенции нужно объяснить тем, что в обоих случаях в основе дилеммы лежит восприятие своей и чужой культур как родственных. Для славянофилов здесь важно единство христианское, которое утрачено, но может восстановиться; Для западников - это общие с Западом принципы разума, свободы и прогресса, которые буржуазный Запад позабыл, но может вспомнить с помощью примера русской общины. В этом контексте крайне интересны широко распространенные в Меланезии мифы о том, что белые - на самом деле, либо сами Предки (белизна как признак перевернутости потустороннего мира), либо потомки белого брата черного предка самих меланезийцев. Самый яркий пример такого мифа - рассказ о братьях Килибоб и Мануп, который играл важную роль в культах карго 1900-1914 гг. на северо-восточном берегу Новой Гвинеи (Steinbauer 1971: культы № 55-57). Килибоб и Мануп - братья. Килибоб – со светлой кожей, он представляет европейцев. У Манупа темная кожа. Братья ссорятся, потому что Килибоб подозревает Манупа в том, что он спал с женой Килибоба. Братья решают разойтись. Оба уезжают через море: Мануп со своими Друзьями на северо-запад, а Килибоб со своими друзьями на юго-восток. Когда стали появляться первые европейцы с юго-востока, автохтоны думали, что это Килибоб и его друзья. Они считали, что Килибоб стоит выше своего брата, что он творит карго и дарит его европейцам. Согласно распространенной легенде, белые и черные при разъезде могли выбрать, что они хотели. Килибоб сотворил огнестрельное оружие и железные суда и положил их возле традиционного оружия и лодок. Черные выбрали последние, что впоследствии привело к застою их культуры. Белые же выбрали более пригодное орудие, и таким образом стали превосходить черных. Только когда вернется Килибоб и покажет черным путь к техническому овладению природой, между ними будет установлено равновесие.
Такому же типу мифов принадлежат рассказы о магическом предке Мансрене, популярные во время поздних движений Корери (Steinbauer 1971: культы № 1-3, 7). Манерен, способный творить несметные богатства, когда-то после ссоры уплыл на запад, где он дает людям изобильную жизнь и бессмертие; теперь они строят фабрики. Любой прогресс происходит от него. Но скоро он вернется - это будет день спасения, после которого наступит райское состояние, Корери. Поэтому в людях с запада легко узнать Мансрена. И в этом случае эсхатологические ожидания также сопровождаются военными парадами и экзерцициями на европейский манер.
* * *
Одной из целей этих заметок и, в особенности, этого типологического сопоставления было привести аргументы в защиту мысли о том, что мессианизм русской интеллигенции, который такими мыслителями, как Бердяев, объясняется спецификой «русской души», скорее связан с «антагонистической аккультурацией» (по выражению Devereux и Loeb, 1943), знакомой и в других частях мира. Национальную специфику этого культурного процесса можно определить, только принимая во внимание всю сложность культурно- исторической констелляции. Русскую же душу или «русскую идею» нужно рассматривать как продукт дискурса самой интеллигенции, связанный с ее положением внеклассовости (или надклассовости).