Не удивительно поэтому, что иерархию моральных ценностей у скопцов венчает чувство любви и бесконечной благодарности Искупителю. Главный грех скопца заключается в неверии Богу и сомнении в том, что он действительно уполномочил Христа-Селиванова проповедовать спасительный закон. Страдания основателя скопчества — это лучшее подтверждение его близости к Саваофу,
ведь, как известно, «Бог кого любит, того наказуит» [13]. Всякий скопец должен, наряду с благоговением, испытывать глубочайшую признательность к Избавителю, который ради своих детушек сошел с неба и, добровольно подвергнув себя пыткам и казням, донес до желающих слушать благую весть спасения. Взамен душевного благополучия Бог требует от человека праведной жизни. Скопческое благочестие, за вычетом известной хирургической операции, почти не отличается от православного. Кроме искренней веры, скопец должен принести небесному батюшке плоды аскетических трудов. Молитва, поклоны, пост и немногословие являются надежным залогом того, что человек, поставивший себе целью обретение райского блаженства, полностью станет хозяином своего внутреннего мира, и никакой соблазн не собьет его с истинного пути.
В объемный корпус «искупительной науки» [14] важнейшим разделом входит учение о следе. Автор «Страд» признает, что честь первого открытия в рамках данной «дисциплины» принадлежит не ему, о половом воздержании как обязательной предпосылке душевного спасения говорили еще христововеры, «ани… показали слет» [15]. Однако «серые голуби» оказались неспособны придерживаться провозглашаемых идеалов, и только скопческому лидеру удалось связать теорию с практикой. Заслуга Селиванова состоит в том, что он обогатил понятие следа, соединив его с представлением о чистоте, или убелении, т.е. оскоплении. Человеку, не знакомому с новейшими достижениями «науки», невероятно сложно проделать земной путь без ошибок и падений, а вот если ему покажут чистый след, он станет способен творить добрые дела, которые гарантируют его от попадания в ад. Естественно, что у скопцов образец для посильного подражания представляет земная жизнь основателя учения. При этом Спаситель постоянно напоминает последователям, что желать сравняться с ним может только тот, кто одержим властолюбием, и призывает их не выделяться, а жить «по просту, без затей… как Засим и Савватей» [16].
Отношения скопца с единоверцами обоего пола регламентирует заповедь любви.
Это целомудренное чувство, которое является прямой противоположностью эгоистической лепости и по силе не уступает благоговению перед Богом, органично сочетает готовность пойти ради братьев и сестер по духу на любые жертвы с неослабной осмотрительностью
в общении. Выше всего между «своими» должна цениться добродетель смирения, и наоборот, сурового порицания достойно стремление занять учительское место. Селиванов критикует борьбу самолюбий, склоняющую к лепости гордость, проявления корыстного поведения со стороны пророков, которые принимают подарки от богатых членов общины, рассчитывающих избежать публичного обличения. Хотя абсолютное требование принять Христа в «свои внутренныи дома» [17] исполнить почти невозможно, скопцы должны, с уважением относясь к усилиям друг друга достичь праведности, говорить с собеседником, как «с самим Богом… на страшном суде» [18]. Если же «белые голуби» все-таки замечают за собой, что в собрании их удерживает отнюдь не причастие духа, а это просто «стали плоти мутить», им следует разойтись и творить молитву в уединении [19].
Признанием вероучительных догматов, аскетическими упражнениями и исполнением заветов праведного общежития моральные обязанности скопцов не ограничиваются. Согласно скопческим представлениям, когда «убелятся» 144 тыс. человек, тогда Государь Петр III, он же Христос-Селиванов, вернется из добровольных странствий инкогнито по своим владениям, воссядет на московский трон, и наступит Царство Божие на земле. Чтобы приблизить воплощение заветной мечты, скопцы вынуждены обратиться к вербовке на стороне, поскольку специфика секты не предполагает естественного воспроизводства членов. Чаще всего проповедь «чистоты» распространялась посредством долгих и настойчивых убеждений, однако, бывало, что в ход шли деньги и, при обращении малолетних детей родителями, мощный психологический прессинг. Прозелитизм настолько важен, что его возводят в ранг религиозной практики: мастеров, оскопивших десять человек, признают святыми, невзирая на их личное благочестие [20]. Религиозный смысл привлечения неофита раскрывается «людьми Божьими» при помощи сближения понятий оскопления и накопления в омонимичной форме «скопить». Физическое оскопление рассматривается как важный шаг на пути к достижению конечной цели, которая заключается в том, чтобы «скопить Царство Небесное» [21]. С одной стороны, речь идет об индивидуальном продвижении на пути к спасению, но с другой, — об общей эсхатологической перспективе. Примечательно, что скопцы рассматривают обращение в свою веру
не как помощь заблудшему брату, а скорее, как окультуривание дикой природы, пробуждение спящих от глубокого, и для большинства вечного, сна или воскрешение из мертвых.
В свете антропологических представлений скопцов очевидно, что на земле моральное поведение возможно только по отношению к единоверцам. Своей родиной «белые голуби» признают небесный мир и отцом — Бога, в то время как остальные люди живут в пространстве чувственных восприятий и связанных с ними помыслов. Разумеется, общения на равных быть не может, поскольку те, кто не знает скопческого учения или, не в силах постичь, отвергает его, понятия не имеют о духовных ценностях, и попытки прийти с ними к общему знаменателю заранее обречены на провал. Между скопцами и нескопцами пролегает такое же различие, как между морем и кораблем, темным лесом и возделанным садом, непригодной для питья морской — и живой водой, наконец, между тьмою и светом. В общем виде это жесткое разделение можно обозначить как отличие природы от культурного — не данного изначально, произведенного напряжением разума и воли и ценностно детерминированного — плана бытия.
Скопческое вероучение складывалось в обстановке суровых преследований и гонений, которые оставили неизгладимый отпечаток на всем строе мировоззрения его адептов. Правительственные органы квалифицировали скопческую секту как изуверскую и особо вредную, что диктовало методы борьбы с ее сторонниками, следствием проводимых репрессий стали крайняя законспирированность жизни «людей Божьих» и возросшее до предела отчуждение от окружающей социальной среды. Контакты с православным населением свелись, за вычетом прицельной, «штучной», прозелитической деятельности, исключительно к экономическому взаимодействию и были по началу призваны только удовлетворять элементарные потребности скопцов. Позже накопление приобрело самостоятельный смысл и превратилось в своеобразное хобби для воспаривших над мрачной действительностью «белых голубей». Так за время жизни одного-двух поколений в России образовалось несколько сказочно больших скопческих состояний, которые нередко становились роковой приманкой для надеявшихся получить наследство неофитов.
Плети и этапы привели к тому, что генетическая предрасположенность скопчества к изоляционизму приобрела
гипертрофированные масштабы. Двойной стандарт поведения стал нормой повседневной жизни скопцов, а разделение на «своих» и «чужих» регулировало любой осмысленный поступок. Со «своими» выстраивались отношения если не равенства, то сознательного подчинения; непроходимой границы между скопцами не было, хотя, конечно, авторитет «коноводов», получивших благословение на руководство кораблем лично у Селиванова или его преемников, был выше, чем у рядовых членов общины. В принципе любому последователю учения был открыт путь к дальнейшему росту, пророком или наследником сокровищ при известных условиях мог стать каждый. Правда, нельзя умолчать и о том, что иногда влиятельные члены секты нещадно эксплуатировали труд единоверцев в целях максимального обогащения. Такова история многих скопческих капиталов: очень уж велик был соблазн воспользоваться зависимым положением «братьев» [22], которым физическое уродство закрывало обратную дорогу в нормальную жизнь. Однако «чужие» в представлении скопцов вовсе выпадали из социальной структуры как заведомо погибшие, точнее — еще по-настоящему не родившиеся, существа. Поэтому, имея дела с ними, следовало исходить из соображений личной или корпоративной пользы, но не было и быть не могло никакого категорического морального запрета на поступки, недопустимые в среде «своих».
Внешне отношения с окружающим миром выстраивались предельно корректные, поскольку для a priori подозрительных попирателей общечеловеческих ценностей, которым государство из милости позволило проживать на своей территории, любое покушение на гражданские законы представляло двойную опасность. Чтобы лишний раз не возбуждать любопытства чиновников, скопцы предпочитали в точности исполнять все предписания властей и потому оказывались в этом отношении не в пример покладистее основной массы российского населения. Их трудолюбия и умеренного образа жизни не отрицает даже полемически настроенный православный автор [23]. Но то обстоятельство, что в повседневной жизни скопцы были вынуждены считаться с требованиями социального окружения, не могло поколебать их мировоззренческих установок.
В ответ на навязчивое внимание со стороны православного государства из отношений с внешним миром старательно вытравливается всякое эмоциональное содержание. Это нашло отражение