Культура, таким образом, раскрывает свою целостность через взаимосвязь пространства-времени и содержания, т.е. континуально, и способом представленности этого континуума культуры выступает актуализированное в настоящем времени бытие субъекта.
Но осуществление культурой своих функций таких, например, как функции трансляции человеческого опыта, социализации, регуляции, порождает необходимость в постоянных перемещениях смыслов, порождая внутреннюю неоднородность культурного пространства-времени, постоянное циркулирование в его структуре различных культурных смыслов, и характер этих перемещений обеспечивается выделением таких важных структурных компонентов культуры как центр и периферия.
Центр выступает как положительная ценность для сознания субъектов, представляя собой сферу, где интересы наиболее защищены благодаря статусу того, кто находится в данном пространстве. Уже отсюда следует то обстоятельство, что интерес разных субъектов, направленный на овладение центром, — важный механизм развития культуры, всех изменений в структуре ее динамики. Поэтому к культурному пространству в полной мере относится характеристика, данная французским социологом П. Бурдье, «пространство, точнее, места и площади овеществленного социального пространства или присвоенного физического пространства обязаны своей дефицитностью и своей ценностью тому, что они суть цели борьбы, происходящей в различных полях, — в той мере, в какой они обозначают или обеспечивают более или менее решительное преимущество в этой борьбе» [21].
В центре культурного пространства удовлетворяются определенные интересы через саму статусную выделенность этой «части» пространства и ее функционально признанные, легитимные свойства, такие как порождение нормативности, управления, власти, принадлежности к элите. Вот почему, как правило, нововведения идут от центра, который координирует, связывает в единство различные подсистемы со своей ритмикой, колебаниями, обеспечивая необходимые параметры «полифонии» субъектов всей культурной системы.
С другой стороны, периферия представлена той «частью» культурного пространства, которую отличает относительная пассивность, отсутствие концентрации элит и их инструментов — положения, влияния, власти. Чаще всего, периферия — это пространство освоения того содержания, которое идет от центра. Именно это значение фиксируется и на уровне обыденного сознания, где периферия связывается, как правило, с противоположностью центру: все те содержательные характеристики, которые приписываются центру, на периферии воспроизводятся со знаком «минус». Причем, их собственная ценность — положительная или отрицательная — в историческом развитии традиционно была обусловлена уровнем экономической жизни. Применительно же к современности можно, по-видимому, говорить и о таких их основаниях как развитость информационных технологий, образовательный потенциал и освоенность современных технологий в жизни в целом.
Качественные характеристики центра и периферии, которыми обусловлена их ценность, ярко характеризует фрагмент из лекции Ф. Броделя, исследовавшего с этой точки зрения регионы мира: «Блеск, богатство, радость жизни соединяются в мире-экономики, в его сердце. Именно здесь, под солнцем истории, жизнь обретает свои самые яркие цвета; цены здесь высоки, но высоки и доходы, здесь вы найдете банки и лучшие товары, самые выгодные ремесленные и промышленные производства и организованное на капиталистический лад сельское хозяйство: отсюда расходятся и здесь сходятся дальние торговые пути, сюда стекаются и драгоценные металлы, сильная валюта, ценные бумаги. Здесь образуется оазис передовой экономики, опережающий другие регионы. Путешественник отметит это, попав в XV веке в Венецию, в XVII — в Амстердам, в XVIII — в Лондон, а сегодня — в Нью-Йорк… Это высшее качество жизни заметно снижается, когда попадаешь в соседние страны, промежуточные зоны, постоянно соперничающие, конкурирующие с центром. Там большинство крестьян лишены свободы, там вообще мало свободных людей; обмены несовершенны, организация банковской и финансовой системы страдает неполнотой и нередко управляется извне, промышленность и ремесла относительно традиционны» [22].
Но введение представления о центре и периферии как основаниях структурирования пространственно-временного континуума ставит вопрос не только об изучении территориальных центров. Значительно важнее здесь указать на роль центра как «эмбриона», или пользуясь понятием О. Шпенглера, прасимвола, т.е. самого глубинного основания культуры. В этом своем значении центр задает такой пространственно-временной контекст, в котором могут получить понимание и объяснение не только отдельные отношения, ценности, события, предметы, но и сами действующие субъекты как носители логики отношений заданной этим центром. Их самораскрытие, выделенность идет от «каркаса» целостности культуры, в который входят все подсистемы и функции. А потому в коде человеческой деятельности уже вписаны эти матрицы, которые структурируют в дальнейшем конкретные ценностные ориентации. Этот смысл «центральной зоны культуры» убедительно раскрыт в трудах Э. Шилза, Ш. Эйзештадта и С.В. Лурье [23]. Они показали, что центр — относительно автономная сфера, или «зона культуры», которая локализуется в общественной системе, меняя внешние формы своего выражения, она «не является феноменом пространственной локализации. У нее едва ли есть более или менее определенное расположение на той ограниченной территории, которую занимает общество. Ее центральность, однако, не имеет никакого отношения к геометрии и очень небольшое — к географии… Это центр системы символов, ценностей и верований, которые правят обществом. Это — центр вследствие своего решающего значения и неустранимости, и он воспринимается в качестве такового многими… Центральная зона обладает сакральной природой» [24].
Именно в этом центре вырабатываются ключевые защитные механизмы культуры и ее субъекта в процессе адаптации: «защитный барьер стоит между внешней реальностью и структурообразующими моментами этнического бессознательного, этническими константами, — отмечает С.В. Лурье, анализируя специфику этноса как субъекта. — С одной стороны, он вытесняет из сознания и препятствует проникновению в бессознательные слои психики всех тех представлений, которые способны нанести ущерб целостности этнических констант… С другой стороны, защитный барьер контролирует импульсы бессознательного, направленные на внешний мир… этничекие константы никогда не обнаруживают своего содержания непосредственно, и член этноса не видит тех моментов, которые являются для него центральными, и поэтому он не способен подвергнуть их критике [25]. Это свидетельствует о том, что именно этот смысловой сакральный центр выполняет адаптивную и защитную функцию культуры, ибо через него культура сохраняет свою идентичность, свои структурно-функциональные особенности. Причем, думается, субъектом при этом может быть не только этнос, но и любая его модификация — от человечества до отдельного человека.
Отношения центра и периферии в наиболее общем виде формируют определенность пространства-времени культуры, и тем самым они «участвуют» в формировании и самого субъекта. Действительно, ведь функцией культуры является структурная организация всего мира человека, или, как говорит Ю.М. Лотман, «культура — генератор структурности, и этим она создает вокруг человека социальную сферу, которая, подобно биосфере, делает возможной жизнь, правда, не органическую, а общественную» [26]. Но для реализации этой функции нужен и такой центр культуры, который был бы «местом» смыслообразования и смыслоупорядочения, В этой связи Ю.М. Лотман обосновал еще один ракурс центра и периферии, который, впрочем, не является тождественным по отношению к тем их значениям, которые были указаны выше. Компонентом культуры, играющим роль структурного «штампующего устройства» является, по Лотману, естественный язык, поскольку он снабжает субъектов интуитивным чувством структурности. Причем интересно, что в целом ряде случаев оказывается несущественно, является ли то или иное смыслообразующее начало действительной структурой. «Достаточно, чтобы участники коммуникации считали его структурой и пользовались им как структурой, для того чтобы оно начало обнаруживать структуроподобные свойства. Понятно, как важно наличие в центре системы культуры такого мощного источника структурности, как язык» [27]. И Ю.М. Лотман делает вывод, который проясняет некоторые особенности центра и периферии как проводников всех воздействий субъекта, которые детерминируют культурное пространство-время. «Вся система сохранения и передачи человеческого опыта строится как некоторая концентрическая система, в центре которой расположены наиболее очевидные и последовательные… структуры. Ближе к периферии располагаются образования, структурность которых неочевидна или не доказана, но которые, будучи включены в общие знаково-коммуникативные ситуации, функционируют как структуры. Подобные квазиструктуры занимают в человеческой культуре, видимо, очень большое место. Более того, именно определенная внутренняя неупорядоченность, не до конца организованность обеспечивает человеческой культуре и большую внутреннюю емкость, и динамизм…» [28]