Эти объяснения могут быть легко приняты, если в них настойчиво выделять и подчеркивать существенную панрелегиозность ренессанса, и не просто христианскую, а неохристианскую основу «ренессансного» синтеза ценностей России и Европы, а также форм жизни и культуры. Именно такая цель (универсальный синтез) и именно такое (новое религиозное сознание) оправдание её было в замыслах авторов Ренессанса. Они ждали наступления новой эры в истории, когда бы, по словам Бердяева, осуществился в жизни «весь дорогой для нас опыт новой истории и старое уже Возрождение, в котором родился новый человек, и восстание разума, и декларацию прав человека и гражданина великой революции, и социализм и анархизм, и бунт Ивана Карамазова и Ницше, и провалы декаденса, и кажущееся богоборчество, и жажду безмерной свободы. Мы не хотим уже быть только язычниками или только христианами в исторически ограниченном смысле этого слова…» [41]
Повторюсь: русский духовный/культурный ренессанс в понимании Бердяева и в установленных им границах должно рассматривать как социально-культурную проекцию «нового религиозного сознания», то есть современной (на то время) формы социального христианства. В XIX веке наиболее яркими его представителями были П.Я. Чаадаев и В.С. Соловьев, а намеченный ими новый религиозный идеал возродился в сознании людей начала ХХ века, свидетельством чему стал общественный успех Религиозно-философских собраний 1901-1903 гг. Но чем были социально-христианские поиски, как не способом решения вечно решаемого вопроса о «русском пути»? Общественная оценка все более сдвигала социально-христианские поиски в сторону внеконфессиального христианства и, вместе с тем, в сторону от сложившихся славянофильских и западнических определений. Для России намечался какой-то третий, по ту сторону славянофильства и западничества лежавший путь развития. На заре нового религиозного сознания, то есть на заре ренессанса, он был обозначен Д.С. Мережковским в очерке «Пушкин» (1896), а затем — в книге «Л. Толстой и Достоевский» (1900–1902). Н.А. Бердяев воспринял эту идею и с большой энергией объяснял её в ряде публикаций непосредственно перед Первой мировой войной и в её годы. «Перед русским самосознанием стоит задача преодоления славянофильства и западничества. Эпоха распри славянофильства и западничества заканчивается и наступает новая эпоха зрелого национального самосознания. Зрелое национальное самосознание прежде всего утвердит в национальной плоти и крови вселенские начала Христовой правды и всечеловечность миссии России… Сама Россия есть христианский Востоко-Запад» [42]. Таким образом, «русский культурный ренессанс», как он описан Бердяевым, обозначает социально-культурную топографию пребывания «русской идеи» в той форме, как она представлялась философу и близким ему по духу из круга богоискателей. Тогда «ренессанс» можно рассматривать как некое социо-культурное явление, однопорядковое, допустим, со славянофильством или ему подобными явлениями: западничеством, почвенничеством, народничеством, легальным марксизмом; — разумеется, при своих «количественных» параметрах… Он есть не что иное, как попытка определенной части культурной элиты России конца XIX — начала XX веков провести страну над обрывами социализма и буржуазной цивилизации по особенному религиозно-национальному пути, но не обособленному от социальных и культурных реалий мировой (европейской) жизни. Грубо говоря, «ренессансная» элита хотела соединить европейские политические, правовые и даже технико-экономические «удобства» европейской цивилизации с духовными ценностями русской национальной культуры. Вот что должно было не только вывести Россию из кризиса гуманистической культуры, но и поставить её во главе мировой истории.
Что касается соотнесения нашего «Ренессанса» с какой-либо из прежних культур («Ренессанс» чего? — спрашивал А.М. Ремизов), то ответ на этот вопрос не может быть однозначным. Ввиду того, что «ренессанс» ещё только становился и ввиду динамичной неопределенности религиозных исканий в нём (которые, в целом, могут быть названы гностическими) его авторы обращаются к прошлому в довольно широком диапазоне культурных образцов — от русского идеализма 40-х годов XIX в. до первохристианства и эклектике александрийской культуры.
Разумеется, даже зная о сугубо бердяевском наполнении метафоры «ренессанс» и о её широком применении в современной литературе, хотелось бы соотнести её содержание с другой метафорой — «серебряный век» и с русской культурой конца XIX — начала XX века во всех её проявлениях. Не решая всей задачи, автор хочет напомнить о двух моментах такого изыскания. Во-первых, очевидны различия этих определений. Очень близки содержания метафор «ренессанс» и «серебряный век», но вторая охватывает большой объём явлений культуры конца XIX — начала XX веков. Что же касается определения «русской культуры конца XIX — начала XX веков» в целом, то оно поглощает и «ренессанс» и «серебряный век». Культура этого времени в целом создана напряжениями двух главных и совершенно противоположных мировоззренческих установок. Одна из них — установка христианского гуманизма, установка на Богочеловека. Другая — светского гуманизма или, как тогда писали, установка на Человекобога, Великого Инквизитора. Тогда понятно, что культуру того времени совсем не следует сводить ни к «ренессансу», ни к «серебряному веку». Но для названных трёх определений имелось нечто общее: «можно, должно, есть тут единство, должно быть, ибо литература (заменим это слово более подходящим нам — культура. – А.Е.) есть нечто органическое… …Есть красные нити, которые проходят по всему периоду…» — писал С.А. Венгеров [43]. На одну из них можно указать не сомневаясь — на доминирование в каждом из определений русской культуры названного времени представления о самооправданной, самозаконной мощи человеческого творчества.
Список литературы
[1] Она вышла в 1990 г. в московском издательстве СП «ДЭМ», а в 1991 г. — в ленинградском «Лениздате», а также в московских «Книге» и «Мысли».
[2] В 1959 г. в журнале «Грани» (№ 42) С.А. Левицкий назвал Русский ренессанс «заживо погребенным Веком» для советской историографии. Но в 1969 г. А.П. Поляков пишет параграф «Ренессанс или декаданс?» в коллективной монографии «Ленин как философ» (М., 1969); в 1971 г. И.П. Чуева рассматривает этот «Век» в своей докторской диссертации «Генезис и философские основы «нового религиозного сознания» (Л., 1971); в 1980 г. В.А. Кувакин опубликовал книгу «Религиозная философия в России. Начало ХХ века» и дал внятное марксистское его толкование.
[3] «Я пережил три войны, из которых две могут быть названы мировыми, две революции в России, малую и большую, пережил духовный ренессанс…» — и т.п. См. Н.А. Бердяев Самосознание. Опыт философской автобиографии. М., 1991. С. 9.
[4] К сожалению, не русский, а иностранец Омри Ронен написал книжку об истории термина «серебряный век» — «Серебряный век как умысел и вымысел». М., 2000.
[5] Упомянутая выше статья П.П. Сувчинского называлась «Два ренессанса (90-е — 900 — 920-е годы)» и была опубликована в № 1 журнала «Версты» за 1926. Н.А. Бердяев в № 3 этого журнала (1928) опубликовал статью «Русская религиозная мысль и революция». Более поздние его работы о «ренессансе» следующие: «Русский духовный ренессанс начала XX в. и журнал «Путь» (К десятилетию «Пути») (1935); Истоки и смысл русского коммунизма» (1937); «Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX и начала XX века» (1946); «Самопознание. Опыт философской автобиографии» (1949).
[6] Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века // О России и русской философской культуре. М. «Наука», 1990. С 265.
[7] Бердяев Н.А. Самопознание. Опыт философской автобиографии. М., «Книга». 1991. С. 140.
[8] Там же. С. 159.
[9] Русская идея. С. 257.
[10] Бердяев Н.А. Русский духовный ренессанс начала XX века и журнал «Путь» (К десятилетию «Пути») // Собрание сочинений. Т. 3. Типы религиозной мысли в России. Париж, 1989. С. 684.
[11] Самопознание. С. 163.
[12] Там же. Широко известна книга Н.М. Зернова «Русское религиозное возрождение XX века» (Париж. YMCA-PRESS, 1974). В предисловии к более раннему, английскому изданию этой книги (1963) автор пояснял, что его задачей было «дать описание того религиозного обновления среди русской интеллигенции, которое предшествовало падению Империи и продолжалось в первые годы коммунистической диктатуры… Религиозное обновление нашло себе свободное выражение среди русских в изгнании». Само «обновление» (или «возрождение» мыслится Н.М. Зерновым как возвращение русской интеллигенции в лоно православия. В сущности Н.М. Зернов продолжил работу Н. Антонова «Русские светские богословы и их религиозно-общественное миросозерцание (СПб., 1912), который обстоятельно рассматривает периоды возвращения интеллигенции в церковь. У Н.А. Бердяева и в самой действительности конца XIX — начала XX веков возвращение в православие было лишь частью, да и то не самой весомой в «религиозной взволнованности и искании».
[13] Русский духовный ренессанс начала XX века… С. 690.
[14] Самопознание. С. 140.
[15] Там же. С. 164.
[16] Русская идея. С. 160. Об этих «разных этажах» и «веках» писали многие. Привожу пояснение Г.И. Чулкова. «Русские интеллигенты, по крайней мере в главном и широком русле нашей общественности, с конца сороковых годов уже до такой степени связаны были тем или другим политическим направлением, что совершенно утратили способность видеть в культуре нечто самостоятельное. Поэзия, философия, живопись — решительно все рассматривалось и оценивалось с точки зрения социальной полезности. При этом и самая идея «полезности» понималась до странности наивно» (Г. Чулков. Годы странствий // Валтасарово царство. М., 1998. С. 466.