Упомянем и о том, что некоторые из знакомых Клюева находили в самом его облике иконописные черты. Упоминавшийся выше выдающийся дирижер Н.С.Голованов под впечатлением от чтения Клюевым своих стихов в письме к А.В. Неждановой сообщает: "Я давно не получал такого удовольствия. Этот поэт 55 лет с иконописным русским лицом, окладистой бородой, в вышитой северной рубашке и поддевке — изумительное, по-моему, явление в русской жизни" (20,с.172; курсив наш — В.Л.). В иконном ключе видел Клюева и литературовед, друг поэта П.Н.Медведев, писавший о его внешности: "Общий вид — благообразный, благолепный, тихий, скромный, прислушивающийся" (18,с.153). Медведев отмечает там же даже "богомольные руки" поэта.
Такая тесная связь всей личной жизни и поэзии Клюева с иконами позволила исследователям творчества поэта говорить о том, что он "учился... по русским иконам-поэмам северных письмен" (14,с.14), что "главный... источник его вдохновения — иконопись русского средневековья..." (31,с.75), что, наконец, "он и Россию не мыслил вне религиозных представлений, но не богословски отвлеченных, а образных, иконописно красочных" (43,с.71). Поэтом "изографом", правда, с уничижительным оттенком, назвал Клюева еще Есенин (7,т.6,с.86).
Поэт и сам не раз свидетельствовал о связи своего творчества с иконописью. В одной из автобиографических заметок (1925 г.) он пишет, что его родовое дерево "закудрявлено ветвием в предивных строгановских письмах..." (11,т.1,с.211). В другой заметке такого рода (1926 г.) Клюев более определенно сравнивает с иконописью свою поэзию, "где каждое слово оправдано опытом, где все пронизано Рублевским певчим заветом, смысловой графьей, просквозило ассисом любви и усыновления" (11,т.1,с.212). В этой краткой, но емкой характеристике Клюев, во-первых, указывает на ощущавшуюся им связь своей поэзии с иконописью Рублева. Во-вторых, поэт использует икону для того, чтобы подчеркнуть свое стремление к иконографичности — точности, определенности смысловой и ритмической структуры стиха ("смысловая графья"). В-третьих, сравнивает двигательный стимул своего творчества с ассистом икон. Функциональная роль ассиста в иконописи, по характеристике отца Павла Флоренского, состоит в следующем: "Разделка золотом на иконах не выражает метафизического строения в естественном порядке, хотя и оно Божественно, но относится к прямому проявлению Божией энергии". Ассистка есть выражение "сверхчувственной формы, пронизывающей видимое" (44,т.2,с.496,497). Клюев стремится поставить себя по отношению к Богу и сотворенной им природе как сына. Это сыновство и усыновление приравнивается в его поэтическом сознании способности видеть невидимый ассист Божественных энергий и, избегая описательности в изображении природы, вещи, человека, явления, создавать их реально-мистические иконо-образы, через написанное или произнесенное слово пребывающие в этом мире, но корнями уходящие в мир Божественный, невидимый. Поэтому и свои стихи, как дар, поэт хотел бы принести и "сложить перед образом Руси" (11,т.2,с.303; курсив наш — В.Л.). Когда в 1928 году вышел последний прижизненный сборник поэта "Земля и поле", в дарственной надписи П.Н.Медведеву на книге своих стихов Клюев отметил: "Изба и поле как по духу, так и по наружной раскраске имеет много схожести с иконописью — целомудрие и чистота красок рождает в моем смирении такое сопоставление... Блаженна страна, поля которой доселе прорастают цветами веры и сердца милующего" (18,с.162). Обратим внимание, что влияние иконописи на стихи возможно, по мнению самого поэта, в двух направлениях: "по духу" и "по раскраске".
Не только в автобиографиях, но и в поэзии Клюев часто возвращался к теме влияния иконописи на свое творчество: "От иконы Бориса и Глеба... моя песенная потреба" (11,т.2,с.238). И в конце жизни в стихотворении "Недоуменно не кори...", как бы извиняясь за свое пристрастие к иконам, за "несовременность" своей поэзии и настойчиво развиваемые мечты об иконописном "мужицком киноварном рае", Клюев подытоживает:
Я отдал дедовским иконам
Поклон до печени земной (11,т.2,с.285).
Неоднократно прямо или косвенно поэт сравнивал свое поэтическое видение с видением иконописца и свою работу с ремеслом иконника. В упоминавшейся уже заметке 1926-го года он пишет: "...Нерпячий глаз у меня, неузнанный" (11,т.1,с.212), т.е. зоркий, острый и вместе с тем таинственный. А в поэме "Погорельщина" несколько лет спустя поэт отдает тот же эпитет ("глаз нерпячий") одному из персонажей поэмы — иконописцу Павлу.
+ + +
Икона в самых разных своих проявлениях присутствует или "действует" в поэзии Клюева. Поражает уже число различных икон, упоминаемых в его стихах. Это прежде всего традиционный Деисус, а также Спас Яркое Око, Спас Мокрая Брада, Распятие, Сошествие во ад (Попрание врат) — иконы Христа. Это — Одигитрия, Иверская Богоматерь, Оранта, Троеручица, Пирогощая, Неопалимая Купина, Утоли Моя Печали, Споручница Грешных, Умягчение Злых Сердец, Сладкое Лобзание, Предста Царица, Нерушимая Стена, Обрадованное Небо, Благовещение (Дух и Невеста), Успение — иконы Богородицы. В поэзии Клюева можно встретить упоминания икон Иоанна Крестителя и Софии Премудрости Божией. По аналогии с "чинами" традиционного русского иконостаса (местный, деисусный, праздничный, пророческий, праотеческий) в своей поэзии он создает особый "чин избяной", куда включает иконы Спасителя, Богородицы, Иоанна Крестителя, Николая Чудотворца и святых Фрола (Флора) — покровителя коневодства, Медоста (Модеста) — покровителя овец, Егория (великомученика Георгия Победоносца) — покровителя землепашцев и домашнего скота, великомученика Пантелеймона — целителя душевных и телесных недугов, св. пророка Илии — подателя дождя. Иногда Клюев включает в "избяной чин" иконы св. Лавра, великомучеников Димитрия Солунского, Феодора Стратилата и Никиты, св. мученицы Иулиты и чада ее — младенца мученика Кирика, св. Гурия и других святых, имена которых закрепились в патриархальном быту деревни в качестве главных покровителей и защитников.
Икона в стихах Клюева — центр избы, ее святыня. Красный угол с домашним иконостасом — "чином избяным", перед которым теплится огонек неугасимой лампады, — такова внешняя обстановка в "иконных" стихах Клюева. Невидимая, но надежная защита "избяного чина" придает патриархальной жизни в поэзии Клюева особую размеренность, безмятежность, даже святость. При этом роль иконы не внешняя, декоративная, а глубоко внутренняя, содержательная. Иконы составляют не просто молитвенный и эстетический аккомпанемент обыденной жизни, но деятельно участвуют в ней: они смотрят и видят, слушают и слышат, жалеют, скорбят, плачут, прощают и помогают.
Функции их в стихах Клюева исключительно многообразны. Иконы — хранительницы исторической памяти народа: "Помнит татарское иго в красном углу Деисус" (11,т.2,с.159). Что бы ни делал человек в избе, он всегда находится "на глазах" у икон: "...С узорной божницы взирают Микола и сестры Седмицы" (11,т.1,с.304); или: "И с божницы Богомать смотрит жалостно на деда" (11,т.1,с.302). Иконы призывают прежде всего к любви, милосердию, кротости:
Надовратного Ангела кротче
Пред иконой склонилася ты (21,с.481).
Но роль иконы в избяном раю далека от идиллической. Она не только покровительница и заступница. Икона Спаса Ярое Око — строгий Судья, Который "и под лавкой грешника сыщет" (11,т.2,с.180,182,324). Икона у поэта самим своим пребыванием в избе постоянно напоминает человеку о его духовном призвании; она свидетельница его прегрешений, но она же принимает его покаяние и обеты:
Дал обет я пред иконами
Стать блаженным и святым (11,т.1,с.263).
Человек в стихах поэта постоянно окружен иконами. Прежде всего они неотъемлемая часть храма, его молитвенный строй, его спасающая Красота, его чудотворная сила. Но и выйдя из дому или из храма, человек в стихах Клюева не расстается с иконами. Они могут встретиться и неожиданно напомнить о себе, о вечности, о Боге в любом месте: над входом в храм, в часовне, над воротами, на погосте, на кладбище. Поэтому у поэта можно встретить такие строки: "Осенюсь могильною иконкой..." (11,т.1,с.224).
Иногда Клюев использует икону для простого сравнения. В одном из стихотворений он пишет:
И как гробная прощальная иконка,
Так мои зацелованы уста (11,т.1,с.451).
Изображая внешность, поэт также может найти сравнения в иконах: "Пробор как у Мокрого Спаса" (11,т.2,с.152). Но такое "утилитарное" (ради сравнения или метафоры, изредка даже для "красного словца") упоминание иконы для Клюева не характерно. В большинстве случаев иконные мотивы и темы остаются у него насыщенными глубокими ассоциативно-эмоциональными и смысловыми связями. Вот поэт описывает казнь отрока Ивана в Соловках:
К дитятку слетелись все иконы,
Словно пчелы к сладкому дуплу:
"Одигитрия" покрыла платом,
"Утоли печали" смыла кровь...(10,с.191)
Начавшееся сразу после большевистского переворота разрушение храмов Клюев видит через икону — подбитую птицу:
На площади церковь подбитой иконой
Уставилась в сумрак, где пляшет пожар (11,т.1,с.490).
И богоборческий характер многих перемен, которые принесла с собой новая власть, поэт изображает также через икону:
Ах, обожжен Лик иконный
Гарью адских перепутий...(10,с.216)
Выражая свое отношение к одному из ближайших друзей — Есенину, поэт восклицает: "Как... мамины иконы я его любил..." (11,т.1,с.415). Или поэт пишет о грешнице (клюевская вариация на тему блоковской "Незнакомки"), а одну из причин ее падения видит в забвении "иконной" помощи: "Ты разлюбила мир иконы..." (27,с.483). Если речь заходит о кощунстве, то опять в стихах его появляются иконы, и одним их самых страшных выражений богохульства становится Распутин, пляшущий на иконах (11,т.1,с.474).6