Блажен в златом кругу вельмож
Поэт, внимаемый царями…
По сравнению с предшествующей позицией, характерной для 18-го столетия, здесь было обретено новое качество: не воспевание царей, а независимость. Обретение же согласия между поэтом и властью стало однозначно восприниматься и как согласие между властью и народом. И Пушкин напишет в 1828 году стихи "Друзьям", где отвергает упреки в показной верноподданности своей лиры:
Нет, я не льстец, когда царю
Хвалу свободную слагаю:
Я смело чувства выражаю,
Языком сердца говорю.
Его я просто полюбил:
Он бодро, честно правит нами;
Россию вдруг он оживил
Войной, надеждами, трудами…
Это было сказано в ответ на пропаганду беспринципного и показного нигилизма в отношении к власти: для Пушкина открыта высокая мера объективности и свободы в оценке бытия, пусть это и чревато лицемерными упреками. Не такова ли была и, скажем, позиция Шолохова уже в 20-м столетии? Вот какая долгая связь идет между русскими классиками – и в творчестве, и в понимании позиции писателя в обществе.
А при дворе ведь служили Карамзин и Жуковский, Пушкин и Гончаров; читали Гоголь и Достоевский, не находя в этом моральной уступки. Таков завет Пушкина, а еще раньше – Г.Р.Державина: "Змеей пред троном не сгибаться, // Стоять – и правду говорить"…
Классика н е з а в и с и м а от власти и классика о б р а щ е н а к власти…
С позицией гражданской мы бы связали еще одно непременное качество русской классики, утвержденное Пушкиным, - обращение к истории, конкретный и точный историзм, в буквальном значении этого слова. Уже ранние стихи, знаменитое лицейское "Воспоминания в Царском Селе" (1815), несут печать историзма, хотя здесь пока еще сильна патетика, свойственная не столько самому историческому событию, сколько своего рода мифу о нем:
О громкий век военных споров,
Свидетель славы россиян!
Ты видел, как орлов, Румянцев и Суворов,
Потомки грозные славян,
Перуном Зевсовым победу похищали…
…
В Париже росс! – где факел мщенья?
Поникни, Галлия, главой.
Но что я зрю? Герой с улыбкой примиренья
Грядет с оливою златой…
Так, с ярким лирическим чувством, говорится об исторических походах русской армии в Европу…
К л а с с и к а – и с т о р и ч н а…
Пушкин и позже сохранит оттенок лирики, оттенок свободного авторского отношения к историческим событиям, хотя история откроется уже в иных, более конкретных и точных чертах.
Признавая великую заслугу Н.М.Карамзина, автора "Истории Государства Российского", считая его своим учителем, Пушкин в зрелые годы углубляется в исторические изыскания и считается официальным историографом при императорском дворе… Он пишет историю царствования Петра I и историю пугачевского восстания (1773-75): это образец собирания материала по архивам, мемуарам, в поездках, во встречах с участниками событий… Как ценит Пушкин яркую историческую деталь, парадоксальные черты эпохи, как умеет лаконично и глубоко передать жизнь ушедшего времени:
"Государственные дела шли между тем своим порядком. 31 января Петр строго подтвердил свои прежние указы о невырубке лесов. 1 февраля запретил чеканить мелкие серебряные деньги. 6 февраля подновил указ о монстрах, указав приносить рождающихся уродов к комендантам городов, назнача плату за человеческие – по 10 р., за скотские – по 5, за птичий – по 3 (за мертвые); за живых же: за челов. – по 100, за звер. – по 15, за птич. – по 7 руб. и проч. Сам он был странный монарх!"
А вот обобщения иного рода: "Царевич был обожаем народом, который видел в нем будущего восстановителя старины. Оппозиция вся (даже кн. Яков Долгорукий) была на его стороне. Духовенство, гонимое протестантом царем, обращало на него все свои надежды. Петр ненавидел сына, как препятствие настоящее и будущего разрушителя его создания"… Яркое, почти художественное и какое концептуальное повествование…
Но особое значение имеет стремление Пушкина ввести русскую и отчасти европейскую историю в художественное творчество. Так, о Пугачеве написана не только сама "История", но и гениальная "Капитанская дочка", о Петре – "Полтава", "Пир Петра Первого"… Великая драма "Борис Годунов", маленькие трагедии, "Дубровский", даже и сам роман "Евгений Онегин" - везде присутствует наблюдательный и мудрый историк своего времени. Так заложены основы "энциклопедии русской жизни" - русского реализма 19 столетия. А кропотливая работа Пушкина над историческим материалом стала образцом позднее для Гоголя и Льва Толстого, как впоследствии и для А.Н.Толстого, для Шолохова и Булгакова… Всюду идут нити традиции к Пушкину!
Пушкин утвердил право поэта свободно, на равных с властью обращаться к проблемам общества, но он же и предостерегал от бессмысленной желчи, когда критика становится орудием разрушения Отечества. Критическое начало не становится самоцелью, а уравновешивается всей одухотворенной мудростью восприятия жизни как Божьего творения. Этот завет не во всем был усвоен нашей литературой…
Итак, идея свободы и в пафосе гражданственности остается преобладающей: свободна лишь истина, и если власть идет заодно с истиной, то поэт не будет это игнорировать. Власть и поэт – не противники и не соперники, скорее союзники, когда речь идет об интересах народа. И вдохновляющим здесь будет не мотив служения властям, а мотив обретения истины и – свободы.
Один из свободолюбивых манифестов русской классики создан Пушкиным в 1836 году – "Не дорого ценю я громкие права":
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Все это, видите ль, слова, слова, слова.
Иные, лучшие мне дороги права;
Иная, лучшая потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа –
Не все ли нам равно? Бог с ними…
…
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь Божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья,
Вот счастье! вот права…
Свобода – это и преклонение перед всем, что идет от Бога, перед истинными ценностями бытия. И это противопоставлено мнимой свободе, рассчитанной только на удовлетворение ложного и мелкого самолюбия.атурная толща всегда очень неоднородна. Так что классика – это не только литература определенной эпохи, а именно то в ней, что в высшей степени глубины и мастерства выразило вечные черты народного духа и бытия.
Окружение классики тоже нужно уважать и изучать, иногда это просто необходимо и для оценки ключевых явлений. Но каждому свое – говорили древние. Классика кристаллизуется на стыке исторического и ценностного подхода.
Классика н е т е р п и м а к нигилизму, этой карикатуре бытия, глумливому отрицанию народных заслуг и достоинств, обращена к истине, свободе, к Богу…
Вот против такой критики был Пушкин, а вслед ему, уже в середине века появляется целое направление антинигилистического романа (Н.С.Лесков, И.А.Гончаров, В.В.Крестовский, А.Ф.Писемский, М.В.Авдеев и др.). Особая роль здесь принадлежит "Отцам и детям" И.С.Тургенева и "Бесам" Ф.М.Достоевского как высшим по силе художественным обобщениям и даже как пророчествам. То-то так ненавидит Пушкина Евгений Базаров, причем прежде всего за деятельную и даже воинствующую любовь поэта к России ("Помилуй, у него на каждой странице: На бой, на бой! за честь России!"- нашел в чем упрекнуть Пушкина Базаров)… А Достоевский даст эпиграф к роману – из Пушкина: "Сколько их, куда их гонят, // Что так жалобно поют? // Домового ли хоронят, // Ведьму ль замуж выдают?". Пушкин и здесь – пророчество и предсказание: бесы – в них олицетворены сила и притягательность лжи…
Так на языке классики образуется неразрывное единство понятий: свобода – истина – Бог. Да, изначально русская классика и глубоко религиозна, и имя Божие будет сопровождать творчество всех классиков золотого века, и хотя в двадцатом столетии из литературных представлений уходит именование Бога, остается сама суть – вера в красоту и осмысленность земного бытия, вера в его одухотворенность: духовность золотого века продолжает незримо присутствовать в художественной ткани и без видимых атрибутов религии. И эту линию традиции тоже надо связать с заветами Пушкина, у которого имя Божие не упомянуто всуе в каждой строке, но незримо присутствует всегда в лучших его стихах.
Таким же будет и присутствие православной духовности во всей русской классике. Да, писатель может и прямо выступить как религиозный мыслитель или проповедник, но в общем массиве классики скорее важен такой феномен: нет в русской классике произведений, противоречащих христианской морали, нравственности.
Конечно, писатели золотого века все вышли из среды православной духовности. При всех возможных внешних расхождениях с путями церкви, русская духовность абсолютно созвучна с православием, даже если нет формальных, наглядных признаков. Да, и у Пушкина бывали даже кощунственные стихи, вроде "Гавриилиады" или эпиграмм, где под наплывом демонических обольщений вылились такие строки, за которые просто стыдился позже поэт. Да, известны решительные расхождения Льва Толстого с церковью, повлекшие даже его отлучение. Не касаясь же оценки этого конкретного факта в истории русской церкви, нельзя не заметить, что именно Толстой как никто послужил делу христианства своим великим романом "Война и мир". И вся его жизнь – именно напряженное искание истины в духе Христа, но ведь и от новозаветных слов мы знаем, насколько тернист путь к Христу: таков был путь Никодима и Савла, Фомы и Петра…
Таков и Пушкин… Свод его произведений 1836 года мы уже называли творческим завещанием поэта, и здесь как раз преобладающими станут мотивы веры. Это удивительные по глубине стихи "Мирская власть", "Подражание итальянскому" ("Как с древа сорвался предатель ученик…"), "Напрасно я бегу к сионским берегам", "Отцы пустынники и жены непорочны…" - вот что оставил Пушкин как завет русской классике: через тернии и противоречия прийти к кристальной чистоте религиозного опыта, рождающему чудные строки: