Таким образом, говоря словами С. Радойчича, грачаничская "Трапеза Премудрости" символизировала не то "Причащение <…>, которое приподается на алтарной трапезе"10, а "Причащение Словом"11, огненным Словом Божиим, очищающим души.
Даже на примере немногих рассмотренных изображений "Трапезы Премудрости" видно, насколько тесно в смысловом отношении эта богословская тема связана с алтарной евхаристической композицией "Причащения апостолов". В дечанском цикле, посвященном Премудрости, одна сцена (на южном секторе кресчатого свода) даже композиционно повторяет южную часть традиционного образа "Причащения" - как правило, Причащения Св. Кровью.
Однако, следует отметить, что в иконографическом отношении образ "Трапезы Премудрости" восходит к композиционному построению сцены "Тайной Вечери" - исторического изображения последней трапезы Спасителя с учениками, осмысливающейся в богословии как рубеж двух Заветов – Ветхого и Нового.
Такое значение евангельского события Тайной Вечери предполагало наличие в этой новозаветной по характеру сцене некоторых деталей, восходящих к традициям ветхозаветного культа.
Так, практически во всех композициях "Тайной Вечери", относящихся к XIII-XIV вв., присутствует мотив семиколонного храма – либо в виде портика, похожего на изображенный на грачаничской фреске "Трапезы Премудрости", как, например, в церкви Богородицы Левишки , либо в виде здания витиеватой архитектуры, подобного дечанской росписи западного сектора крестового свода (южный неф), что можно видеть, например, в композициях церкви св. Климента в Охриде или церкви св. Андрея на Треске (1388/89гг.).
Кроме того, сами яства, изображаемые на столе в названных композициях "Тайной Вечери", соответствуют древнеиудейским обычаям празднования Пасхи. В центре размещается центральная чаша с блюдом "харосет"12 (солилом) - "смесью из фруктов, в которую обмакивают горькие травы прежде, чем вкушать"13; в качестве самих "горьких трав" выступают самые распространенные в Сербии овощи – морковки и репки14, также на пасхальном столе присутствуют опресноки – маленькие ритуальные хлебцы, надрезанные крестообразно, которые можно встретить и во многих изображениях "Трапезы Премудрости".
Евхаристические композиции, посвященные "Премудрости, создавшей Себе дом", не исчерпываются только изображениями в пространстве наоса сербских храмов. Эта тема, начиная с конца XIII-ого и на протяжении всего XIV века, преимущественно в церквях сербской Македонии, использовалась также и в живописной программе нартекса, где она заполняла свод и часть восточной стены.
На своде притвора иллюстрация Притчи о Премудрости получила особую иконографическую схему, во многом напоминающую традиционную купольную композицию "Вознесения Христова", но, в то же время, согласованную и с ветхозаветными пророческими видениями Бога (или "Бога Сына, Логоса до Воплощения"15) - чаще всего, с видением пророком Иезекиилем Господа во Славе, почивающего на престоле из четырех животных16.
Помещение композиций в пространстве нартекса – западной части храма, где обычно после Литургии служились панихиды по усопшим, подчеркивало их преимущественно эсхатологическое значение.
В церкви св. Климента в Охриде (1295 г.) в росписи свода нартекса присутствует изображение юного Христа с крыльями Ангела, окруженного мандорлой. В руках Он держит жезл, венчаемый крестом, а также развернутый свиток с текстом из Пасхального канона Иоанна Дамаскина. По краям этого центрального образа представлены пророки Иезекииль и Аввакум. Последний здесь присутствует, поскольку его видение "светоносного Ангела" лежит в основе отрывка из Пасхального канона, написанного на свитке, который держит Христос: "Днесь спасение миру, яко воскресе Христос, яко всесилен". (заключительные слова ирмоса 4-ой песни).
Вся композиция толкуется А. Грабаром как изображение "Ангела Великого Совета" из видения пророка Исайи, заменяющего здесь пророческий образ Иезекииля, вероятно, чтобы выразить идею спасения через Воскресение Христово.
В церкви Святых Архангелов в Лесново (1349 г.) на северном своде притвора написана сцена, полностью соответствующая видению пророка Иезекииля: Христос в мандорле восседает на престоле из тетраморфов. Сам пророк представлен здесь два раза - поверженным (Иез. I, 3) и поднятым с земли гласом Божиим (Иез. II, 1-2).
Композиция на своде нартекса церкви св. Димитрия Маркова монастыря (ок. 1370 г.), также вдохновленная текстом Иезекиилева видения, иконографически более сложная. Христос представлен на фоне звездной мандорлы благословляющим двумя руками. Рядом с фигурой Спасителя проходит надпись, именующая Его "Софией-Премудростью". Медальон держат Херувимы и Серафимы, подобные евхаристическим образам из купольных сцен "Небесной Литургии", а также Ангелы, напоминающие крылатых "служительниц" Софии из грачаничской фрески "Трапезы Премудрости".
В нижней части свода, под процессией Небесных Сил представлены девять групп святых в отдельных сегментах – образы жителей "дома", устроенного Себе Премудростью. С восточной стороны их шествие прерывается изображением алтаря с литургическими сосудами, фланкированного Ангелами. Текст, сопровождающий эту сцену воспоминает "служителей" Премудрости, созывающих верных на пир (Притч. IX, 3-4).
Еще довольно скрытая взаимосвязь софийных композиций нартексов сербских церквей этого периода с богослужением Литургии отчетливо выступает в их гораздо более поздней версии, присутствующей в новых росписях церкви Успения монастыря Морача (1616 г.), где сцена "Премудрость созда Себе храм" занимает свод, а также западную, восточную и северную стены протезиса храма – места совершения Проскомидии.
Среди многочисленных фигур людей, "ищущих разума", здесь представлены три великих творца литургии – Иоанн Златоуст, Василий Великий и Григорий Богослов, а также группы царей-пророков (Давид, Соломон и Ровоам), апостолов (Петр, Филипп и Павел) и мучеников (Димитрий, Георгий, Феодор Стратилат и Феодор Тирон). Все они - те самые чины "пророков, апостолов, иерархов, мучеников и мучениц", частицы за которых вынимаются из третьей просфоры на Проскомидии. Они же - "соборы Святых перед Агнчим Престолом, сопричислен<ные> к ликам Ангельских сил и составляю<щие> с ними одну торжествующую на небесах Церковь <…>"17.
Сам морачский образ Божественной Премудрости, окруженный семью полуобнаженными Ангелами (дарами Св. Духа из пророчества Исайи (XI, 2) выступает символом непосредственной благодати Святого Причастия, дарующего приобщающимся обильные плоды Св. Духа: "любы, мир, радость, долготерпение, благость, кротость, воздержание…".
Богородичная символика
Евхаристический пир Премудрости, описываемый в книге Притчей Соломоновых, начинается со слов о "создании дома" (Притч. IX, 1). Этот стих ветхозаветного текста в церковной традиции прямо интерпретируется как образ рождения Христа - Софии-Логоса Пресвятой Богородицей.
Идея Богоматери как престола, или храма, Божественной Премудрости, послужившего Ее Воплощению, присутствует уже в искусстве начала средневизантийской эпохи, когда сложилась система декорации алтарной апсиды, где образ Девы Марии на троне в конхе апсиды предстает в сочетании с находящейся под ним сценой "Причащения апостолов" или "Евхаристией" - новозаветной Трапезой Христа-Премудрости.
Тем не менее в конце XIII - XIV веках в богословски утонченном и насыщенном византийском искусстве времени правления Палеологов и одновременно в сербском искусстве возник интерес к сложной теме ветхозаветной богородичной символики в ее тесной связи с Евхаристией. Надо сказать, что содержание этих изображений было непосредственно связано с символами, выраженными в литературной форме (литургические толкования, богослужебные тексты, гимнография, гомилетика), в практике богослужения, а также в теологической знаковой системе как ветхо, так и новозаветного храма.
Основная литературная и литургическая основа иконографии ветхозаветных прообразов Богоматери сложилась еще задолго до палеологовской эпохи. Библейские прообразы Девы Марии появляются в святоотеческой литературе уже в III-IV веках (писания Филона и Климента Александрийских, Оригена, Феодора Мопсуетийского, Ефрема Сирина). С середины V века в Иерусалиме было введено первое празднование дня памяти Богородицы (15 августа), в чинопоследование которого включались многие ветхозаветные чтения (в том числе и притча о Премудрости), впоследствии вошедшие в другие Богородичные праздники, которые в Византии в большинстве своем были установлены только к VII веку.
Несколько позднее в византийской гимнографии времен иконоборчества (726-843 гг.) как никогда детально была разработана мариологическая символика и типология, призванная подтвердить правоту иконофилов, поскольку образ Богородицы в качестве выражения догмы Воплощения мог служить указанием на возможность изображения Христа и других персонажей Священной истории.
К этому времени относятся многие богослужебные, гимнографические и гомилетические тексты, оказавшие непосредственное воздействие на формирование иконографических циклов ветхозаветных прообразов Богоматери, распространившихся в средневизантийскую эпоху. Среди наиболее значимых из них – Великий канон Андрея Критского, Акафист Пресвятой Богородице Романа Сладкопевца, Гомилии на праздник Рождества Богородицы Иоанна Дамаскина, а также известный тропарь "Свыше пророцы Тя предвозвестиша"18, приписываемый патриарху Герману Константинопольскому.
Традиция живописного изображения библейских прообразов Богоматери сложилась в следующую по времени эпоху правления Македонской династии (867-1057 гг.), когда была разработана и отобрана их иконографическая типология.