Согласно М. Элиаде, характерной чертой мистериальных религий было совмещение в них новых, более утонченных, "спиритуальных" представлений и архаических ритуалов. Архаические, уже несовместимые с нормами цивилизованности, действия, не были, судя по всему, просто пережитками прошлого: будучи существенно переосмысленными, в эпоху Осевого времени они продолжали выполнять важную роль, как и прежде, давая физическое ощущение божественного присутствия. Более того, учитывая особую смысловую и ценностную нагрузку образов страдающих богов, богов-мучеников, практика самоистязаний получала новый мощный импульс 15.
Весьма примечательно, что в Индии, переживающей осевое время, сложилась в определенном смысле сходная ситуация. Накануне появления буддизма активизация разнообразных, конкурирующих друг с другом религиозно-философских школ и учений также сопровождалась вспышкой особого интереса к экстазу. Причем, несмотря на то, что — в отличие от греко-римского мира, в Индии уже давно, начиная с эпохи Вед, отрабатывались техники, которые базировались на достижении экстаза через полный контроль над телом и сознанием (йога, аскеза, медитация), популярностью пользовались и гораздо менее изощренные телесные, оргиастические практики.
Однако в целом ситуация изменилась. В мире установился новый уровень духовного созревания субъекта Культуры.
Именно осевое время, на определенном этапе дав мощный импульс для обновления и достаточно широкого распространения архаических, телесных экстатических ритуалов и техник, в итоге способствовало их вытеснению. Осевое время несло логоцентрический переворот — единственно возможный ответ на кризис древней мифоритуалъной системы. Миф, теряющий свои универсально-интегративные функции, уступал место Логосу, с его презумпцией партиципации к "удаленным" умозрительным сакральным образам, метафизикой трансцендентного, поляризацией системообразующих оппозиций (добро—зло, должное—сущее, душа—тело, натуралистическое—спиритуалистическое и т.д.).
Но главным — в контексте проблематики данной работы — представляется тот факт, что побеждающий в форме религий спасения логоцентризм утверждал двуслойную структуру ментальности субъекта. Ее системное ядро составлял уже не родоцентристкий мифо-ритуальный комплекс, а логически фундированный образ духовного абсолюта с веером его спекулятивных субдискурсов. Культурное сознание не могло мгновенно совершить скачок от мифологического смыслообразования по принципу семантических рядов к отчуждающе-абстрактному логическому мышлению современного типа (каковым, впрочем, и теперь владеет весьма ограниченное число людей, да и применяет его весьма ограниченно). Однако при всех компромиссах с мифологической образностью, которыми и объясняется феномен исторически кратковременного сосуществования нисходящего (мифо-ритуального) и восходящего (логоцентрического) мироощущения, логоцентрическое ядро в жестко репрессивных формах вытесняло на периферию ментальности древнее мифо-ритуальное сознание, с его преимущественно чувственно-телесным откликом на импульсы социоприродной среды. Верящее сердце в союзе с рассуждающим разумом стали жить в собственном мире и объявили о своем безраздельном главенстве и автономии от остального тела. В отношении последнего допускались лишь якобы неизбежные и несущественные компромиссы. В осевую эпоху логоцентрическая антителесность была на подъеме. И это специфическое качество логоцентрической культуры отчетливо проявилось в ее отношении к экстатическим ритуалам, в которых с наибольшей силой отражалась интенсивность палеосинкретических партипационных переживаний.
"Дионисийское" неистовство было чуждо фактически всем религиям спасения. Вопреки весьма распространенному мнению, не только в христианском мире, но и на Востоке экстатические культы и ритуалы запрещались или вытеснялись на периферию культуры, хотя масштаб репрессивности определялся уровнем выраженности и доминирования, а также институциализации логоцентрической парадигмы.
Зороастризм — древнейшая религия спасения, отвергал и оргиастически-экстатические культы, и кровавые жертвоприношения. Иудейские пророки вели жестокую борьбу с поклонниками культов Баала, Астарты и Иштар, среди которых было много женщин.
Конфуций, придававший огромное значение старинным ритуалам как способу поддержания социальной гармонии, существенно реформировал их содержание, вложив в него "рационалистический смысл и логическую целесообразность" 16. Хотя обновленные ритуалы и обряды отличались красочностью, торжественностью и высоким эмоциональным накалом, экстатические переживания не поощрялись, а мистические настроения заняли в них второстепенное место. Однако экстатические практики — как неотъемлемая часть шаманизма — еще долго продолжали существовать в народной среде. Оргиастический элемент сохранился в некоторых ритуалах даосизма ("пост грязи и угля", сатурналии Хэци в теократическом государстве даосов) и в ряде даосско-буддийских сект. Тем не менее в целом даосское путешествие к истоку вещей в противоположность дионисийскому экстазу и шаманизму, было основано в первую очередь на медитативных техниках, предполагающих преодоление физической природы человека, обретение полного контроля над всеми психофизическими процессами 17.
Буддийский идеал самообуздания путем медитации и аскезы противоречил самой сути массовых экстатических действ. Тем не менее индуизм, одержавший победу над буддизмом в Индии, допускал — наряду с другими древними культами — существование экстатически-оргиастического культа Шивы (в особенности Шивы Натараджи — короля танца). Однако шиваизм, сохранивший больше всего архаических черт, давший основу тантризму, заметно выделялся на общем фоне, оставаясь единственным культом, в котором практиковались человеческие жертвоприношения.
В исламе — самой молодой религии Спасения — экстатические состояния не поощрялись, за исключением суфизма, где они сохранили древнюю телесно-ориентированную форму, однако лишились оргиастического характера и получили новое мистическое содержание.
Христианство, последовательно искореняя языческие культы и ритуалы, в том числе и экстатические, старалось не допускать и спонтанного массового религиозного экстаза мирян во время богослужения. В христианском мире эти запреты имели, безусловно, более жесткий характер, чем на Востоке, благодаря рано оформившемуся институту церкви и четко разработанной догматике. Однако в монашеской среде, где мистицизм обрел много сторонников и образовал мощную, богатую традицию, противопоставленную схоластике, активно развивались традиции платоновского понимания экстаза как восторженного созерцания, основанного на полной отрешенности от тела 18.
Тем не менее экстатические состояния в их телесной форме в Западной Европе возникали спонтанно, сливаясь с массовыми психозами 19, а также во время народных празднеств с участием гистрионов, карнавалов и пародийных месс, в которых совмещались языческие и христианские черты. К этим празднествам освобождения тела, в обычной жизни скованного строгими нормами христианской морали, католическая церковь относилась весьма толерантно, достаточно четко осознавая их компенсаторный характер. В послании парижских богословов XII в. говорилось следующее: "Все мы, люди, —плохо сколоченные бочки, которые лопнут от вина мудрости, если это вино будет находиться в непрерывном брожении благоговения и страха Божьего"20. Однако при этом церковь ограничивала число таких празднеств (2 — 3 в год) и контролировала их проведение (пародийные мессы осуществлялись под руководством низшего духовенства).
Ритуальные храмовые танцы долго сохранялись в народной среде, но постепенно их сакральное значение забывалось. В более выраженных формах, приближавшихся к древним образцам, оргиастически-экстатические ритуалы сохранились только в ряде сект, которые, заняв маргинальное положение в культуре, продолжали сохранять и развивать некоторые традиции дохристианской культуры 21. К ним относятся монтанисты — секта, основателем которой был бывший жрец Кибелы, ряд гностических сект, евхиты, возможно, вальденсы, люцефериане — одна из ответвлений богомильства 22.
Итак, в осевое время древняя оргиастичность последовательно вытеснялась иными формами ритуалов и религиозных переживаний. Утверждался новый тип субъекта жизнедеятельности, субъект истории, провозглашающий новую религию — религию спасения. Ригоризм и репрессивность религий спасения — за исключением буддизма и родственных ему направлений (джайнизм, чарвака) — диктовались, как нам представляется, непримиримой конкурентной борьбой за духовную энергию людей, которой они (эти религии) "питались". Однако режим "питания" изменился за счет коренного изменения статуса знакового -комплекса в системе культуры. Собственно, эти трансформации и позволяют говорить о логоцентризме как таковом. В логоцентрическую эпоху массовое сознание, при всей его скрытой архаичности и традиционализме, совершило тем не менее некоторый отрыв от древнего синкретического состояния, где знаковый комплекс, несмотря на свою высокую "духовную нагруженность", был по преимуществу указателем, отсылающим к самому прафеномену. Все более эмансипируясь, знак оставался все-таки "средством связи" переживающего сознания с дискретными "адресатами" партиципации, удостоверяемыми посредством интериоризации в ритуальное пространство. В логоцентрической культуре эта связь (пуповина, связующая человека с природой) оказалась разорванной, и знаковый комплекс принял на себя все партипационные устремления человека. Поэтому в религиях Спасения знаковый комплекс никогда не был набором пустых форм. Эти формы служили аккумуляторами духовной энергии, подлежащей трансляции в двух направлениях: от субъекта к "месту" аккумуляции и обратно. Став между человеком и первичным прафеноменом, Логос нарушил древнюю связывающую их органическую эмпатию. Зато он восстановил ее и усилил на новом "культуроцентрическом" уровне благодаря трансцендентности означаемого.