Призвание — хранить драгоценный бисер веры — было услышано Православной Церковью, воспитавшей русский народ.
"Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам" (Мф. 6:33). Самоотвержением смирения и нищетой духовной выстроил русский народ себя и свою культуру. Определяющее свойство русской души — онтологизм жизнеощущения: реальность пребывания в духовном мире, живая связь земной и небесной Церкви.
"В России издревле относились к вере иначе, чем в западных странах. Там религия — часть земной цивилизации, для нас она — путь ко Граду Горнему". 17"Русские люди первую мысль, первую силу отдают Богу и мало думают о земном",— говорил св. преп. Силуан Афонский"18. Не гналась Святая Русь за прогрессом, безумием почитала стремление обогнать истину-Христа. Время оценивало не деньгами, но возможностью стяжать вечность.
Поражала дореволюционных путешественников способность русских крестьян шесть часов кряду говорить о Боге. Удивлял вид русских деревень: посреди покосившихся ветхих почерневших домов — неописуемой красоты Храм. Церковь и была истинным домом русского человека, с любовию им украшаемым. Онтологизм жизнеощущения хорошо передан в словах великого чудотворца прав. Иоанна Кронштадтского: "Божественная Литургия есть ОСЬ МИРА, как колеса могут двигаться только вокруг оси, так и наш мир может двигаться, имея Божественную Литургию <…> Не будет Литургии — солнце померкнет, и земля перестанет производить свой плод".19
Где кроме России могла появиться анонимная книга "Откровенные рассказы странника", потрясшая Америку? Ею зачитывался Селлинджер; родившийся в протестантской семье, известный ныне всему православному миру иеромонах Серафим Роуз обращен ею в православие… Сам жанр ее небывалый: герой странствует по земле русской… в поисках бесценного сокровища — умной святоотеческой молитвы. Да и то, что духоносный автор XIX века смиренно пожелал остаться неизвестным, — какой контраст духу саморекламы в гуманистической культуре, хватания за Copyright’ы!
Онтологизм жизни проявляется в жажде Бога, в безусловном предпочтении духовного материальному, в простоте и открытости души, в детской доверчивости Господу, в смирении пред Его превышающей ум красотой, в страхе оскорбить Его любовь непослушанием, в ясном слышании голоса совести…
Жаждущему Бога народу милость Божия открыла величайшее дарование: высшую способность души — к интенсивности духовного бытия в жизни с Богом и небожителями — ангелами и святыми. Прежде всего она проявляется в молитве. В ней обретает русский человек сыновнее дерзновение к Богу (по слову Божию: "верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими" — Ин. 1:12). Оттого чудом полнится русская земля. "Не стоит земля без праведника", говорят в народе. Нет местечка на земле нашей, которая не была бы освящена подвигом святых. Сыновнее дерзновение к Богу, даруемое за чистую и правую веру, мягкость сердца, далекого от жестоковыйной гордыни еретичества, за послушливую жизнь по заповедям, — переживается как чувство особой близости Богу, как уверенность в Его любви к кающемуся грешнику (каковыми и ощущали себя святые, ибо святость — синоним смирения) и готовности откликнуться на любую просьбу человека. А отсюда и исполнимость молитв по слову Божию. "Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы" (Мк. 16:17-18). "Истинно, истинно говорю вам: верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит" (Ин. 14:12-13). Эта заповеданная Господом преискреннейшая жизнь с Богом, небывалая, неслыханная, осуществляемая в Православии, — ненавистна еретическому миру, ибо обличительна для его умствований.
Глубина православной веры всей культуре задала установку на поиск великого смысла. "Во всем мне хочется дойти до самой сути", — как это по-русски сказалось у Пастернака! "Во всем ищите великого смысла", — наставлял преп. Нектарий Оптинский.
"Остальные страны граничат друг с другом, а Россия с Богом", — говорил Рильке. Свидетельствует немецкий писатель Стефан Цвейг: "Раскройте любую из пятидесяти тысяч книг, ежегодно производимых в Европе. О чем они говорят? О счастье. Женщина хочет мужа или некто хочет стать могущественным и уважаемым. У Диккенса целью всех стремлений будет миловидный коттедж на лоне природы с веселой толпой детей. У Бальзака — замок с титулом пэра и миллионами. И, если мы оглянемся вокруг, на улицах, в лавках, в низких комнатах и светлых залах — чего хотят там люди? — Быть счастливыми, довольными, богатыми, могущественными. Кто из героев Достоевского стремится к этому? Никто. Ни один".20
Вся литература России, по мысли Гоголя, имеет пророческий характер. Ибо движимы писатели и художники совестью, жаждой духовного возрождения, пробуждения человека к подлинности осмысленной жизни.
Святая Русь и апостасия беспочвенничества в России
"Россия погибла, но Святая Русь жива". Парадоксальные по форме и глубокие по сути слова преподобномученицы Елисаветы Федоровны с замечательной ясностью указывают на вечную неумирающую силу невидимого Китежграда Руси среди предательства и беснований беспочвеничества.
Усердно хранила себя Русь от ересей Запада. Западные историки ломают голову относительно причин неслыханной ведовской мании, на два с половиной столетия охватившей Западный мир от Америки до границ с Россией. Истерия старательно разжигалась гуманистами (Фичино, Пико делла Мирандола, Рейхлин и др.; исследования по магии проводили Кардано, Коперник, Парацельс, Бруно, Кампанелла. Трактаты 16-17 веков самого исступленного изуверского и истерического содержания писали не только ученые, но и поэты и просвещенные монархи. Католическая церковь, безуспешно пытаясь остановить народную истерию, и сама, уступая ей, ежегодно сжигала на кострах многие десятки тысяч "ведьм". Беснование окончилось лишь в XVIII веке (в США последние 8 ведьм были казнены раньше, в 1692 году, в Европе отмена акта о ведовстве последовала только в 1736 году). Зачем же ломать голову о причинах? Разве география безумия не глаголет о них с ясностью? Как известно из исследований, несчастные ведьмы в большинстве сами доносили на себя инквизиции — по причине неслыханных мучений от бесов, принуждавших к колдовству. Россия же не сжигала несчастных, а исцеляла, освобождая от духов тьмы, — такая власть дана Христом правой вере ("именем Моим будут изгонять бесов…" — Мк. 16:17; "больных исцеляйте, прокаженных очищайте, мертвых воскрешайте, бесов изгоняйте; даром получили, даром давайте" — Мф. 10:8).
Но соблазнилась Россия искусом гуманистической культуры, идеологией внешнего прогресса. По словам Карамзина, Петр решил сделать из России Голландию. Светская власть в лице императора учредила своего рода Министерство религии — Святейший Синод, обер-прокурором которого были протестанты, боровшиеся против поста и других установлений Церкви. То, что Православная Церковь, будучи гонимой в православной стране, все же сохранялась, являет собой чудо Божие, ибо, как сказано Господом, "врата ада не одолеют ее". Преимущественная ориентация на светскую культуру под давлением власти распространялась все шире.
Но была у русской светской культуры особенность, резко отделившая ее от Запада: невидимо выстраивалась она духом православной веры. Высшее ее порождение в народной культуре — русская протяжная песня. Такой истовости чувства, такой сосредоточенности, глубины, вдумчивости, даже и такого медленного темпа — свидетельства полноты души, — не знала народная культура Запада. Асафьев справедливо ставил протяжную песню, светскую сестру знаменного распева, много выше протестантского хорала — храмовой музыки Запада. Взгляд крестьянина обратился в ней к реалиям внешней жизни, а глубина ведения корнями имела православие сердца.
На этой основе родилась профессиональная русская музыка небывалой возвышенной сердечной доброты. Первым осуществил этот подвиг Глинка, в желудь своей музыки силой Божьего вдохновения заключивший все последующее ее развитие, как это подметил Чайковский. Да и во всех ответвлениях культуры русский XIX век — чудо истории. Светская культура России, питаемая православным духом, заставила Запад с удивлением внимать ей. А всякое чудо зачинается в духе. Вновь засветилась в монашестве умная сердечная молитва, восстанавливавшего исихастскую традицию древного православия. Привлекаемые светом Христовым, потянулись к святым гении русской культуры. Глинка прилепился сердцем к св. Игнатию Брянчанинову; советами святителя пользовался и Брюллов. Великую роль в духовном возрастании Пушкина сыграл свт.Филарет Московский (Дроздов). Невидимо держала Россию молитва преп.Серафима Саровского. О великом созвездии святых Оптиной Пустыни говорить не приходится. Не исполнилась бы творчество Достоевского пророческой силы, не живи писатель в великой обители.
Но не перестали дуть из прорубленного окна в Европу сквозняки; назойливый холодный вест столбом закручивал пыль русского беспочвенничества. Вера в будущее несуществование души, взорвала, наконец, Россию бессмысленным и беспощадным бунтом. Утерявшая духовную свободу, управляемая с Запада пиаровскими технологиями, страна все глубже увязает в трясине беспочвенничества, стремительно теряет население к великой радости строителей нового мирового порядка, поставивших цель процветания "золотого миллиарда" за счет уничтоженных славянских и иных не угодных стран.