цивилизации. Интересно, что в библиотеке последнего ассирийского царя Ашшурбанапала
(668-627 гг. до н.э.), не имеющий себе равных ни в Ассирии, ни в Вавилонии, большин-
ство клинописных табличек представляло из себя не научные или экономические трактаты,
не фольклорные или эпические произвеления, не молитвы или гимны богам, а книги пред-
сказаний, охватывающие практически все бытовое пространство человека. Наиболее попу-
лярными методами определения будущего считались наблюдения за маслом на воде (лекан-
томания), дымом из курильницы (либаномания), гадание по печени жертвенного животного
(гепатоскопия) и гадание по внутренностям жертвенного животного (экстиспиция). В ка-
честве знамений рассматривались вещие сны, особенности тела человека (цвет волос,
форма ногтей, характер и размещение родинок и пятен на коже и т.п.). Вера в знамения
считалась в Месопотамии таким же признаком цивилизованного человека, как почитание
богов и послушание царю. Как видно из анализа некоторых текстов, право поступать по
собственной воле оставляется изгоям и животным, цивилизованный человек должен делать
то, что предписано ему судьбой. Очень характерно, что ни в шумерском, ни в аккадском
языке не существовало понятия "свободный", "свобода"; характерное для античной клас-
сики противопоставление "свободный"-"раб" заменялось здесь антиномией "господин" -
"раб". Так любой человек был рабом богов. Знаменательна для этого история возникно-
вения человека, изложенная в древнемесопотамском мифе "Эума элиш" ("Когда вверху").
Первое время после возникновения мира богам приходилось выполнять обременительные
домашние обязанности: добывать себе пищу, строить жилища, рыть каналы, орошать поля.
Для того, чтобы избавиться от этих нудных забот и заниматься делами, более достойны-
ми их назначению, боги создали человека. Верховный бог Вавилона Мардук, являющийся в
поэме царем богов, перед созданием человека произнес следущие слова:
Я вяжу жилы, я плоть укреплю костями,
Я люллю создам, я назову его "человеком".
Воистину я сотворю человека, люллю.
Бремя богов на него возложу я,
Дабы они вздохнули свободно.
Итак, на человека в космическом государстве волей богов были возложены те функции,
которые обычно возлагаются на раба в государстве человеческом. Земля в представлении
жителей Междуречья была родовым поместьем богов, где они жили в специально построен-
ных святилищах, тщательно скрываемые от постороннего взгляда (считалось, что божест-
во не любит встечаться с людьми), где их кормили, развлекали и даже устраивали им
охоты. В соответвии с основными принципами мифопоэтического мышления божество счита-
лось присутствующим в специально изготовленной и подвергнутой сакральной процедуре
статуэтке, причем если статуэтка вывозилась из города в результате его захвата, жи-
тели полагали, что божество покинуло город. Жизнь божества представлялась до предела
натуралистично и была слепком с жизни царя. Приведем в качестве примера описание про-
цедуры кормления бога в храме Урука: "Еда подавалась два раза в день.Первая и основ-
ная трапеза приходилась на утро, когда храм открывался, вторая - на вечер, очевидно
непосредственно перед закрытием дверей святилища. Каждая трапеза состояла из двух
блюд, называемых "основное" и "второе". Блюда различались между собой, по-видимому,
скорее по количеству, чем по составу продуктов. Сначала вносили стол и ставили перед
изображением, потом в чаше подавали воду для омовения рук. Затем на столе в предпи-
санном порядке размещалось несколько сосудов с жидкой и полужидкой пищей, а также
сосуды с напитками. В качестве основного блюда подавалось определенным образом при-
готовленное мясо. Наконец, на столе появлялись фрукты - по свидетельству одного из
текстов, красиво уложенные. Играла музыка, курились благовония. Через некоторое вре-
мя блюда убирали, стол выносили и идолу снова предлагали воду для омовения рук "
(Л.Оппенхейм "Древняя Месопотамия"). Религиозные обязанности города по отношению к
божеству сводились к описанному выше уходу за ним. Религиозный климат обычного горо-
жанина был крайне умеренным. От него не требовалось ни изнурительных постов, ни
долгих молитв. Все, что он был должен - это присутствовать на проводимых один-два
раза в году общегородских праздниках. Посты и другие религиозные процедуры касались
лишь царя и жрецов. Однако картина взаимоотношений человека с богом будет не полной,
если не сказать ничего о концепции личного бога. Наряду с общегородскими и общегосу-
дарственными божествами у каждого человека существовал свой личный бог (своего рода
ангел-хранитель), обычно второстепенный бог пантеона, личным рабом которого считал-
ся этот человек. Такой бог олицетворял удачливость, жизненную сила индивида, защищая
его от недугов, врагов, несчастий. У человека с ним образовывались почти родственные,
иногда даже фамильярные отношения. В качестве примера таких отношений приведем пись-
мо одного из смертных своему личному богу: "Богу моему отцу скажи, так говорит Апиль-
Адад, раб твой: "Почто пренебрегаешь ты мною ? Мне подобного кто тебе даст, кто за-
менит меня ? Мардуку, что любит тебя о том напиши ! Узы мои да разорвет он ! Лик
твой да узрю я, ноги твои да поцелую я ! Помилуй и семью мою - старых и малых моих !
Ради них милость мне окажи, помощь свою мне даруй !" Это письмо интересно соедине-
нием какой-то шарманочной интонации с осторожными упреками и намеками на свою значи-
мость для божества. Есть в нем одна, не совсем понятная современному читателю деталь:
обращение к Мадруку и просьба разорвать какие-то узы. Оказывается, речь в письме
идет о тяжелой болезни. Как мы уже отмечали в первой лекции, любая болезнь рассмат-
ривалась древними как злой демон, который схватил жертву и держит ее в плену. В этой
ситуации личный бог бессилен, здесь необходимо вмешательство более могущественного
члена пантеона. Однако личный бог "имеет связи" в мире богов и может похадатайство-
вать за больного.
Внимательный читатель, видимо, задаст здесь вопрос: как боги могут влиять на
судьбу человека, если все предопределено с рождения ? Для понимания этого можно об-
ратиться к связи между законом и его конкретной реализацией: "шимту" не является та-
кой же неумолимый, как закон природы, она, скорее напоминает человеческий закон, ко-
торый всегда можно обойти, если договориться с судьей. Для того, чтобы изменить
"шимту", существовал и еще один способ: необходимо было поменять свое имя и социаль-
ный статус, как бы превратившись тем самым в другую личность. Так однажды, чтобы по-
мешать предсказанию о грозящей смерти царя, на трон посадили другого человека (на-
званного "подменный царь"), потом убили его и тем самым как бы "обманули судьбу".
Здесь уже говорилось о черезвычайно умеренной религиозной жизни простого месопо-
тамца. Он не питал особых иллюзий по отношению к загробному миру, смерть была для
него "страной без возврата"; на загробное воздаяние никто не уповал, все главное со-
вершалось на земле. Основными ценностями для жителя этих мест были богатство, здо-
ровье, наличие потомства. "Плохо быть бедным и больным, хорошо быть здоровым и бога-
тым", - вот, пожалуй, один из центральных тезисов шумеро-вавилонской этики. В отли-
чие от напряженной, парадоксальной местами этики христианства эта этика - этика
"здравого смысла". И именно "здравый смысл" привел человека Междуречья к двум "веч-
ным" вопросам, которые не имели разрешения в рамках созданной им системы. Сформули-
ровать их можно так: почему человек, ведущий праведную жизнь, должен умереть, т.е.
подвергнуться самому страшному из всех наказаний, обрушивающихся на человека, и по-
чему человек, ведущий добродетельную жизнь, иногда просто захлебывается от потока
нахлынувших на него несчастий ? Первый вопрос поставлен в знаменитом шумерском
"Эпосе о Гильгамеше", второй обсуждается в нескольких произведениях, составляющих
корпус сочинений "о невинном страдальце".
"Эпос о Гильгамеше" рассказывает о легендарном царе Урука в Южной Вавилонии, по-
трясенной смертью своего товарища Энкиду и пытающемся найти способ избежать своей
судьбы:
Друг мой, которого так любил я,
С которым мы все труды делили,-
Его постигла судьба человека!
Шесть дней, семь ночей я над ним плакал,
Не предавая его могиле,-
Не встанет ли мой друг в ответ на мой голос?
Пока в его нос не проникли черви!
Устрашился я смерти, не найти мне жизни!
Словно разбойник, брожу я в пустыне.
Однако все говорят Гильгамешу о бессмысленность его затеи:
Гильгамеш! Куда ты стремишься?
Жизни, что ищешь, не найдешь ты!
Боги, когда создавали человека,-
Смерть они определили человеку,
Жизнь в своих руках удержали.
Ты же, Гильгамеш, насыщай желудок,
Днем и ночью да будешь ты весел,
Праздник справляй ежедневно,
Днем и ночью играй и пляши ты!
Светлы да будут твои одежды,
Волосы чисты, водой омывайся,
Гляди, как дитя твою руку держит,
Своими объятьями радуй подругу -
Только в этом дело человека!
Гильгамеш не хочет мириться с общей участью, однако все его поиски оказываются
безрезультатными. Поэма оканчивается безрадостной картиной: не нашедший бессмертия
Гильгамеш плачет, оплакивая тщетность своих усилий. Поэма не дает ни античного ка-
тарсиса, ни столь характерного для сказок счастливого конца, она как бы обрывается
в никуда, поставленный в ней вопрос остается открытым. Точно так же не дает никако-