В технике резьбы Фаворский непримиримо требователен к себе. Он останавливается лишь там, где изощренность приема могла бы отвлечь внимание от художественного замысла. Его штрихи то сочно и глубоко проведены штихелем, то словно процарапаны иглой по поверхности доски (как процарапывались внутренние контуры в чернофигурной вазописи). Все приемы штриховки и заливки служат задаче выявления формы предметов, характера их поверхности — то пушистой шерстки лани, то роскошной парчи боярских шуб. Фаворский не пренебрегает выразительностью и красотой штриха, но штрих не служит для него самоцелью. Мы различаем каждый штрих, чувствуем материал дерева, любуемся ритмичным узором контуров, и вместе с тем штрих и узор претворяются в изображение. Художник прибегает только к таким приемам, которые в состоянии воссоздать все богатство пленивших его зрительных впечатлений. Техника преображается в чистое золото искусства.
Обычно Фаворский ограничивается лишь соотношениями черного, белого и промежуточных тонов. Но его чуткость к соотношениям светлого и темного так заострена, что даже в однотонной гравюре ему удается создать впечатление красочного аккорда. В самаркандских линолеумах угадывается пестрота восточных тканей, в гравюре „Данте" цифра „9" звучит, как красный инициал, черное знамя в „Слове о полку Игореве" воспринимается, как красочное пятно.
Черная линия на белом листе бумаги — вот простейший элемент, из которого рождается богатый художественный мир Фаворского. В его ранних работах линия сохраняется в неприкосновенности, позднее он стал пользоваться наложенными поверх тонкими белыми штрихами, „лессировками", которые должны смягчать контуры и растворять их в тональности листа. Техника торцовой гравюры в поздних листах Фаворского находит себе прототипы у некоторых мастеров XVIII— XIX века, в частности у английского гравера Томаса Бьюика. Но стиль гравирования Бьюика к „Истории четвероногих" несколько однообразен, добросовестный мастер преобладает в них над художником. В иллюстрациях Фаворского к „Рассказам о животных" Л. Толстого в каждой даже самой маленькой гравюре больше свободы, воображения, дерзаний. При всей тщательности техники он, как поэт, допускает и умолчания. Выполнение его гравюр одухотворено горением подлинного творчества. Работа гравера для Фаворского — не простой перевод в дерево выполненного на бумаге рисунка. В самой технике „выбирания" светлых мест выражается борьба с материалом, освобождение живого тела от оболочки материи, нечто подобное тому, что, начиная с Микеланджело, волновало скульпторов, работавших в камне.
Фаворский не может быть назван виртуозом, способным покорить зрителя одной изысканностью своих приемов. В выполнении гравюр Фаворского помимо уверенности руки чарует еще его неповторимое туше, то твердое, уверенное, мужественное, то нежное, бережное, как прикосновение к клавишам пианиста. Но перед работами Фаворского можно забыть о его безукоризненной технике. Они согревают теплом, любовным отношением к миру, поднимают человека, внушают ему благоговение, исполняют его неподдельным восхищением. Скромные по размерам, как бы подсобные по значению, книжные иллюстрации Фаворского воздействуют, как большое искусство. Все задуманное, прочувствованное и пережитое художником выражено в них языком пластических форм. Гёте метко определил силу подлинного искусства, которую мы угадываем в работах Фаворского:
Und keine Zeit und kerne Macht zersriickelt
Gepragte Form, die lebend sich entwickelt
(Ни время, ни власть не могут раздробить чеканную форму, которая живет и развивается.)