В связи с этим решающим звеном, ядром замысла нужно признать и цвет в картине — это не только узорочье, народное декоративное творчество, не только пленер московской зимки в духе позднейших пейзажных этюдов Н. Грабаря. Цвет — это еще психологическая характеристика каждого отдельного персонажа. Красочные пятна, вплетаясь в живописную ткань картины (в данном случае почти в буквальном смысле этого слова), как в древнерусских шитых плащаницах, превращают трагедию, всенародный плач в дивное зрелище красочной гармонии.
Ворох подготовительных рисунков Сурикова — это драгоценный материал для размышлений (В. Никольский, Творческие процессы Сурикова, М., 1939; В. Кеменов, Историческая живопись Сурикова, М., 1963; Т. Юроеа, К вопросу о замысле картины „Боярыня Морозова" В. И. Сурикова. - Журн. „Искусство", 1952, № 1.). Как уже отмечалось некоторыми авторами, выстроить все эти рисунки в один ряд и рассматривать как последовательный путь к картине — невозможно. Быть может, и сам художник не смог бы восстановить их порядок. Огромная серия рисунков, во всяком случае, свидетельство того, как настойчиво он искал совершенства. Он искал, видимо, такого распределения и расположения предметов в пространстве улицы и на плоскости картины, при котором унижения Морозовой превращались бы в славу, а исторический эпизод XVII века — в образ всей древнерусской истории.
Нам предстоит еще много изучать замечательную картину Сурикова, раздумывать над ней, анализировать ее. В ней самой нас ждут самые главные открытия (В. Стасов хвалил в картине „Боярыня Морозова" поникшие головы женских фигур, но сетовал на то, что в картине нет мужественных характеров, как у В. Перова в „Никите Пустосвяте" (Избр. соч., т. Ill, M., 1952, стр. 59).).
Можно предвидеть недоумение по поводу высказанного. Многие спросят себя: пусть критический анализ и истолкование картины Сурикова способны открыть понимание всех ее совершенств и глубин. Но для того чтобы вникнуть в такое истолкование, требуется много-много внимания, много времени, всевозможных сравнений, подсобных материалов, знаний его истории искусства и т.п. Как же довести до неподготовленного зрителя все эти сложности и тонкости? Не лучше ли ограничиться простым пересказом под аккомпанемент прекрасной живописи Сурикова исторических сведений, почерпнутых у Н.Тихонравова и Д. Мордовцева?
Нет, решительно нет, так невозможно! Ведь если идти по линии наименьшего сопротивления, то это значит закрыть зрителю доступ к существу искусства великого мастера. Анализ картины должен быть чем-то вроде режиссерских ремарок Станиславского на полях текста пьесы. Они составляют предмет внимания больше всего работников театра, зрителю нет необходимости в них вникать. Но все же в спектакле он найдет заключенной и мысль, и понимание пьесы режиссером, и итог его критического анализа.