Давидова М. Г.
"Художник рассыпал цветы искусства: геройство мученика, его твердость в страданиях, диких зверей, пламенеющую пещь … . Все это живописец изобразил, как в книге, которая ясно говорит самыми художественно расположенными красками, и весь храм стал подобен цветущей ниве" (Св. Григорий Нисский)
Языческий мир, возлагающий все свои надежды на земное или вовсе не имеющий надежды; мир, отвергающий славу Небесного Отечества, лишается и дольнего отечества из-за стремления подчинить себе многие народы. Древний Рим – государство победителей, побежденных собственным произволом, угасает во славе своей военной мощи на развалинах покоренных городов. Кровь христианских мучеников оказывается зарей новой жизни, пока шумят триумфальные пиры последних римлян по рождению во мраке последней ночи уходящего Времени.
Наземный Рим живет по-старому, но под вечным городом пролегают другие улицы, где привычный ход времени нарушен, так как уступает дорогу Вечности. Каков же образ того подземного Рима, который стал колыбелью христианской церкви? Иероним Стридонский писал: "Когда я, бывши еще мальчиком, учился в Риме, то считал долгом вместе с другими сверстниками по воскресным дням посещать места погребения апостолов и мучеников и сходить в катакомбы, вырытые в земле на значительной глубине… Там и сям проникает сюда сверху свет, едва достаточный для того, чтобы облегчить на одно мгновение ужас, внушаемый темнотою; двигаясь дальше и снова погружаясь в непроницаемую тьму ночи, невольно вспоминаешь слова поэта Вергилия: "ужас овладевает душою, страшит сама тишина"".
Прислушаемся к звуку тихих шагов, доносящихся из далекого прошлого, звукам свадебного шествия, которое есть шествие погребающих в подземных катакомбах: мощи христианских мучеников заполняют многочисленные ниши обширных галерей, в то время когда их души устремляются на пир в брачном чертоге Христа.
В одной из комнат подземного некрополя можно видеть изображение "свадебного" пира, созданное в начале IV века. Вокруг трапезы возлежат святые, на белом фоне неяркой зеленоватой охрой изображены деревья и цветы. Радостно приветствуют пирующие юную мученицу Вибию, претерпевшую страшные мучения за свою веру. Врата вертограда открыты, чтобы принять в брачный чертог прекрасную невесту – душу праведника.
Что же обозначает древняя живопись? Какой смысл вкладывал художник в это таинственное изображение? Почему в изобилии изображены цветы и деревья? Где пируют возлежащие праведники?
В первые века христианства рай изображался в живописи по образу словесного иносказания, и словесная метафора, оживая в красках, превращалась в картину. Например, в житии св. Перпетуи (202-203 г.г.) говорится о видении рая, где праведники утешаются в саду в тени розовых деревьев ("in viridario sub arbora rosae"). В молитвах рай назывался "местом зеленым", так как сравнивался с садом (Уваров А.С. 1908: 153).
Изображение пира в катакомбах – сюжет, встречающийся постоянно. Однако значение этого образа обладает множеством оттенков толкования. Вечеря в райском саду напоминает о загробном блаженстве души. Круг близких тем может быть представлен в виде лаконичного символа или яркой и более "многословной", с точки зрения художественной риторики, метафоры.
Голубь, причащающийся от виноградной кисти – образ души, обитающей в раю. Виноградные лозы, прорастая сквозь канфар, осеняют птиц, пьющих из сосуда воду жизни. Такое иносказание можно назвать символическим, так как здесь идея вещи и образ вещи пронизывают друг друга, причем образ не просто указывает на некую таинственную реальность, но являет ее. "Лоза дает вино, как Слово Свою Кровь", – говорит св. Климент Александрийский, уподобляя лозу Самому Христу. Так изображение птиц, сосуда, виноградной лозы символизирует не только пребывание в раю, но также Евхаристию – важнейшее богослужебное событие христианской Церкви.
Один и тот же символ может возникать в живописи катакомб в виде особых художественных синонимов. Например, вместо голубей и чаши с вином могут быть изображены агнцы или олени, причащающиеся из источника воды Живой. Геон, Феон, Тигр и Евфрат – четыре райские реки, четыре Евангелия, питающие души. Агнцы или олени – христиане на пиру в Небесном Граде.
Метафора сродна символу тем, что идея и образ вещи в ней взаимодействуют. Однако в ней нет "того загадочного предмета, на который ее идейная образность указывала бы как на нечто постороннее" (Лосев А.Ф. 1971: 3). Истолкование метафоры кроется в ней самой, в то время как символ может быть объяснен лишь через сложный контекст. В роли последнего может оказаться притча, квинтэссенция учения, опыт истории или опыт богообщения.
Образы пиров могут выступать в качестве метафорического иносказания, когда изображение факта священной истории одновременно указывает на несколько подобных себе событий. Пир в Кане Галилейской, когда Христос претворяет воду в вино, чудо преумножения хлебов и рыб, трапеза при море Тивериадском, – все эти образы указывают на реальность Тайной Вечери, когда чудо делается достоянием повседневности, а слово – делом. Проспер Аквитанский толкуя явление Христа ученикам при море Тивериадском как образ Евхаристии, пишет: "Великая рыба, насыщающая своею плотию учеников своих на берегу … Он Сам предлагает Себя, как рыбу, всему миру".
Словесная природа катакомбных изображений проявляется не только в том, что каждый образ здесь – иносказание, а сочетание образов – "текст"; сами композиции строятся как словесные высказывания.
Преимущественные способы расположения фигур здесь не слишком разнообразны. Художники строят многочисленные сюжетные изображения то, как монолог, то – диалогически. Такие сюжеты как "Пророк Моисей, источающий воду из скалы", "Даниил во рву львином", "Ной в ковчеге" представляют собой монологические "высказывания". Единственный "ритор", обращающийся к своему слушателю, – главное действующее лицо ветхозаветных историй, указывающих не столько на события Нового Завета, сколько на Личность его Основателя. И Моисей, и Ной, и Даниил – это иносказания о Христе. Широким жестом оратора Моисей рассекает камень, порождающий поток. "Яко испусти ударяемь воду /камень/ краесекомый, непокоривым людем и жестокосердным, … проявляше Церковь таинство. … Ребром пречистым, копием прободенным, вода с кровию истече, обновляющая завет и омывательная греха" (тропари на 3 песне канона Крестовоздвижения).
Пророк Даниил и Ной изображаются, как и Моисей, один на один со зрителем. Однако схема композиции здесь отличается от предыдущей. Если в первом случае действие изображается как речь (ораторский жест Моисея), то во втором случае слово молитвы оказывается действием. Как же выражено слово молитвы в живописи? Для этой цели в изобразительном арсенале художников II – IV вв. существовал идеальный образ-формула – оранта (или орант) с воздетыми руками. Фигура оранты, или "молящейся" есть иносказание о Церкви, которая всегда предстоит перед Богом в молитве за своих чад. Тот же образ усваивается ветхозаветным молитвенникам Ною и Даниилу, которые прообразовательно указывают на Христа. Даниил во рву львином – ветхозаветная метафора, связанная с новозаветным сошествием Спасителя во ад. Ной в ветхозаветном ковчеге сопоставляется с Главой Церкви, Кормчим ее спасительного корабля.
Диалогическая формула свойственна таким композициям как "Воскрешение Лазаря", "Крещение" и др., которые можно рассматривать как смысловые и художественные синонимы. Речь, обращенная к Лазарю, делается действием, на что указывает риторический жест Христа, вызывающего из гроба умершего. Композиция "Крещение" построена согласно той же изобразительной формуле, так как ее смыслом является обновление, как бы воскрешение человека для новой жизни.
Древняя живопись катакомб – это словесный символ, изображения, обозначающие священный текст. Чтение этого текста – приобщение к тайне античного христианства.
Список литературы
Лосев А.Ф. Символ и художественное творчество // Изв. АНСССР, Сер. Литературы и языка, 1971, вып. 1, т. ХХХ, январь-февраль. С. 3-14.
Покровский Н.В. Очерки памятников православной иконографии и искусства. СПб., 1894.
Уваров А.С. Христианская символика. Ч. 1. Символика древнехристианского периода. М., 1908.