(по архивным материалам)
Ранний Н.С.Трубецкой мало известен современным исследователям. В письмах и трудах начала 1920-х гг. он выразил то, что стало основополагающим после в его историко-культурных и лингвистических взглядах. Но здесь не “наброски” мыслей и тезисы, а уже вполне выраженные и осмысленные идеи: Будь то его полемика с П.М.Бицилли по восточному вопросу, представленная в настоящей публикации, или же глубокий анализ политической ситуации в Болгарии в начале 1920-х гг. Везде чувствуется не простое «присутствие» мысли и ее декларация, что совсем не было свойственно Н.С.Трубецкому, а критически осознанный взгляд. Конечно, с позиции нынешней науки мы можем сказать, что многое из того, о чем рассуждал ученый со своими коллегами, было обусловлено «моментом» времени, исторической ситуацией и политической конъюнктурой. Но есть идеи, находящиеся вне времени, которые не потеряли своей актуальности и сейчас. Так, проблема «Восток – Запад», национальное своеобразие малых народов, «романогерманизация» общества и другие заставят нас еще не раз обращаться к письмам и трудам Н.С.Трубецкого.
Историческое поле «местодействия» было одним из основных тезисов евразийства, но понималось не одинаково. Не случайно поэтому Н.С.Трубецкой столь внимателен к статье П.М.Бициллии «Восток» и «Запад» в истории Старого Света», когда заявляет: «Пренебрежительный тон по отношению к туранцам бестактен…». По свидетельству А.В.Антощенко, «именно осознание черт туранской психологии в русском народе и строительство культуры в соответствии с ними должно было … привести к ликвидации раскола между «верхми» и «низами» русской культуры, который был результатом петровских преобразований и привел к социальным катаклизмам начала XX в. в России» [Антощенко 1988:113]. Кроме собственно восточной части статьи П.М.Бицилли, представляет интерес взгляд ученого на проблему “Восток – Запад” в истории культуры, также обсуждаемую Н.С.Трубецким. По П.М.Бицилли, она опирается на три оппозиции: 1. «Антагонизм «Востока» и «Запада» в Старом Свете может значить не только антагонизм Европы и Азии»; 2. «Борьбой двух начал история Старого Света не исчерпывается…»; 3. «Концепция истории Старого Света, как истории дуэли Запада и Востока, может быть противопоставлена концепции взаимодействия центра и окраин, как не менее постоянного исторического факта» [Бицилли 1996:317–318].
Дискуссия Н.С.Трубецкого и П.М.Бицилли, полемика ученого с П.Н.Савицким, пожалуй, наиболее близким из евразийских коллег, имеют глбокий смысл, так как основаны на научсном понимании воспросов исторического развития славянства и Востока. И здесь позиция Н.С.Трубецкого — не стороннего наблюдателя. Его философия (и жизненная, и исследовательская) — это философия действия, в которой строгий системный подход к изучению и оценке исторических фактов всегда имел конкретную практическую направленность.
В публикуемых письмах нами сохраняются особенности авторского словоупотребления, пунктуация приведена в соответствие с современными нормами, незначительные исправления и приписки нами специально не оговариваются.
1.
Н.С.ТРУБЕЦКОЙ – П.М.БИЦИЛЛИ[1]
От Г.В.Флоровского я узнал, что Вы не желаете вносить никаких изменений в Вашу предназначенную для евразийского сборника статью?[2] Изменения о которых Вам писал П.Н.Савицкий, были предложены в результате обмена мнений между всеми нами. Я считаю, однако, необходимым указать Вам на несколько пунктов, которые я лично считаю в Вашей статье совершенно либо ненужными, либо вредящими общему впечатлению. Во-первых, статья настолько широко захватывает историю Старого Света и изображает эту историю в настолько непривычном для среднего читателя виде, что она может навлечь на автора упрек в легковесности и поспешности обобщений. И именно поэтому, что к статье этой критики будут подходить с такой точки зрения, необходимо, чтобы все фактические неточности или сомнительные гипотезы из нее были устранены. А между тем, таковые имеются. Я могу судить, конечно, лишь о том, чем занимаюсь сам? И вот: во-первых, с Заратуштрой дело обстоит совсем не так, как оно Вам рисуется? По Вашему выходит, будто он был приблизительно современником Будды. Смею Вас заверить: что это не так. Язык проповедей Заратуштры (так называемое гатическое наречие) по своей архаичности стоит приблизительно как итальянский язык Данте к латинскому языку Плавта? Таким образом, уже с лингвистической точки зрения между Заратуштрой и Буддой приходится предположить промежуток, по крайней мере, в несколько веков. Это подтверждается и самым содержанием древнейших частей Авесты, рисующих бытовую картину несравненно более примитивную, чем та, которая могла существовать в Иране в VII и VI вв. Но кроме всего прочего, мы имеем и почти прямое свидетельство о том, что в VIII в. маздеизм уже существовал: на одной надписи (ассирийской) около 700 г. упоминается иранский вождь Маздака, а между тем, до Заратуштры слово Мазда (собств<енно> «премудрость») еще не было собственным именем Бога и потому вряд ли могло с уменьшительным суффиксом –ка служить человеческим именем. С другой стороны, прибл<изительно> в 1400 г. до Р.Х. царь народа Митакки клянется старыми арийскими богами, среди которых упоминается и Царуна, переименованный Заратуштрой в Ahuro Mazdā, и Индра, и Насатья, которые в Авесте выступают в качестве демонов. Значит, Заратуштра действовал между 1400 и 700, во всяком случае не в седьмом и не в шестом веке! – Далее, действовал он во всяком случае не в западном, а в восточном Иране. На это указывает и язык, и имя пророка (зап<адно>-иранская форма была бы не Zaraquštra, а Zara’uštra – откуда греч<еская> ZoróastroV), и самое содержание не только проповедей Заратуштры (так называемых «чат»), но и позднейшей Авесты, в которой упоминаются исключительно восточноиранские географические и бытовые условия. В этом отношении книга Гейтлера OstiranischeKultur, несмотря на свою устарелость в деталях, все-таки и до сих пор может считаться «grundlegend»[3]. – Это касается Заратуштры.
Далее, имею возразить против предполагаемого буддийского влияния на Евангелия (в частности, на Евангелие от Луки). Либеральные лютеранские богословы, считающие признаком хорошего тона уличать апостолов, евангелистов и самого Христа в плагиатах, очень муссируют мысль об этом влиянии, точно так же, как и некоторые маниакальные индоманы. Однако всякий, кому приходилось заниматься индийской литературой и религией по подлинным памятникам, знает, как шатки все хронологические построения в этой области. Так, время жизни поэта Калидасы одни ученые относили к III-му в. по Р.Х., третьи к V-му. При таких условиях совершенно невозможно доказать того, что легенды, якобы повлиявшие на Евангелие от Луки, действительно существовали до написания этого Евангелия. Самые сопоставления далеко не вполне убедительны. Поэтому, несмотря на мнение такого глубокого авторитета, как Пишель[4], гипотезу об этом влиянии следует признать рискованной и недоказанной. Пишель, кстати сказать, и не такие еще гипотезы выставлял, напр<имер>, в области экзегезы Риг-Веды. – Итак, вот те пункты в Ваших построениях об истории религий Старого Света, против которых я лично возражаю.
В остальном мои возражения скорее лишь редакционного характера. Относительно терминологии Вам Савицкий уже писал: слово “средиземный”, ассоциирующееся у нормального читателя с Средиземным морем, непременно вызовет у этого читателя ряд недоразумений и затруднит понимание всего построения. Этот термин для ясности и во избежание недоразумений хорошо бы заменить каким-нибудь другим. Есть еще один пункт, который стоит в связи с общим контекстом “евразийства”. Это оценка туранцев. Правда, Вы не грешите огульным низведением туранцев до степени скотоподобных варваров, не повторяете вместе с Бунаковым[5] несправедливого ходячего места о “ноге Азии”. Но все-таки в некоторых местах, где Вы говорите о туранцах как о этническом типе, в Ваших словах сквозит некоторая нотка пренебрежения. Вы говорите о культурной пассивности туранцев, о их неспособности к творчеству, о их религиозной бездарности. Прежде всего, это не совсем справедливо: туранцам просто «адски не везло», ибо они попали в силу исторической необходимости под влияние самых обезличивающих и убивающих национальное культурное творчество религий, — мусульманства и буддизма; исследуя народное творчество тюрков (о монголах судить не берусь), приходишь к тому заключению, что при более благоприятных условиях эти народы могли бы создать весьма ценные национальные культуры, но что поделаешь, когда в силу мусульманских предрассудков все тюркское (начиная с языка!) безжалостно преследовалось до самого недавнего времени (в турецком литературном языке на 80 персидско-арабских слов приходится лишь 20 турецких, и это – после национальной «пантуранской» реформы младотурок!). Я охотно допускаю, что туранцы не обладали свойственной иранцам и индусам способностью печь религии и секты как блины (хотя кое-какое религиозное творчество и у них есть, напр<имер> «Белая Вера», возникшая на Алтае в XIX в.). Ностатически они переживают религию интенсивно: ни турок, ни казанских татар, ни азербайджанцев, ни узбеков в религиозном индифферентизме упрекнуть нельзя. Но даже независимо от вопроса о творческих способностях туранцев в области создания духовных ценностей, нельзя отрицать в них дарований государственных и грюндерского темперамента; вовсе не случайно туранцы основывали свои колоссальные государства и быстро налаживали в этих государствах какой-то административный аппарат: ведь даже у тех тюрков, которые не имели никогда государственной организации, обычное право всегда разработано гораздо лучше, чем у всякого другого народа, живущего в тех же условиях. А т<ак> к<ак> мы, русские, в области нашей государственности чрезвычайно многим обязаны именно этим чертам туранских народов, то поэтому подчеркивать их бездарность в культурном отношении является не только несправедливым, но и неблагодарным и бестактным. Пренебрежительный тон по отношению к туранцам бестактен, в частности, и для нас, евразийцев. Мы аполитичны, но некоторая политическая ориентация на восток (в частности, на Турцию) у нас существует. Сейчас туранцы – наши друзья, а об недостатках друзей не говорят, лучше их умолчать, подчеркнув достоинства. Тем более, что туранцев в «вульгаре» всегда было принято ругать.