Подобный процесс чем-то напоминает «борьбу с природой» – за каждую свою «победу» человечество расплачивается очередной потерей. Превращение национального достояния в частную собственность бюрократии позволило чиновничеству сформироваться в самостоятельный класс, который уже тяготился господствующей социальной доктриной, ставящей некоторые ограничения, как на политическое, так и на экономическое влияние. Воспользовавшись условиями очередного невежественного социального экспериментирования, пришедшимися на времена Горбачева, чиновничество, ставшее уже влиятельной социальной силой, сбросило верховное руководство ЦК КПСС, а позже распустило и саму КПСС, превратив свое косвенное экономическое владение в прямое. При этом только ничтожная часть подлинных представителей творческой интеллигенции вроде офтальмолога Святослава Федорова смогла получить средства производства в свои руки - в подавляющем большинстве случаев остальные предприятия были сняты с государственного финансирования и по бросовым ценам предоставлены тем же бывшим чиновникам, которые стали теперь руководителями вновь возникших коммерческих предприятий и банков. Чиновники обогатились и составили основу нового класса частных собственников, творцы культуры стали едва сводить концы с концами. Культурный потенциал нации оказался подорванным, вместе с импортными продуктами главным образом легкой промышленности и продовольствием в Россию хлынул поток изделий и идей западной культуры. Постсоветский период стел тем, чем он и должен был оказаться по всем законам социальной и политической логики: не государством идеализированных «рабочих и крестьян», а государством обогатившихся партийно-государственных чиновников и подкармливающих их и прежде криминальных структур, теперь полностью легализованных, со всеми их нереализованными прежде идеалами «сладкой жизни»: западными товарами, всеми этими «Mars’ами», «Bounty», «Tampax’ами», программой «клубничка» по 31-му каналу ЦТВ и отдыхом на Канарах. Места для отечественной культуры тут практически не осталось - разве что в рамках культурных подачек со стороны фонда Сореса, платящего от 1/100 до 1/1000 доли мировых расценок отечественным талантам для поддержания их физического существования и получающего возможность иметь полную информацию обо всем, что может представлять конкуренцию западной культуре. Победившее чиновничество не испытывает особого беспокойства по поводу того, что духовная элита России в массовом порядке в поисках сносных условий существования или просто в целях выживания вынуждена эмигрировать в Европу или США, или заниматься несвойственными ей видами деятельности в России. Ведь произведенные изменения, хотя они и производились якобы в интересах интеллигенции, были направлены, прежде всего, на легализацию собственности «новых русских» – бывшей партийно-хозяйственной и государственной номенклатуры.
Этот период понижения как массовой, так и элитарной культуры продлится еще некоторое время, пока интересы частных собственников не придут в противоречие с интересами чиновников и не подчинят себе чиновничество.
Господствовавшая идеология. Марксизм-ленинизм как господствовавшая идеология считал рабочий класс с одной стороны могильщиком капитализма, а с другой - строителем нового социалистического общества. В этом был определенный смысл, так как в XVIII-XIX веках наибольшей эксплуатации подвергались именно рабочие, и социальный протест ярче всего проявлялся именно у них, так что против капитализма и его техники выступали именно городские наемные работники (достаточно вспомнить восстание луддитов). Вместе с тем, если возможно стихийное разрушение накопленных ценностей, то стихийного созидания их не бывает, так что строительство нового общества оказывается возможным только под руководством опытных наставников, то есть той же интеллигенции. Тем не менее в период советской власти всячески приветствовалось пролетарское происхождение (или, на худой конец, рабоче-крестьянское), так что «очень тонкий слой профессиональных революционеров» во главе России, в основном достаточно образованных, постепенно размывался и заменялся людьми с прекрасной биографией, но совершенно некомпетентных в вопросах государственного управления. Поэтому экспериментирование со строительством нового государства и общества, заложенное еще «Манифестом коммунистической партии», расцвело в невиданных масштабах и, несмотря на колоссальные природные богатства России, помноженные на трудовой энтузиазм нескольких поколений «строителей коммунизма», не только не вывело СССР в ряды зажиточных стран, но сильно понизило даже дореволюционный уровень жизни населения. Это расходилось с предписаниями коммунистической идеологии, и постепенно привело к охлаждению населения, которое во многом ей сочувствовало.
По сути дела коммунистическая идеология заменила религию на идею построения коммунистического общества, Священное писание - на книги основоположников марксизма-ленинизма, а церковь - на партийные комитеты. С одной стороны, извечная христианская проблема богочеловека здесь была решена в пользу человека, коммунистические «боги» Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин стали доступнее для масс, но с другой стороны, учение оказалось весьма уязвимо с точки зрения соответствия жизни. И если религия не дает точных сроков прихода Страшного суда (хотя каждое столетие напоминает о его скором наступлении), то ленинизм отважился их назвать в отношении построения коммунистического общества или хотя бы основного его этапа (В.И.Ленин в 1921 году называл 1941 год, И.В.Сталин - послевоенные годы, Н.И.Хрущев - 1984 г.). Между тем, по мере продвижения на этом пути намеченные результаты не только не достигались, но по ряду показателей ситуация выглядела даже хуже, чем десятилетия назад. Религия не претендует на научность, но всячески подчеркивает, что если уделом науки является нечто преходящее, сиюминутное, то религия учит о вечном. Коммунистическая же идеология, стремясь идти в ногу со временем, объявила себя «научной», и как только ее предписания перестали соответствовать реальности, они были отброшены, как это и подобает делать любой уважающей себя науке. Разумеется, эти отходы от марксизма, получившие название «ревизионизма», совершались втайне, чтобы основная масса населения их не знала, однако со временем различия между коммунистической доктриной и повседневной жизнью стали настолько очевидными, что замечались уже всеми. Перестав быть «научной», коммунистическая идеология не смогла существовать в качестве «ненаучной», запасной путь ею не был предусмотрен. Когда выяснилось, что коммунистическое общество не только не построено, но путь к нему оказался еще более длительным, чем до революции, когда спохватились, что результаты научно-технической революции, якобы направленные на благо трудящихся в СССР и против человечества на Западе, как нас учил любой учебник по обществоведению, уже вошли в плоть и кровь западной цивилизации, а у нас они еще представляют собой диковинку, когда убедились, что наше «обобществленное», «коллективизированное» сельское хозяйство не в состоянии прокормить нашу страну, которая до революции была житницей всей Европы, а наша «индустриализированная» промышленность, которую благодаря особым заботам партии и правительства мы строили самым «научным» способом, то есть от тяжелой к легкой, а не наоборот, как в капиталистических странах, по всем параметрам уступает «ненаучно построенной» западной индустрии, когда мы стали отступать по всей линии фронта в первые месяцы Великой Отечественной войны 1941 года, хотя к войне готовились и разрабатывали исключительно наступательные сценарии ведения войны на чужой территории, когда мы стали стремительно проигрывать региональный войны, шедшие с нашей помощью (корейскую, арабскую, афганскую), когда практически все страны Африки и Латинской Америки, пошедшие по нашим советам и с нашими консультантами по пути «некапиталистического развития», в той или иной степени развалили свою экономику, стало ясно, что коммунистическая идеология как стержень всей советской культуры более не способна претендовать на роль государственной.
Правда, изживая ее, мы ничего не получили взамен, так что наступил мрачный период бездуховности.
Христианская культура. Советской культуре, по-видимому, предшествовал период господства христианской культуры, бытовавшей на Руси в течение почти тысячи лет. И даже светская культура XVIII-XIX веков являлась логическим продолжением христианской, ее мирской версией, а в чем-то и ее отрицанием.
Можно привести множество параллелей между процессом христианизации русичей и процессом вовлечения России в учение Маркса. И та, и другая идеология были созданы вне Руси: первая – в античном Риме (и пришла на Русь в ее византийском облике), вторая – в охваченной буржуазной революцией республиканской, то есть антифеодальной и антимонархической Франции (и пришла в Россию после ее философского осмысления Гегелем, Фейербахом, Марксом и Энгельсом в Германии). По большому счету обе идеологии явились для русской цивилизации типичным западничеством, и означали довольно большой разрыв с исконно русскими традициями. Спустя некоторое время после насильственного насаждения привнесенные извне духовные новации пропитывались остатками наиболее важных черт древних русских традиций, и в этом сплаве иноземного и отечественного постепенно формировалась новая собственная культура. А чуть позже Русь или Советская Россия претендовали на лидерство, обосновывая свои притязания как бы возвратом к «подлинным» истокам: Русь считала Москву третьим Римом, более близкой к учению раннего христианства, чем Константинополь, а советские марксисты полагали себя более верными последователями Маркса, чем своих европейских коллег. На почве христианства на Руси появляется институт старчества, как бы христианский вариант деятельности языческих волхвов; на почве марксизма – институт чиновничества, воскресивший худшие черты государственной власти периода русского абсолютизма. Эти новые социальные институты, такие русские по своим духовным истокам, и такие чуждые по породившим их идеологиям, внесли свою лепту в разрушение этих самых идеологий. Ибо с позиций старчества как церковная, так и тем более светская иерархия перед лицом Бога – не более чем политическая надстройка над удовлетворением личностью своих религиозных или гражданских потребностей, и мысль об отказе от власти чиновников от религии или чиновников от государства вовсе не казалась кощунственной. Тем более не казалась чуждой и антимарксистская идея об отказе от всесилия партийно-государственной машины; в марксизме говорится прямым текстом о том, что в условиях победившего социализма должно происходить постепенное отмирание государственного аппарата, что вовсе не предполагало замену его на аппарат партийный. Тем самым пережиточные черты более ранней культуры, которые в новых культурно-исторических условиях стали пониматься как чисто национальные отличия соответствующих идеологий, постепенно приводили общественное сознание к пониманию недостатков реально построенного общества и к необходимости его реформирования.