Щедрин пользовался всеобщей славой: его картины расходились по различным коллекциям, многие из них так и остались за границей. Художник охотно повторял по нескольку раз свои излюбленные мотивы. Эти повторения способствовали развитию живописного таланта Щедрина: он с большим вниманием относился к деталям, к конкретным световым ситуациям. Последний мотив Щедрина — вид Неаполя в лунную ночь — таил в себе нечто новое. В эффектном сопоставлении двух световых источников — луны и костра на берегу — заключалось уже зерно нового романтизма в духе Максима Воробьева, с его световыми эффектами и контрастами светотени.
Как и у Орловского, другим важным для развития живописи увлечением Щедрина был жанр. Дело не только в наличии человеческих фигур в пейзажах; у Щедрина были самостоятельные жанровые сценки. Интерес к жанровым мотивам у Орловского и Сильвестра Щедрина, который был пейзажистом, у Кипренского, казалось бы, далекого в своих романтических устремлениях от моментов повседневности, но тем не менее нередко запечатлевавшего крестьянских детей или целые сцены обыденной действительности,— этот интерес сам по себе весьма показателен. Жанровые тенденции последовательно развивались и расширялись; они как бы пролегали через разные направления, различные стили и преобладали в творчестве тех двух художников, которые наиболее ярко выявили этот интерес к жанру. Этими художниками были В. А. Тропинин и А. Г. Венецианов. Ставя их рядом друг с другом, нельзя, однако, забывать ту разницу, которая между ними была. Несмотря на общее для них обоих тяготение к повседневности, только Венецианова следует считать истинным родоначальником жанровой живописи. У Тропинина же это тяготение проявилось в других формах: он жанризировал портрет, в то время как бытовой жанр в его варианте оставался в пределах прежней, характерной для XVIII в. зависимости от фламандских образцов.
В. ТРОПИНИН
В.А. Тропинин (1776—1857) демонстрировал своим творчеством постепенный, а не резкий, как у Кипренского, переход от XVIII к XIX столетию. Сначала крепостной художник, не успевший по вине своего хозяина доучиться в Академии, он лишь к 45 годам освободился от крепостной зависимости и, обосновавшись в Москве, уже получив признание, звание академика, развернул свою обширную портретную деятельность, добившись успехов, славы и высокого совершенства. Тропинин усвоил традиции сентиментализма Боровиковского и вообще использовал наследие XVIII в., что особенно заметно в ранних произведениях. В «Девушке с Подола» (800-е годы) дает себя знать стремление к чувствительности, к внешней благообразности, а чувства самого художника по отношению к своей модели можно было бы уподобить умилению. Однако вскоре художник утвердил и собственный принцип трактовки человека. Его портреты 20—30-х годов, т. е. периода расцвета, свидетельствуют уже о совершенно самостоятельной образной концепции. Тропинина можно считать антиподом Кипренского. Портреты московского мастера всегда простые, «домашние». В его героях нет особого внутреннего волнения. Но зато они ведут себя непринужденно, спокойно. Художник с большой непосредственностью воспринимает и передает особенности модели и ту обстановку, в которой эта модель пребывает. В этих портретах есть правда характеров и правда среды. В них проявляется интерес к конкретному окружению человека, к его одежде, к точно отмеченному моменту, в котором выявляется именно данное состояние человека. Вместе с тем эти портреты отличаются высокими живописными достоинствами: мягкая моделировка объема, сопровождавшаяся тональным единством, не мешает Тропинину видеть подчас и ценность самостоятельных цветовых качеств, и красоту фактуры. Все эти особенности мы можем наблюдать в портретах сына (ок. 1818), Булахова (1823), Равича (1825), Зубовой (1834) и др. Портрет сына отличается особенной непосредственностью. Это погрудное изображение мальчика, показанного в сильном движении. Голова его повернута в сторону; солнечный свет заливает правую часть фигуры, привнося в образ момент живой случайности. Разметавшиеся, непричесанные волосы светятся под солнечными лучами. Все объемы вылеплены сочной светотенью. Портрет сына Тропинина составляет разительный контраст портрету мальчика Челищева. Если у Кипренского изображен «взрослый» ребенок, вдумчивый, погруженный в свой собственный мир мыслей и переживаний, то у Тропинина, напротив, в портрете сына выявлено все детское, простое и непосредственное.
Портрет Булахова также свидетельствует об особой манере Тропинина. Герой его одет в домашнее платье. В мягком, уютном халате он спокойно сидит перед художником, держа в руке книгу и обратив свой дружелюбный взгляд на зрителя. В этом образе царит благорасположение, чувство симпатии, спокойная домовитость.
Интерес художника к среде, к обстановке, в которой пребывают люди, привел его к особому типу картины, в которой портрет соединяется с жанром. В многочисленных «Кружевницах», «Золотошвейках», «Гитаристах», как правило, присутствует типизированный портретный образ и вместе с тем художник воссоздает некое действие, пусть однозначное и простое. В этих работах особенно ясна связь Тропинина с сентименталистским наследием предшествующих живописцев, но тропининские образы больше тяготеют к жанру, к бытовому началу.
Знаменитая «Кружевница» (1823) свидетельствует о том, как жанр и портрет идут навстречу друг другу. Судя по предварительному рисунку, художник начинал с совершенно конкретного образа молодой женщины, затем несколько идеализировал его, но все же сохранил портретную основу. Жанровый мотив также получил известное, хотя и неполное развитие. Тро-пинин показал процесс работы кружевницы, точно изобразил все детали. Но сам сюжет не имеет в картине значительного развития: повествование еле намечено, нет завязки и развязки. Эти элементы, включи их Тропинин в свою картину, разрушили бы портретную основу, перенесли бы акцент на жанровое построение образа. Чисто жанровые сцены — изображения деревенской свадьбы, жатвы и другие — остались в наследии Тропинина явлениями второстепенными. А «Кружевница» -и ей подобные «полужанры-полупортреты» стали закономерным выражением основных творческих интересов художника.
Тропининское творчество во многом определило специфически московские черты живописи. Тропинин был в московской живописи центральной фигурой. Хоть он сам и не вел преподавательскую работу, учителя и ученики Московского училища ориентировались на опыт Тропинина и его традиция продолжалась вплоть до конца XIX столетия.
А. ВЕНЕЦИАНОВ
Истинным родоначальником бытового жанра в русской живописи стал Алексей Гаврилович Венецианов (1780—1847). Сначала простой служащий, чертежник и землемер, он в самом начале XIX века занялся живописью, отдавая предпочтение портрету. Переехав из Москвы в Петербург, он брал уроки у Боровиковского, быстро восполнив тем самым серьезные пробелы в художественном образовании. Карандашные, пастельные и масляные портреты, выполненные Венециановым в первое десятилетие века, имеют раннеромантический характер. Затем художник обращается к карикатуре и бытовой зарисовке. «Журнал карикатур», выпущенный Венециановым в 1808 г., стал значительным фактом в биографии художника. Венецианов успел издать лишь первый выпуск журнала. Один из листов, выполненных в технике офорта,— «Вельможа» — послужил причиной запрета, наложенного на журнал царской цензурой, и вмешательства самого императора. Офорт Венецианова был вольной иллюстрацией к одноименной оде Державина и изображал вельможу (видимо, Безбород -ко), спящего на ложе возле своей любовницы, в то время как многочисленные просители толпятся у дверей и в приемной важного сановника. Этот офорт достаточно красноречиво свидетельствует о прогрессивных интересах и настроениях молодого живописца, который безусловно был связан с передовыми кругами русского общества. Это подтверждается и фактом обращения Венецианова к народным персонажам, ставшим главными героями всего его творчества.
На рубеже 10—20-х годов XIX в. Венецианов нашел себя в бытовом жанре. Приобретя небольшое имение в Тверской губернии, он обосновался в деревне и занялся изображением сцен крестьянской жизни. Лучшие его работы были созданы в 20-е годы. Первым произведением, открывшим широкие перспективы, стала картина «Гумно» (1822—1823). Сам Венецианов объяснял свои новые интересы тем впечатлением, которое на него оказало произведение французского живописца XIX века, Франсуа-Мариуса Гране,— сцена в интерьере монастырского храма, возбудившая у русского художника интерес к свету, деталям, подробностям обстановки. На самом деле живописные полотна мастера намного превзошли произведения его французского современника. Впечатления от работы Гране были лишь толчком к реализации тех тенденций, которые уже давно готовы были обнаружить себя. В «Гумне» Венецианов поставил перед собой совершенно определенные задачи. Он изобразил людей в интерьере (повелев выпилить торцовую стену гумна, чтобы перед художником открылось целиком его внутреннее помещение), точно передал свет, льющийся из разных источников, в разных позах и положениях, т. е. запечатлел реальную сцену как она есть.
В этом и заключалась программа Венецианова. Сюжетами своих картин он стал брать самые обыденные явления жизни: крестьяне за чисткой свеклы, помещица, дающая своим крепостным девушкам «урок» на день, пастушок, заснувший у дерева, сцена пахоты, жатвы и сенокоса. Наконец, он создавал портреты крестьян — мальчика Захарки, немолодого мужика, глядящего грустным взглядом на зрителя, девушки с васильками. Художник воспевал простых людей, не думая о противоречиях крестьянского бытия, не выявляя критического начала и стараясь найти прежде всего поэзию в самих основах жизни современной ему деревни. Вернее было бы сказать — Венецианову не приходилось искать эту поэзию, ибо жизнь в его представлении была наделена этими поэтическими свойствами; они изначала присущи самой действительности. И дело не в позиции художника, не в том, чтобы наделить жизнь поэтическими чертами, а в том, чтобы извлечь их из окружающей реальности.