Это была любовь с первого взгляда. Он встретил юную Марию Ивановну Мартыновскую на летних каникулах в Уфе. Была она крайне впечатлительна, нервна, несмотря на простоту и бедность, по-своему горда... Над всеми чувствами доминировала особая потребность не только быть любимой, но любить самой безгранично, не считаясь даже с условностями того далекого времени.
Родители Нестерова были против их брака. Нестеров уехал в Петербург зарабатывать звание свободного художника и тяжело там заболел, а Мария Ивановна в весеннюю распутицу на лошадях из Уфы бросилась его выхаживать. Они обвенчались без благословения родителей.
Через год родилась дочь Ольга, и этот день, по словам Нестерова, и был самым счастливым днем его жизни. Но через сутки после родов Маша умерла.
Нестеров пытался изжить горе, воскрешая любимые черты на бумаге и холсте. Он писал и рисовал портреты жены, и ему казалось, что она продолжает быть с ним. Он написал ее портрет в подвенечном платье, вспоминая, какой цветущей, стройной, сияющей внутренним светом она была в день свадьбы. "Очаровательней, чем была она в этот день, я не знаю лица до сих пор, - вспоминал Нестеров в старости, безжалостно описывая и себя, маленького, неуклюжего, с бритой после болезни головой. - Куда был неказист!"
Нестеров писал: "Любовь к Маше и потеря ее сделали меня художником, вложили в мое художество недостающее содержание, и чувство, и живую душу, словом, все то, что позднее ценили и ценят люди в моем искусстве".
В Нестеровских иллюстрациях к Пушкину, Мария Ивановна становилась Царицей, Машей Троекуровой, барышней-крестьянкой, Татьяной Лариной. Не расставался он, с дорогим образом расписывая Владимирский собор.
Предшествовало этому духовному подвижничеству художника появление картины «Видение отроку Варфоломею», ставшей эпохальной. Картина посвящена, как и написанный двумя годами ранее триптих, жизни Сергия Радонежского, носившего в мирской жизни имя Варфоломей. Художник в своем творчестве следовал легендам о великом русском святом, записанным и сохраненным в рукописном варианте. Однако «Явление отроку Варфоломею» - более глубокое произведение, чем простое отображение легенд о Сергии Радонежском. Это воплощенный на холсте художественный идеал Михаила Нестерова. Он всегда утверждал: «Жить буду не я. Жить будет отрок Варфоломей. И если через 30, 50 лет после моей смерти он еще что-то будет говорить людям,- значит, он жив, значит, жив и я».
Свыше двадцати двух лет своей жизни Нестеров отдал церковным росписям и иконам. Все началось с того, что его картина "Видение отроку Варфоломею" понравилась Виктору Васнецову. Имя этого художника в то время гремело: он расписывал с помощниками Владимирский собор в Киеве, задуманный как памятник национальной истории, веры и нео - русского стиля. Предстояло не только "сложить живописную эпопею" в честь князя Владимира, но и создать целый пантеон подвижников веры, русской культуры и истории. Здесь были князья - защитники Руси от половцев, татар и немцев - Андрей Боголюбский, Михаил Черниговский, Александр Невский, подвижники просвещения - Нестор Летописец, иконописец Алимпий и другие. Русские христианские образы соединялись с общечеловеческими образами.
Нестеров принял предложение Васнецова работать во Владимирском соборе. Его манила задача создания современной монументальной живописи, некогда достигшей высот в творениях древних мастеров, а затем, в XIX веке, превратившейся в официозное богомазание. Влекла к себе молодого художника и личность Васнецова, с работами которого Нестеров уже был знаком. Доходили слухи, что Васнецов творит чудеса во Владимирском соборе.
Также следует заметить, что М.В. Нестеров работал во Владимирском соборе начиная с 28 лет, а закончил там работать лишь вступив в 6-й десяток. Он писал в соборе картину «Великомученица Варвара». Получилась легендарная, Варвара на коленях, около нее меч, на голову ее сходит венец мученический. Но Нестерову на заседании это запретили. И он переписал: лицо писал с Е.А. Праховой, сделал фигуру стоячей, убрал мученический венец. Но летом того же 1894 года написал первоначальный вариант «Варвары».
Вскоре он поехал в селение Зарумы к остаткам древнего храма, послужившего прототипом для Абастуманского, эта поездка вызвала в художникеизумление пред чудесами древнерусского искусства. Именно М.В. Нестерову обязан этот прекрасный памятник древнерусского искусства, тем, что были отпущены средства на его восстановление.
Также Нестеров много работал и в других храмах и соборах. За что о нем не лестно отзывались многие критики: «будто он всегда переходит на скользкий путь официальной церковной живописи».
М.В. Нестеров всегда мечтал о большой картине, которая вобрала бы в себя всю его тягу к народной Руси, весь опыт его творчества, весь его творческий потенциал, который он может выразить в картине - ее мятущийся дух, ее щедрое сердце. Для Нестерова такой большой картиной должна была стать «Святая Русь». На первоначальном эскизе встреча Христа с народной Русью, со страждущими русскими людьми, происходила в летний день у небольшого озерка, затерявшегося в глуши лесов, сюда в скит, прибыли на богомолье, и навстречу им из скита вышел не послушник-привратник, а сам Христос с угодниками.
На большой же картине М. Нестеров напротив развернул широкую, пологую долину с лесистыми крутыми склонами, покрытую снегом, за нею простираетсянеобъятный океан полей и лесов, скованных безмолвием под снеговою пеленою.
К зимнему пейзажу художник перешел после поездки на Соловки, где впервыеувидел русский далекий север. На картине, это лесистая долина с далеким снежным окоемом - пейзаж «Всея Руси». Нестеров, верно, нашел и написал природное окружение для задуманной картины. Только Суриковские зимы («Боярыня Морозова» и «Взятие снежного городка») могут сравниться по своей подлинности и «морозности» с этою нестеровской зимой, могучею и старою, прекрасною и широкою, как сама русская земля.
Второе название картины, взятое из Евангелия: «Приидите ко Мне всенуждающиеся и обремененные и Аз успокою вы»,- точно выражает ее содержание.
На картине действительно изображены «нуждающиеся»: в ней нет ни одноголица, взятого из иной жизненной среды. Весь этот этюд «обременен» тяжкой ношей жизни. Но их «обременяют» и не одни телесные недуги и нужды. Почти в каждом лице трепещет внутренняя боль невысказанного чувства, проступает тревога снедающей мысли, тлеет огонь неосуществленной мечты. Любимой картиной М.В. Нестерова была из всей русской живописи «Явление Христа народу» Иванова. То, что задумал М.В. Нестеров дать в своей большой картине, было «Явление Христа русскому народу». На этой картине, по воле или против воли художника, в толпе идущей к своему Христу, как бы еще не отношение к самому Христу. Ошибка ли это художника, прямо перенесшего лица людей на картину с превосходных портретных этюдов и не подчинившего выражение лиц, движение глаз общему смыслу происходящего на картине? Или это не ошибка, а намерение художника показать всю разность чувств и ощущений в толпе, вызванную появлением Христа, - от светлого умиления до спокойного равнодушия и острого недоверия? Свет тихого радостного общения с Христом светит только в ясных глазах деревенской девочки. Случайность ли это или не случайность? Не есть ли это следствие убеждения художника в истине евангельских слов: «Если не будете как дети, не войдете в Царствие Небесное, не увидите и Христа».
Позже он написал картину «Душа народа» (хотя сначала назвал ее «Христиане»). Эта картина стала его новой «Святой Русью». Всюду он искал и находил людей, которых видел на своей будущей картине. Также он хотел, чтобы в нее вошли и представители интеллигенции (Л. Толстой, Ф. Достоевский, Соловьев). Перешел с эскиза на картину и Алеша Карамазов, один из любимых литературных героев Нестерова. В новый замысел «Христиан» должны были войти и исторические дела России, которые неотделимо по убеждению художника, от духовного пути русского народа. В картине, кроме безвестного иноческого «лика» и крестьянского люда, кроме жителей современного русского города, кроме высшего круга интеллигенции, должны были появиться исторические представители церкви (священник, епископ), представители государственной власти (царь), представители воинской силы (воеводы с воинством). Но он не изображал определенные исторические личности. В это время была война, и все восхищались солдатами, М.В. Нестеров тоже восторгался в них красотой души и необычайной скромностью русского человека. Он решил, что именно такой русский солдат, ослепший от газов, должен появиться на его картине, замыкая собою исторический круг защитников русской земли.
Первое впечатление от картины у первых зрителей, было полнейшей неожиданностью. Здесь был какой-то новый Нестеров, новый не в основе своей, а новом качестве, которого как будто не было прежде. Привычная лирическая ласковость живописного сказания М.В. Нестерова сменялась чем-то иным, мужественным и строгим. Картина приковывала своей ширью и силою. Удлиненность картины по диагонали, причем ближайшие фигуры правой стороныписаны в рост человеческий, делали то, что представлялось, будто это плотная, тесная толпа идет по луговине, движется упорно и без остановки, а за ближайшими ее рядами, двигаются еще ряды, движется еще толпа, и нет конца этому народному движению. Ни на одной русской картине (кроме репинских «Бурлаков» и «Крестного хода») это движение, не передано с такой простотою, с таким лаконизмом, но и с такой силою, как здесь у М.В. Нестерова. Все в природе здесь широко, привольно, прекрасно, но обычно. Необычна лишь спокойная, безмолвная толпа, движущаяся по берегу Волги.
Среди мужчин и женщин, М.В. Нестеров изобразил в толпе высокого, худого, нагого (прикрыты лишь чресла) старика с длинными седыми волосами и бородой. Извернувшись изможденным телом вполоборота к идущей толпе, словно отстраняет руками некую тучу, готовую низринуться на толпу людей, или видит кого-то там, за этим облачным небом, и беседует с ним. Этот нагой человек - Христа ради юродивый - тот, кто хочет посмеяться над всем, что люди считают важным и великим в жизни: над водностью, богатством, человеческим судом, рассудком, кто добровольно принимает на себя облик безумца, для того, чтобы внутри себя выразить человека, живущего лишь по закону любви и правды.