А сколько здесь другого камня, дерева, металла! Чем не место для Академии скульптуры… Если бы не эти ушкуйники, занявшие его мастерскую, если бы не команды товарища Штернберга из отдела искусств... Ну что же, если даже не удастся пока соорудить с помощью динамита гору-скульптуру, и без того плодотворно поработал.
СЕМНАДЦАТЬ ПЛЮС ПЯТЬ. А года-то были какие! Голодуха, лесное захолустье, смерть любимого племянника, которого Эрьзя уговорил ехать на Урал. Красные, белые, колчаковцы-гайдовцы, слезы молодой жены... И — одновременно — богатейшие карьеры нежно-белого мрамора, первые ученики в восстановленной Художественной школе, поддержка екатеринбургских властей и замыслы, планы, мечты. И — новые работы...
— Опять бабу вырубил, получилось! — потирал руки Эрьзя.
— Ну как ты можешь так говорить, какая же это баба, — улыбалась Елена, поздравляя учителя. — Это — ЖЕНЩИНА, назовем ее «Пробуждение».
— Ну ты мастер придумывать названия, — соглашался Эрьзя. И стояли в мастерской полная томления, ожидающая глубокой любви “Мечта”, и другая женщина, мудро вглядывающаяся вдаль и вспоминающая что-то заветное, прошлое («Спокойствие»), и тянулось из сонного камня романтическое лицо той, что была названа «Пробуждением»... А дальше, в темном углу, белела «Деревенская Венера». И ревниво отворачивалась от нее «Ева», русская Ева, мощная, дебелая и одновременно нежная и страстная, как сама Русь...
Не только лирическая тема звучала в оживленном под резцом камне. Недавно на аукционе в “Литературной газете” была выставлена “Скорбь” — работа эта долго хранилась в частном собрании. Женщина, сжавшаяся в комок, тяжкое горе согнуло ее. Но как же она одновременно нежна и женственна, как ждет своего защитника, покровителя, возлюбленного. Только немногим гениальным художникам (писателям, актерам, скульпторам) удается так гармонично соединять лирическое и драматическое, трагедию и эротику. Владельцы запросили за “Скорбь” 60 тысяч рублей, и, кажется, Саранский музей, где собрана богатейшая коллекция скульптур великого мордвина, приобрел скульптуру. Есть основания предполагать, что Степан Дмитриевич высекал ее в селе Мраморском как надгробие на могилу племянника, талантливого живописца Василия Нефедова, которого Эрьзя любил, как сына.
На хранящейся у меня фотографии мастерской скульптора, располагавшейся в здании Художественно-промышленной школы (ныне — здание Сельскохозяйственной академии на Вознесенском проспекте), можно рассмотреть и те три женские головы (для себя я называю их Вера, Надежда, Любовь), и фигуру Иисуса Христа, и барельеф «Иоанн Креститель»... Всего же мой список уральских изваяний содержит 23 наименования. Из них — 18 камерного характера, остальные — монументы.
Да, это особая тема, и это особый вклад С.Д. Эрьзи в культуру столицы Среднего Урала. «Апостол коммунизма» (Карл Маркс), памятник уральским коммунарам («Женщина на шаре»), памятник парижским коммунарам (в соавторстве), «Великий кузнец мира» (фигура кузнеца напоминает по композиции того, раннего «Осужденного на казнь», но здесь он распрямившийся, гордый, поднявший голову; сохранилось лишь тусклое фотоизображение, сама скульптура погибла). И, наконец, может быть, главное произведение Эрьзи на Урале, наделавшее столько шума, вызвавшее восторги и непонимание, прославленное и низверженное (низверженное в буквальном смысле, вначале на землю, а затем, уже в 50-е годы, в городской пруд). Речь идет об “Освобожденном человеке” (памятник Освобожденному труду).
Этот почти шестиметровый мраморный колосс, изображающий величественного, гордого, презревшего насилие Человека, поднялся 1 Мая 1920 года на площади 1905 года (бывшая Кафедральная). Как возник замысел этой скульптуры? Известно, что к Эрьзе наведывались представители белых властей и армии Колчака. Они усиленно предлагали ему создать памятник погибшему белому воинству. Существует мнение, что он от этого заказа категорически отказался. Может быть, так и было. Но у меня возникают два безответных предположения.
Во-первых, о своем отказе Эрьзя поведал после ухода белочехов и восстановления советской власти, пригласившей Эрьзю к сотрудничеству; вторично на эту тему он мог говорить после возвращения из эмиграции в сталинские времена.
Можно себе представить, что повлекло бы за собой признание в сотрудничестве с беляками! А такие подозрения у бдительных органов имелись. Недаром мне не удавалось напечатать повесть об Эрьзе здесь, дома, в Свердловске (она вышла лишь в Мордовии); один из читавших ее редакторов по-товарищески сообщил мне, что фигура Эрьзи — одна из тех, о ком выпускать книги не рекомендовано сверху.
Во-вторых (даже если Эрьзя и вправду отклонил выгодный заказ), сама идея создать образ непокоренного Человека, вставшего над кровавым веком, над палачами и правителями, не могла не захватить его. Его, кто по приезде в Мраморское своими глазами видел, как рыдали бабы на могилах расстрелянных белогвардейцами мужей, дерзнувших установить новую народную власть на селе. И как белые таскали за бороду бедного церковного батюшку за то, что посмел по православному обычаю отпеть этих самых казненных мужиков...
Но Эрьзя знал и другое. Вот что писали екатеринбургские “Известия” в середине июля 1918 года: “В Кусинском заводе Златоустовского уезда зверски расстрелян белогвардейцами взятый ими в плен комиссар Иван Михайлович Малышев... Чрезвычайная комиссия расстреляла следующих заложников (т.е. мирных жителей. — В.Б.) и местных белогвардейцев: Первушин, Чистосердов, Мокроносов, Фадеев, Козлов, Воробьев, Чижов, Андреев, Корсаков, Вронских, Седнев, Нагорных, Дылдин 1-й, Дылдин 2-й, Соколов, Агапов, Машкин, Панкратов и Зырянов... В случае повторения белогвардейских расправ Советская власть будет удесятерять (подчеркнуто нами. — В.Б.) репрессии против контрреволюционеров”.
Бедные, бедные русские люди!.. Чем провинились эти заводские Первушин, Чистосердов? Кто вы, Дылдин 1-й и Дылдин 2-й, за что Машкина с Панкратовым? Эрьзя не знал этих людей, но зло творилось со всех сторон. На его глазах. И конечно, чуткий художник не мог не задумать своего эмоционального ответа на эти события. Таким ответом и стал «Освобожденный человек». В творческой фантазии скульптора ворочались многие образы: узник, освобожденный, философ, вождь, рабочий, крестьянин, мечтатель... Все они должны были войти в сложную многофигурную композицию “Свобода”. А Человек был бы ее завершением. И вновь в помощники призывалась Природа — и выбранная вершина Александровской сопки, видимая всему Уралу, всей стране.
Но «Освобожденный» был установлен на площади. Ведь не хотелось Красному Уралу отставать от Москвы, где монументальная пропаганда широко шагнула на улицы столицы.
Мог ли «Освобожденный человек» долго простоять в центре нашего города? Нет. И тут несколько причин. «Освобожденный» был воспринят обывателями лишь как голый мужик (прозвище «Ванька-голый» тянется за ним по сей день, и что обидно — даже в высказываниях интеллигентов, журналистов, редакторов, так и не увидевших в этом мощном творении «Уральского Давида»). Другое дело, что постановка фигуры на постамент снесенного памятника царю-освободителю на фоне Кафедрального собора явилась вызывающим диссонансом в композиции всей площади... Низвержение «Человека» совпало с отъездом Эрьзи за границу: не указание ли наркомпросовцев и чекистов?…"[5]
Монументальные произведения этого периода тяготели в большинстве своем к аллегории, символике, что было характерно для советской скульптуры первых послереволюционных лет. Однако, не всегда современники принимали их. Так огромная фигура обнаженного человека, олицетворявшего освобожденный труд, была просто уничтожена, не понятая современниками. Хотя в большинстве своем памятники, созданные мастером, стали украшением Екатеринбурга.
Одновременно Эрьзя работал и в области станковой скульптуры. В постоянной экспозиции Мордовского республиканского музея изобразительных искусств им. С.Д. Эрьзи Уральский период творчества скульптора представлен женскими образами, навеянными как реальной жизнью («Кисель-Загорянская», 1918, мрамор, «Женская голова» («Мечта») 1919, мрамор, «Женский портрет» («Спокойствие») 1919, мрамор), так и библейско-мифологическими сюжетами («Ева», 1919, мрамор).
К образу Евы обращались многие великие мастера прошлого, изображавшие её обычно хрупкой, стройной, «неземной». Эрьзя же в Еве подчеркивает силу физическую: на её плечи возложена огромная миссия - стать прародительницей всего рода человеческого. В укрупнении форм женского тела сказалось и чисто народное, крестьянское воплощение женской красоты. Скульптор трактует этот образ лишенным пессимизма, стремясь всеми художественными средствами придать произведению безмятежность и ясный покой. Ленивую грацию и томность придают Еве движение ног и застылость тела. Статуя монолитна. Она изваяна из большого блока белого крупнозернистого мрамора с большой голубовато-серой прожилкой. В монохромной части мрамора Эрьзя выполняет лицо и тело Евы, а её волосы, ствол дерева, змея - искусителя в сером мраморе. Желтоватый оттенок светлой части мрамора придает ей особую теплоту и мягкий лиризм.
В 1921 — 1926 годах Эрьзя продолжает свою творческую и общественную деятельность в Новороссийске, Батуми, Баку. Вкладывая много сил в устройство скульптурных мастерских в этих городах, занимаясь педагогической работой, Эрьзя создает памятники и скульптурные портреты исторических деятелей, выдающихся представителей литературы и искусства. Так из-под его резца рождаются портреты классиков грузинской литературы Ш. Руставели, И. Чавчавадзе, А. Церетели. Стремление выразить себя в монументальном искусстве проявилось в проекте памятника «Павшим борцам революции» для Новороссийска, а также в серии скульптур, предназначенной для оформления Центрального дома союза горняков Азербайджана. Атлетические фигуры рабочих-нефтяников, стоящие в свободных позах или изображенные в процессе производства, явились закономерным продолжением работы над темой освобожденного труда, начатой скульптором еще на Урале. Однако по сравнению с уральским периодом судьба монументальных произведений Эрьзи в Баку более удачна, ибо они продолжают жить и по сей день, украшая фасад здания по улице Хагапи.